Герцен Александр: Герцен А. И. - Мейзенбуг М. и Герцен Н. А., 31 (19) марта 1864 г.

èrement un reproche, pourquoi donc en me donnant un conseil d'ami, vous prenez des précautions oratoires, vous en avez mille et mille droits et j'écouterai chaque conseil venant de vous — avec sympathie. Nous pouvons différer en certains points — mais je sais très bien votre amitié. Donnez votre main — et dites tout ce que vous voulez et comme vous voulez.

Il y a un côté vrai dans l'opinion de Tcherk<essoff> — et nous avons pensé à cela plus d'une fois. Commençons par le côté où il n'a pas raison. On nous <a> abandonnés non parce que les desiderata du Kolok<ol> se sont réalisés, mais parce que la lutte avec la Pologne — a réveillé un nationalisme sauvage, impitoyable — le gouvernement n'a pas pu commander l'apothéose de Mouravioff, ni la popularité de Katkoff. De quelle classe civilisatrice parlent ces messieurs... est-ce que toute la noblesse n'a pas partagé toutes les horreurs par ses applaudissements? Soyez sûre — nous avons encore une fois rendu un grand service pour la Russie — nous sommes la preuve vivante de la protestation — contre l'extermination d'une nationalité. Je ne regrette pas du tout. Mais d'un autre côté je fais le reproche à ces jeunes gens qu'ils n'ont pas apprécié les premiers — que nous leur servons de victimes expiatoires ou au moins épuratoires. Nous et les hommes perdus comme Mikhaïloff, emprisonnés comme Tchernychevsky et Serno-Sol<oviévitch>, nous sommes les seuls qui n'ont pas partagé les taches du sang. Quel est donc ce rôle — de civilisateurs doctrinaires, — est-ce le rôle des petits Pierre les Grands ou le servage par la civilisation? — On peut se taire, écrire des choses telles ou autres. Mais ce rôle de Hohe Priester — je n'en veux pas.

Weiter — une question. Comment se fait-il que ces mêmes jeunes gens qui demeurent at home et abroad — pour rédiger un écrit périodique? Nous donnerons des articles, nous donnerons l'imprimerie et Czerniecky. — Eh bien, qu'ils commencent. La stérilité de la littérature russe est surprenante — c'est la stérilité d'un désert. — Dites à Tcher<kessoff> que nous sommes prêts à coopérer, mais que nous ne prendrons pas la rédaction — (morale et physique) sur nous.

— au milieu de mon éloquence — passons maintenant à la question individuelle. Je suis presque de l'avis que l'Italie et la Suisse présentent les mêmes chances comme la Belgique. — Je m'abstiens d'une décision définitive — attendons jusqu'au 1 de mai. Si vous saviez la 10^ème partie de toutes les intrigues qui se font maintenant ici — vous pourriez juger que rien ne peut être prévu. Ici vous devez me donner un vote de confiance. En principe je pense que vous pouvez lorsqu'il y aura nécessité quitter Rome quand vous voulez et aller à Florence. Très possible qu'au commencement de juin vous verrez M^me O<gareff> et les enfants en Suisse, à Nice ou à Gênes. Mais il y a aussi des chances que personne ne bougera — et alors vous viendrez passer au moins un an à Bruxelles ou même Brighton. Je vais après-demain à — pour un rendez-vous chez le vertueux Peter Taylor. En attendant la décision — donnez moi des projets, des conseils — je les accepterai avec la plus grande amitié.

Si vous pensez que c'est utile, lisez la première partie de la lettre à Tcher<kessoff>. Quant à Tolstoï — c'est un brave obscurantiste, grand ami de l'Impératrice, piétiste, humiste. —

Тата, пиши и ты подробнее твои желания — верь, что я все взвешу, в моей любви к вам нет ни эгоизма, ни властолюбья — хочется мне, чтоб наша маленькая колония собралась хоть на год времени, хочется, пожалуй, и отдохнуть... но всякому делу покорюсь.

Печатается по фотокопии с автографа (BN). Л —145.

В мнении Черк<есова>... — Видимо, Мейзенбуг в своем письме передавала Герцену мнение А. А. Черкесова о причинах падения влияния «Колокола».

... правительство не могло заказать апофеоз Муравьева... — Герцен неоднократно высказывал возмущение той популярностью, которую принесла M. Н. Муравьеву в некоторых кругах русского общества его кровавая деятельность в Польше (см. XVIII, 9, 37, 41, 43, 54, 106).

... мы еще раз оказали великую услугу России ∞ против истребления целой нации. — Ср. письмо 455.

— Расхождения Герцена с «молодой эмиграцией» в полной мере проявились на Женевском съезде эмигрантов (см. т. XXVIII, комментарии к письмам 3—5).

... чтобы редактировать периодическое издание? — Речь идет о проекте создания наряду с «Колоколом» еще одного русского журнала, который должен был стать общеэмигрантским органом. А. А. Черкесов, выдвигавший этот проект, видимо, предлагал Герцену взять на себя руководство изданием.

... Италия и Швейцария ∞ или даже Брайтон. — О предполагаемом переезде на континент см. комментарии к письму 429. Интриги, о которых говорит Герцен, — попытка английских консерваторов спровоцировать падение либерального правительства Пальмерстона путем обвинения члена кабинета Д. Стэнсфильда в причастности к заговору Греко (см. XI, 696 и 697—698). Смена правительства должна была отразиться на всей международной обстановке и, следовательно, могла повлиять на решение Герцена.

Послезавтра я еду ∞ для встречи с доблестным Питером Тейлором. — Герцен пробыл на острове Уайт до 6 апреля; здесь он виделся с Гарибальди (см. письмо 453). Тейлор был тогда председателем английского «Общества друзей Италии».

Что касается Толстого ∞ Ein gutes Herz, verwirrte Phantasie. — Герцен характеризует А. К. Толстого начальными словами двустишия-эпиграммы А. -Г. Кестнера: «Ein gutes Herz, verwirrte Phantasie; / Das heißt auf Deutsch: ein Narr war Lamettrie» («Доброе сердце, путаная фантазия; по-немецки говоря: дурак был Ламеттри»).

, ∞ как всегда, хорошо. — С 11 до 22 марта И. С. Тургенев был в Баден-Бадене, где он остановился проездом из России. В Россию он был вызван по требованию Сенатской комиссии, расследовавшей дело «О лицах, обвиняемых в сношениях с лондонскими пропагандистами». Показания Тургенева вполне удовлетворили комиссию, и ему было разрешено вновь выехать за границу. Сведений о представлении Тургенева императору не имеется, но известно, что незадолго до отъезда он был на балу в Дворянском собрании, где присутствовал Александр II (Тургенев. Письма, т. V, стр. 225). О показаниях Тургенева и об отношении Герцена к его поведению в этой ситуации см. письмо 455).

прежде всего, упрек: почему, давая мне дружеский совет, вы прибегаете к ораторским предосторожностям, — вы тысячу раз имеете право советовать мне, и любой ваш совет я выслушаю внимательно. Мы можем расходиться в некоторых пунктах — но мне очень хорошо известна ваша дружба. Дайте мне вашу руку и говорите все, что хотите и как хотите.

<есова> есть доля истины — и мы не раз об этом думали. Начнем с того, в чем он неправ. Нас оставили не потому, что desiderata <пожелания> «Колок<ола>» осуществились, но потому, что борьба с Польшей пробудила дикий, безжалостный национализм, — ведь правительство не могло заказать апофеоз Муравьева и популярность Каткова. О каком цивилизаторском классе говорят эти господа... разве своим одобрением дворянство не приняло участия во всех ужасах? Будьте уверены — мы еще раз оказали великую услугу России — мы являемся живым свидетельством протеста против истребления целой нации. Я ничуть не жалею об этом. Но, с другой стороны, я упрекаю этих молодых людей за то, что они не оценили первыми — что мы служим им искупительной или по крайней мере очистительной жертвой. Только на нас и на людях загубленных, как Михайлов, заключенных в тюрьму, как Чернышевский и Серно-Сол<овьевич>, нет пятен крови. Какова же эта роль — цивилизаторов-доктринеров — роль ли маленьких Петров Великих или же рабство через цивилизацию? — Можно молчать, можно писать то или другое. Но роли Hohe Priester <верховного жреца> — я не хочу.

<Далее> — вопрос. Как получается, что у этих молодых людей, живущих at home <дома> и abroad <за границей>, не хватает ни силы, ни таланта, ни любви, ни настойчивости, чтобы редактировать периодическое издание? Мы дадим статьи, дадим типографию и Чернецкого. — Что ж, пусть начинают. Бесплодие русской литературы удивительно — это бесплодие пустыни. — Скажите Чер<кесову>, что мы готовы к сотрудничеству, но что мы не возьмем на себя редакции (моральной и физической).

В разгар моего витийствования у меня начался приступ мигрени — перейдем теперь к личному вопросу. Я близок к мнению, что Италия и Швейцария предоставляют те же возможности, что и Бельгия. — Воздерживаюсь от окончательного решения — подождем до 1 мая. Если б вы знали хотя бы 10-ю долю интриг, которые плетутся здесь, то согласились бы, что нельзя ничего предугадать. Здесь вы должны дать мне вотум доверия. В принципе я думаю, что вы можете, в случае необходимости, покинуть Рим, когда вам будет угодно, и отправиться во Флоренцию. Очень возможно, что в начале июня вы встретитесь с г-жей О<гаревой> и детьми в Швейцарии, Ницце или Генуе. Но возможно также, что никто не двинется с места, — и тогда вы приедете не менее чем на год в Брюссель или даже Брайтон. Послезавтра я еду на Isle of Wight — для встречи с доблестным Питером Тейлором. В ожидании решения давайте мне проекты, советы — приму их самым дружеским образом.

Если найдете нужным, прочтите первую часть письма Чер<кесову>. Что касается Толстого — то это честный обскурант, большой друг императрицы, пиетист, юмист. — Ein gutes Herz, verwirrte Phantasie.

— положили ли вы их в кассу?

К. Фогт здесь, очень весел and in the best spirits <и в наилучшем расположении духа>.

— Ред.