432. Н. А. ГЕРЦЕН
4 февраля (23 января) 1864 г. Теддингтон.
Рукой Н. А.
Милая моя Тата,
вероятно, Г<ерцен> писал тебе, что Леля была очень больна, вот второй день ей немного полегче — хочу написать тебе хоть несколько слов. Сегодня поутру пришли ваши письма — мне очень больно, что я причиной вашего недоразуменья; тебе я не буду отвечать на твое письмо, оно и не требует ответа, но, пожалуйста, возьми на себя передать Мейз<енбуг>, что мне очень жаль все случившееся, я необдуманно воображала, что свободное время всегда находится даже у самых занятых, а кажется, как бросить cовершенно музыку, когда столько уже было сделано — пенье, был совет. Отчасти эгоистический, и отчасти может безумная мысль, что пенье — необходимый талант (когда ухо и голос есть) для полной гармонии человеческой натуры. Впрочем, друг мой, если эти занятия мешают главному, ты слишком благоразумна, чтоб не пожертвовать ими, и без нашего совета — тебе самой видней — как. Давно я начала это письмо, ты верно мне простишь, Леля была очень больна, и выздоровление ее очень медленно и сбивчиво — зная меня, ты можешь представить, как я пугаюсь, даже когда не нужно — и особенно ночью, когда нет никого, кто бы даже побранил меня за излишнюю тревогу. Мои письма пустые, милая Тата, я это знаю, но что же мне делать, когда меня парализует одна мысль о том, что Г<ерцен> спросит: могу прочесть? — А между тем у меня еще отроду не было тайны от него, но я не умею писать для нескольких; происшествие с твоим письмом окончательно меня сконфузило, я этого не ожидала и просто назвала бы клеветой, если бы не слышала от самой особы. Но, впрочем, бог с ней, — много у меня накопилось тебе порассказать и о частном и об общем, во многом оно сплелось, но я слишком осторожна, чтоб писать то, что могу передать на словах, — вот почему я так нетерпеливо желала бы тебя видеть поскорей, я боюсь, что наша переписка нас еще больше отдалит своей принужденностью. Ты меня лучше поймешь, когда мы увидимся.
— не знаю, откуда у нее развился такой такт, что она никогда по-детски не отказывается от неприятного предложения, а все с такой ловкостью, что все маскировка; ты понимаешь, как это трудно в пять лет; мне нынче очень жаль Лизу, она скучает, ни мне, ни нянюшкам времени нет заниматься ею всегда. Леля после болезни еще капризна, но что это за прелесть, и что за милая рожица, и как умна, я не могу передать ее слов, потому что все больше по-англицки; мне не верится самой, что ей только два года, а Леля глуп, — конечно, это пройдет, но его тупость еще заметнее возле Лели — она его очень любит, но как старшая, а Лиза с обоими удивительно добра и мила, я это сама не ожидала.
Ну прощай, милая Тата, авось до свиданья — тогда я бы хотела, чтоб ты ночевала две ночи в моей комнате или возле, чтоб я могла все рассказать и обо всем расспросить, а днем дети и большие (мышиная беготня, как говаривала твоя мамаша).
<енбуг> жму дружески руку.
Пробую, Тата, послать тебе по почте маленькую повесть, которую я читал в Неаполе — sous bande[14] — напиши, получишь ли?
4 февр<аля>.
От Ольги ждем собственных писем.
(ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Л
Год определяется упоминанием о пребывании Герцена в Неаполе, которое относится к декабрю 1863 г., а также известиями о болезни дочери Герцена Лели (ср. письма 423, 425, 426 и 431.)
... маленькую повесть, которую я читал в Неаполе... — Речь идет о «Трагедии за стаканом грока», которую Герцен посвятил дочери Тате (см. XVII, 260—267).
— Ред.