123. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
25 (13) июня 1867 г. Женева.
Вторник. 25.
В самую последнюю минуту яилась кухарка с отказом. Ее подбили, вероятно, родные. Стало, на нее считать нечего.
Дом вы наняли недорого. Уроки Лизе все продолжать следует.
У нас важное событие. Ко мне адресовались какие-то ант<ре>пренеры, заводящие здесь большую справочную контору — они хотят Чернецк<ому> поручить свою типографию с тем, чтоб он переехал к ним (даром), и притом дают квартиру и жалованье. — Это такое дело, что я и Ог<арев> — мы прыгаем. Сегодня иду к ним переговаривать. Покамест Чернец<кий> согласен. Но на его характер я не надеюсь.
Сегодня мы начали переезжать, завтра поеду на два дня к Мар<ье> Кас<паровне> и там буду ждать приказа от Ротш<ильда>, дело американское еще не худо. Я спрашивал Р<отшильда>, ехать мне в Париж теперь или после. Если я замешкаю неделю — не удивляйся.
Не хочешь ли что поручить словесно Лугинину в России?
Я, Natalie, не рассердился на твое письмо c инсинуациями — а с глубокой горестью увидел, что и этот раз мой план разбился — о твою строптивость. Будем нести крест друг друга. Конечно, лучше бы было не писать этого письма, его уровень очень low[200], особенно замечание о прогулках. Ты испортила мой приезд и из Таты не умела ничего сделать ни для себя, ни для Лизы — отпусти ее с миром. Ты не допустишь свободное лицо до воспитанья, сама же не много сделаешь. Школа и школа — из этого я поставлю вопрос истинный. Должна же ты чем-нибудь серьезным жертвовать для Лизы — не бери же на себя порчу ее. Под школой я разумею — школу, куда ходить, такую, как здесь у Прогер. Вероятно, она имеет недостатки — но сама взвесь, что эти недостатки перед вечными бурасками. Больно, очень больно, — и может всего больнее, что ты никогда не поймешь, что вина твоя. Прочти мое письмо из Montreux и еще два. Что ты сделала из них?
Не пиши полемических писем — я постараюсь психически светлым приехать, ты знаешь, что полемика меня раздражает, к тому же она не сообразна с ожиданием близкого человека.
До сентября можно жить, даже до октяб<ря> в Ницце, а потом школа на первый план. Тата ни в каком случае не должна ехать ближе месяца.
О Лизав<ете> я не то писал, т. е. вовсе не о ее любви — а о том, что она должна знать, — иначе очень несвободно жить будет.
Почему ты упорно не отвечаешь на вопрос о твоем положении?
Скажи Лизе, чтоб она устроила мою комнату.
Пишите просто адрес: Genève.
Лизу посылай в клас<с> <не>пременно. Уроки дома... от погоды, какая бы ни (была)[201], не отучай.
Скажи ей, что я стремлюсь к ней — чтоб заняться не как учитель, а как будитель, vector.
<Еве>. Физически ему недурно. Даже и ум его свободнее — но жизнь мне не нравится. Я утомляюсь у него... и эта бедность. Я опять купил салфетки и всякую дрянь... Невольно вспомнишь Сат<ина> и его барскую игру. Жду лихорадочно ответ.
Примечания
ЛБ). Впервые опубликовано: Л XIX, 375—376.
Год и месяц написания определяются упоминанием о переезде на другую квартиру и связью с другими письмами этого времени.
... ко мне адресовались какие-то ант<ре>пренеры Но на его характер я не надеюсь. — Эта попытка устроить финансовое положение Чернецкого окончилась неудачей. В июне 1867 г. Герцен передал типографию в собственность Чернецкому.
... завтра поеду на два дня к Мар<ье> Кас<паровне>... — Герцен выехал в Берн к М. К. Рейхель 1 июля 1867 г.
... — Это письмо Н. А. Тучковой-Огарёвой неизвестно.
Под школой я разумею ~ такую, как здесь у Прогер. — См. комментарии к письму 114.
... бурасками... — вспышками (франц. bourrasque).
Почему ты упорно не отвечаешь на вопрос о твоем положении? —
Невольно вспомнишь Сат<ина> и его барскую игру. — См. комментарии к письму 194.
Ответное письмо Н. А. Тучковой-Огаревой неизвестно.
— Ред.
—Ред.