11. А. А. ГЕРЦЕНУ
7 февраля (26 января) 1860 г. Фулем.
7 февраля 1860. Park House.
Fulham.
Не будем длить этой переписки, т. е. об этом — и оставим главные вопросы до того времени, когда ты всеми силами ума и сердца — поймешь задачу. Ты своего положения не понимаешь — это ясно. Быть свободным человеком — вещь очень хорошая и совершенно отрицательная. Самый свободный человек в мире — Голынский. Высокое значение всей истории — страстная борьба. И наука может быть борьбой, мучением и величайшим благом — но только когда она входит в душу с своими вопросами на жизнь и смерть. Когда ты порядком вчитаешься в «Фауста», то поймешь, как Гёте ярко разграничил ученого à la Каченовский — Вагнера, и мыслителя à la Огарев — Фауста. — И это не все. Чем смелее, чем безумнее человек чертит себе будущее, тем шире становится он. Неужели у тебя недостает любопытства узнать — положить пальцы в раны — той страны, которая теперь становится задачей для всех дальновидных умов? Швейцария — место покоя, ученой работы, но она не может дышать свободно,— она вся под влиянием Наполеона, даже Австрии; про остальную Европу и говорить нечего, а потому я совершенно понимаю Шурца, который ушел в Америку, и совершенно не понимаю русского, который из сурово-юного хаоса идет в хаос гнилого разложения. Твое действительное несчастие и в котором ты не несешь никакой ответственности — это твоя оторванность от всякой традиции; у тебя нет той Naturgewalt[11], которая дает национальную физиономию, цвет и стремления. Ты бесспорно выиграл тем, что из общества Дом<анже> и Боке перешел в чистую семью, но окончательно потеряешь свою физиономию — и это оттого, что она не была круто, завернута, а не была таковой оттого, что ты вел пусто-рассеянную жизнь и не понимал дела, возле тебя подымавшегося.
Татьяна Петровна писала мне из Гейдельб<ерга>, что разные важные (финансовые) дела требовали бы чьего-нибудь присутствия в России. Может, недурно было бы тебе съездить в 21 год — разумеется, узнав прежде, как уехать. Впрочем, тебя теснить не будут — это пока совсем не в духе Алекс<андра II>. Я на твоем месте прожил бы там года два, три — присмотрелся бы к иной арене. Подумай об этом.
Что касается до последнего твоего признания, я одного не понимаю: как его cadrer[12] с тем, что ты мне в Лондоне говорил.
Помни и то, что жизнь не начинается, а завершается покоем.
Затем обнимаю тебя.
P. S. Что же Фогт не посылает брошюру? Здесь об ней была статья в «Daily Telegraph». Или он недоволен моим письмом?
Тата не знает, что я пишу. Я продолжаю быть довольным ею. У ней больше той физиогномии, о которой я говорю, чем у тебя.
На обороте: Switzerland.
Alexandre Herzen fils.
Aux soins de M. le Professeur Vogt
à Bern.
(IISG). Впервые опубликовано: Л —210. На обороте почтовые штемпели: «<...> 8 févr<ier> 60» и «Bern. 9 Feb<ruar> 60».
Не будем длить этой переписки... — Ср. письма 4 и 8.
Самый свободный человек в мире — — Польский эмигрант А. В. Голынский в 1852 г. участвовал в создании типографии польского «Демократического товарищества» в Лондоне, дал средства на издание «Demokrata Polski». В шестидесятые годы Голынский отошел от активного участия в общественной жизни. См. также письмо 367.
... в чистую семью... — Семью профессора В. Фогта.
... важные (финансовые) дела требовали бы чьего-нибудь присутствия в России. —
... последнего твоего признания... — А. А. Герцен, по-видимому, сообщил отцу о любви к внучке В. Фогта, Эмме Урих.
Что же Фогт не посылает брошюру? — См. комментарии к письму 8.
— Это письмо Герцена к К. Фогту неизвестно.
— Ред.
[12] согласовать (франц.). — Ред.