484. H. П. ОГАРЕВУ
19 (7) декабря 1868 г. Ницца.
19 декаб<ря>. Суббота.
Pater Seraphiens — т. е. отче благодушествующий — письмо ваше в получении. Но всё вы меня даром сечете. Я не только не имел нужды в шпорах для польской брошюры — но тотчас написал, чтоб печатать. Ты не понимаешь, что у меня не капризы, не скупость — а просто границы извне и в силу их границы — изнутри. Когда в начале года я дал Чернецк<ому> на его искупл<ение> из Banque Suisse 4500, мне показалось довольно. Когда я говорил, что надобно отказывать в ссудах (а не в помощах) — то это оттого, что никто ни разу не платил. Я рад, что мог помочь Мерчинс<кому> — и это откровенно — но когда ты писал, что он отдаст 1 октяб<ря>, я не поверил. Закрытие «Колок<ола>» дает больше возможности печатать другое. По счету Тхорж<евского> к 1 ноября, он в типогр<афии> заплатил сверх выручки 2455+372 и за послед<ний> №. Это выйдет до 4000. Из них вряд вернется ли 1500. Ergo, Огарев, моя совесть чиста, и я действительно не знаю, кто из русских больше дает на общее дело — а между тем все меня «винят в народе».
Что я мог все это сделать в нынешнем году и дать Саше 5000 на обзавед<ение> (а он пишет Тате, что уже занял 2000), — это единственно от американской продажи и от сатинс<кой> присылки. В 1869 году одной не будет, а, вероятно, не будет и другого — бюджет придется стягивать. Тебе и всем людям, умеющим скорее страдать, чем практически распоряжаться, — все это и скучно и мудрено. Но что тут делать, когда ошибка сделана и все дети выросли с мыслью даровой жизни? Ты ведешь к этой же мысли невольно Генри, и я тебе давал десять предостережений, как Валуев — Аксакову, но ты даешь страдательный отпор.
Все это не мешает мне быть сегодня в довольно хорошем расположении. Только скучно без меры. Погода скверная. Тату перевозить боюсь, Лизу боюсь здесь оставлять, и старушка Рокка занемогла. От всего этого беспорядок страшный и, как следовало ждать, N<atalie> опять в капризной раздражительности. Вот попалась полоса — в Ницце непогода, продолжающаяся две недели, оспа, грязный пансион — и почти без прислуги.
Я, может, с Лизой и Лизаветой перееду один на новую квартиру.
Пока прощай.
С Спиридовым делай что хочешь — но зачем ты присылаешь его аутографы — я не могу и не читаю даже того, что он пишет ко мне. Найти меня всегда можно, писавши в Женеву, — зачем же спрашивать тебя?
Документ возвращаю.
А отчего же об идиотах обязанность больше хлопотать — что за монополь? Их пристроивают, кормят, отдают под надзор — но отчего же больше? Уж не христианство ли сии феории воздушевляет? И эквилибрацию нарушает?
<ина> советовала Саше не писать. У тебя делается в этом, «больном месте» кетчеровски-руссовский взгляд. Не советы — положения такие. За Татой будет хладнокровие к науке. Я в его приезд в Женеву видел, что температура дружбы к Тате понизилась. Терез<ина> не подымет — с твоей светлостью, с твоей гуманностью; если блажен человек, скоты милующий, то ведь блажен вдвое — милующий пониманьем друзей.
«Докторе» повивальную бабку Mme Aubergins — удачно.
В «От<ечественных> зап<исках>» много хорошего. Могу прислать.
Тхор<жевский> до Нового года и не собирается.
Примечания
ЛБ). Впервые опубликовано: с сокращениями — BE, 1908, № 3, стр. 154—155; полностью — Л XXI, 252—254.
ЛН, т. 39—40, стр. 496—497).
Я не только не имел нужды в шпорах для польской брошюры — но тотчас написал, чтоб печатать. — См. письмо 482 и комментарии к нему. Огарев писал Герцену по поводу брошюры Ф. Вихерского: «Мы хотим уладить печатание письма к Трепову. По моему убеждению, Герцен, это штука, хотя и не экстраординарная, но для русской печати за границей — дело серьезное, дело вызывающее, дело пропаганды. В крайнем случае, решись раскошелиться на 150 фр. из бахметев<ского> капитала <...> Мне ужасно больно тебя об этом умолять...»
...«». — Герцен имеет в виду известную народную песню «Винят меня в народе».
— Аксакову... — Имеются в виду предостережения министра П. А. Валуева газете И. С. Аксакова «Москва» (см. комментарии к письму 454).
С Спиридовым делай что хочешь — но зачем ты присылаешь его аутографы... — Огарев переслал Герцену письмо эмигранта П. А. Спиридова, просившего о материальной помощи.
... я не могу и не читаю даже того, что он пишет ко мне. — Письма Спиридова к Герцену неизвестны.
— Отклик на слова Огарева в связи с просьбой Спиридова: «Представь себе, что Г<енри> и Тутс были бы идиоты, — я бы чувствовал себя обязанным хлопотать о них вдесятеро больше».
... я никогда не думал, что Терез<ина> советовала Саше не писать. — В своем письме Огарев замечал: «Твое письмо меня сильно покоробило. Но ты напрасно слагаешь вину Саши на брак. Мудрено предположить, чтоб тут ему Терезина что-нибудь подсказала. Это просто его собственное обычное легкомыслие».
... кетчеровски-руссовский взгляд. — О подозрительности и обидчивости Н. X. Кетчера, быстро переходившего «из самого горячего друга в уголовного судью», Герцен рассказывает в «Былом и думах», проводя в этом отношении аналогию между ним и болезненно обидчивым Жан-Жаком Руссо (см. IX, 229—241).
Я выдумал в своем «Докторе» повивальную бабку Mmе Aubergins — удачно. — «Скуки ради» (XX, 465—470).
В «От<ечественных> зап<исках>» много хорошего. — Вероятно, Герцен имеет в виду ноябрьскую книжку журнала. В ней были напечатаны «Старая помпадурша» М. Е. Салтыкова-Щедрина, «Рассказы из истории последнего пятидесятилетия» В. И. Покровского и статья Скалдина «В захолустье и в столице», вызвавшая особый интерес у Герцена (см. письмо к Н. П. Огареву от 24 января 1869 г. в XXX томе наст. издания — № 12).