224. Н. П. ОГАРЕВУ
13—14 (1—2) ноября 1869 г. Флоренция.
13 ноября. Суббота.
Теперь на досуге скажу несколько слов о твоем намерении писать к Кв<адрио> — что он может сделать? То же, что он и Ос<ип> Ив<анович> сделали с Гервегом, т. е. ничего. Такой человек от слов не покраснеет, а от дел спасен слепотой. Глубже вникая, особенно в груду писем, я полагаю, что он действительно был увлечен и сначала склонял угрозой самоубийства, — а когда не удалось — угрозой скандала, клеветы и мести. Так вообще поступают подлые натуры. Заметь, что это совершенное повторение истории Гервега. У них своя логика. Наказывать их платоническими оружиями невозможно. Стоит ему переехать из Флоренции в Венецию, в Неаполь — и все кончено, но он и этого не сделает. Я даже остановил Сашу от некоторых демаршей. Позорное поведение Левье — гораздо легче усчитывается, и он сам потерял голову от раскаянья и от положения, в котором очутился, отталкиваемый близкими ему людьми. Он ездил к Пен<изи> и в глаза сказал ему, что он «подлый комедиант»; вероятно, тот похохотал и назвал его «подлый идиот». — Я, Огарев, холодно и с пассивностью смотрю на жизнь. Как тут мстить — на выбор, когда виноваты все. Ты подумай лучше вот о чем — почему мелодраматические Лео Леони, Орасы и завзятые негодяи имеют не в одних романах, а в самой реальности самое сильное влияние на лучших женщин. Да кстати — вместе со всеми Нечаевками — отрекись от абортивных освобождений, — в истории можно забегать — но уж тогда отвыкни жалеть погибающих, жалеть личности. И действительно, ни Пугачев, ни Мара их не жалели. Что за вздор проповедовал ты (и я) о полной свободе не только в выборе, но и перемене — особенно прежде, чем ты, как в раму, улегся в фамилизм. Смотри теперь кругом на развалины. (И только не цитируй крайности с противуположной стороны — я их знаю.) Даже последней истории вовсе не было бы, если б Саша выждал свой год (обещанный мне). — Ни в каком доме, где есть серьезная женщина, все случившееся с Пен<изи> было бы невозможно. — Терезина — милая проказка, которая, конечно, меньше Мери знает пределы, грани — Тата к ней не могла иметь доверия; невнимательность Саши — ее оскорбляла (все это я тебе предсказывал письменно). Идеалистическое тупомудрие Мейзенбуг, ее нравственная слепота и хватанье звезд — сделало легкими притворство и ложь. Тата решилась сказать Саше правду, когда оборвалась, когда испугалась, видя, что из уступок и игры в великодушное потворство вырастает чудовище с угрозами. — Она постоянно говорила Пен<изи>, что ни на что не решилась, что подождет еще год и два, и тогда скажет ответ, что она не равнодушна к его страданью и любви. Мои письма заставили ее одуматься. П<енизи>, видя сборы в Париж, потребовал прямого ответа, она отказала. Кандидат в самоубийцы явился холодным палачом и злодеем.
Ну а если б я не писал писем и не звал в Париж (а Тата намеренно оттягивала отъезд), — она была бы теперь женой Пен<изи>, и он точно так же обличил бы свою гнусную натуру. Левье даже торопил, чтобы все покончить в Antignano. Она поступила бы свободно, — в 24 года, кажется, можно знать, что делаешь... А Г. Шифф совершенно правду говорит: «Конечно, лучше умереть, чем быть женой этого негодяя».
— без упрека и <...>[356] — иное дело. Я его сделаю, но сознания своего, своего суда и мысли не переменю. Я в общем и частном не останавливался перед выводами и правдами. — Вот тебе и еще раз вся история. — Как же мстить?
Кстати, спасать надобно Ольгу — какое доверие к глазам Мейз<енбуг> можно иметь после бывшего и какое доверие к Саше? Я, с божией споспешествующей милостью и с молитвами Святых Отец, — это и сделаю. Наконец пора и мне платить старые долги.
Улучшение идет все лучше и лучше, но ехать еще страшно, и потому дня я не назначаю.
<бря>. Воскресенье.
Сегодня еще лучше — многое сделала безусловная тишина, может, к концу недели ехать можно — до Специи. Сегодня три недели, 23 октяб<ря>, в субб<оту>. — Нельзя сказать, чтоб было время потеряно.
Саша принес мне тетрадь мелкого шрифта — оправдание Левье — я прочел, — дурак дураком и остался, но и эта тетрадь бросает много тени на тайну. Я начинаю думать, что Шифф старший прав, он говорит, что умственные способности ее уже тогда, т. е. с августа, сентября, были не в порядке и что она действовала под болезненными кошмарами.
Лиза здорова, весела, живет с Ольгой. — Прощай.
Я решительно ничего не делаю, ничего не хочу делать и ничего не читаю — оттого пишу длинные письма.
Примечания
(ПД). Впервые опубликовано: Л XXI, 522—524.
В текст наст. изд. вносится исправление: Орасы вместо имеющегося в рукописной копии: Оривы
... о твоем намерении писать к Кв<адрио>... — См. предыдущее письмо
Такой человек... — Пенизи.
— А. А. Герцен по просьбе отца обещал отложить на год свою женитьбу, но нарушил данное им обещание.
[356] В автографе слово, ошибочно разобранное копиистом как кубр. — Ред.