153. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
1 марта (17 февраля) 1866 г. Монтре.
1 марта 1866. H<ôtel> des Alp<es>.
Я хочу с тобой много и серьезно поговорить — время решений настает. Сколько я пережил в эту неделю, удивляет меня самого, — кажется всё ничего — обед да чай, а я мужественно сладил с собой во многом. Приезжая, я ждал по письмам — по вечному озлоб<лению> против всего мне дорогого — что ты встретишь меня дурно — но не ждал, что на другой день ты со слезами мне скажешь: «Мне до того больно и жаль тебя — что я духом и телом покоряюсь тебе, говори, что делать??» Чего не могли сделать ни разлука, ни гуманность — то делала любовь. «Итак — думал я — я теперь возьму на себя спасти семью, спасти Лизу и снять тернии с огар<евского> одра болезни». Я обдумывал план сначала наружных сближений и хотел идти дальше. Но вечером следующего дня — без вызова, без повода — по какому-то капризу ты вылила на меня еще раз все оскорбительное и злое, и тем дерзким языком, который привел ко всем бедствиям. — Если тут или там не было обмана — то была измена, измена своим словам, игра всем святым для ч<елове>ка.
— поэтому мы просто займемся планом будущего. В прошед<шем> я считаю, что ты виновата — и это было бы не важно — но ты безраскаянно виновата, скрывая перед своей совестью свою вину, сваливая ее на других — это очень важно. Предоставл<яю> пробуж<дению> той же совести излечение — и иду вперед.
Полной гармонии — даже возможной — я не жду до полного человечес<кого> отношения всех. До тех пор на главном месте воспитание Лизы. Одна ты с ним не сладишь — я могу и хочу тебе помочь. Для этого надобно две вещи — чтоб я к осени устроил так, чтоб осень и часть зимы я был в одном городе с вами. — Если ты отдашь на ½ года Лизу к Гилдебрант, я отложу мое прямое участие. — Сама школа для Лизы будет спасительна — но все же тебе еще много предстоит ломки, чтоб себя сделать возмож<ной> для детей. Страшное горе не убило в тебе ни раздражительность, ни строптив<ость> — две вещи, наиболее вредные в деле воспитания.
Я в воспитанье виноват перед тремя — не буду виноват перед Лизой — но помоги и ты мне. Я не могу ничего путного сделать, если ты не укротишь избалованность твоей бранчивой речи со мной и постоянного обругивания не только детей, но и Ог<арева>. Я глубоко изведал теперь, что из этого дрянного источника идут беды — я ставлю тебе это на вид как одно из главнейших препятствий. — Образ Ог<арева>, свято любящего Лизу, исстрадавшегося за тебя — не потому, что твое отношение переменилось, а потому, что он стыдился сферы, в которую ты стянула нас, и хотел — и хотел тебя поднять; образ Natalie, оскорбленной в детях, — не дозволяют мне хладнокровно выносить бураски. Не ищи в этих словах нетерпимости, недостатка снисхождения. Снисхождение идет к порочным, необдуманным, слабым действиям (можно снисходить к пьянству, картам...), но не к словам, в сотый раз повторяемым.
— среда (или усилие ее создания) — такая, чтоб я не был оскорблен в ней. Я ищу не одной любви, но и уваженья — человек, который не хочет, чтоб его уважали, — раб или подлец.
Примечания
—352.
В автографе перед словом «нетерпимости» (стр. 164, строка 36) зачеркнуто «ни».
— Имеется в виду пребывание Герцена в Монтре у Н. А. Тучковой-Огаревой.
... я ждал по письмам... — Из известных писем Н. А. Тучковой-Огаревой Герцену к отрезку времени между отъездом Герцена из Монтре 28 января 1866 г. и приездом его в Монтре 25 февраля 1866 г. можно условно приурочить только одно (см. АО, стр. 37—38). Оно написано, видимо, 29 января 1866 г. — на следующий день после отъезда Герцена в Женеву.
... чтобы осень и часть зимы я был в одном городе с вами... — Этим городом, по предположениям Герцена, должен был стать Милан — ср. намеченный им в письме 151 «календарь».
— Имеется в виду, очевидно, тот же «пансион Гильтебрандт», о котором шла речь в письме 132.
— Герцен имеет в виду своих старших детей — Александра, Наталью и Ольгу.
<atalie>... — Н. А. Герцен (жены).
... бураски — Порывы ветра, шквал (франц. bourrasque).