258. H. П. ОГАРЕВУ
13 (1) декабря 1869 г. Лион.
13 декаб<ря>. Понедельник.
11 час<ов> утра.
<евского> Мейзенб<уг> с Ольгой в Париж — в знакомый им pension. Ездить сам-6 очень неудобно. Вероятно, 15 вечером, в 8, поедем и мы. Возьму целое купе — в 6 утра будем в Париже и, вероятно, в то же время Тх<оржевский> будет у тебя с рапортом.
Тата покойна и хороша. Материально Nat<alie> ухаживает, морально — я. Да и Тата, собственно, искренно любит меня одного, и любит очень — на этом я строю весь храм выздоровления. Но характер у нее упорен. Главное, ей хочется в отелях и везде жить совсем в отдельной комнате — а ночью решительно нельзя дозволять оставаться с запертыми дверьми — или всем не спать. Из-за этого бывают споры — но оканчиваются добродушно. Развитием она выше всех — а потому и понимает лучше. — Ни Ольгой, ни Мейз<енбуг> я не имею причины быть довольным. Ольга, в сущности, никого не любит — а привязана к Мейз<енбуг>, как к няне, которая балует, скрывает и защищает. Я сам начинаю думать, что лучше жить на две квартеры. Одно скажу в честь Мейз<енбуг> — она очень тиха и мягка.
Дружба между Ольгой и Лизой не продержится — по безмерной дерзости той и другой. — Вот тебе вся позиция.
Спорить с тобой, саrо mio, не хочу и не буду. — Я возражал тебе сильно — не потому, что Туц в школе или нет — а чтоб положить предел грубому поклепу, что я советую изгнание твоих Измаилов в степи аравийские — тогда когда я стремлюсь их выгнать на чистый воздух и работу, на ту новую жизнь, о которой ты так рьяно проповедуешь с Баку<ниным>, о выводе из Содома и Гоморры нашей жизни. Я их хочу спасти от страшнейшей беды — полубарского воспитанья, идущего навстречу нищете, нужде (это дорога в Ботани-Бей), от размягченья слабых нерв, сентиментальной старости. Оцени раз мужественно мой простой взгляд. — А затем кладу судьбу их в твои руки — и делай что знаешь. У меня своей заботы через голову и силы. Только о Париже и не думай пока ты не освоб<од>ишься от Измаилов. Вот и финал.
Прочел я глупый «Запрос» в «Народ<ном> деле». Тебе и Бакун<ину> будет больно, что мое имя замешано в деле, против которого я протестовал всеми силами. — Оно было нелепо.
— он, как покойный генерал Лафайет, человек двух миров. Скажи ему непременно: 1-ое. Что не может ли он достать рукопись[398] моей статьи, которую Утин обещал напечатать, — или хоть набор, который я поправлял. 2-ое. Что после тридцатилетнего путешествия по блатам и дебрям журналистики, русской и парижской, — я первый раз встретил грубый прием своей статье, идущий до того, что редакция даже не извинилась в непомещении — Этого не сделал канцлер редакции Трусов. Что касается до «Запроса» — я отвечаю только тем, которых признаю вправе спрашивать, — и из них только людям или уважаемым мною, или вообще учтивым.
Тхорж<евский> вручит тебе 370 фр. Сим оканчивается финансовый год 1869. — В их числе 50 на Туца; 40 — получ<ишь> на вексель Сат<ина> (1540 fr.). В начале января — ты получ<ишь> 500, и затем у меня останется 500 Сат<ина>, т. е. к 1 марта zéro[399]. Всего истрачено тобой в нынешний год с Туцом больше 7500. — Непредвиденные расходы будут также и в 1870... 1880... стало, придется идти на бюджет.
‒‒‒‒
<жевский> говорил о Чернецком — на кой черт покупать типографию — надобно буквы и наборщика. Пусть он продает кому хочет, за сколько хочет — я буду писать к нему.
Скажи Чернец<кому>, что Тх<оржевский> ему еще вручит фондов<ых> 170 фр.
Жур<нала> еще не читал.
Тх<оржевский> уверяет, что твой № дома не 249 — а 243 — как же решить?
ôtel — поспеешь. А если придет после — пришлют.
A propos, с включением поданной записки Тх<оржевского> из фонда убыло всего 2910.
А польза?
Примечания
ЛБ). BE, 3, стр. 181—183.
Год написания определяется упоминанием в тексте письма о 1869 г.; 13 декабря приходилось на понедельник также в 1869 г.
12 декаб<ря>. H<ôtel> d'Europe. достать — мне (стр. 282, строка 22). Приводимая в подстрочном примечании фраза («пусть отдаст тебе») в тексте письма написана над строкой, без точного обозначения слова, к которому относится.
Письмо Огарева, на которое отвечает Герцен, неизвестно.
<оржевский> будет у тебя с рапортом. — С. Тхоржевский писал Н. П. Огареву в тот же день, 13 декабря, из Лиона: «Добрейший Николай Платонович! В пятницу видел только Александра Ивановича, которого нашел в довольно хорошем здоровье и расположении духа. В субботу утром пришел я в 10 часов, чтоб встретиться с Натальей Александровной. В 10 часов утра все вместе пьют кофе. Наталия Александровна на тот раз не могла прийти, — раздражение нервное было сильное, но кончилось слезами так хорошо, что в 12 часов пришла в комнату Александра Ивановича, — об моем приезде была предупреждена, и встреча была очень приятная, спокойная, так, как бы никогда ничего не бывало — в лице не было заметно ничего, глаза веселые, чистые и красивые — вообще никакой перемены, та же самая красивая Наталия Александровна, с лицом только немножко побледневшим и маленькой задумчивостью. После пошли мы все гулять, покупки делать и в городе завтракать — на всяком шагу, где только была способность, хотела Н. А. со мной говорить, и всегда об Pennizi, а поэтому, как видно, остались остатки самого сильного впечатления, которое подействовало на голову, бывшей немножко расстроенной. Обедали мы все за table d'hôte — всё весело. После обеда пошли мы в другую комнату, и тут начала мне H. A. рассказывать свою болезнь, показывая на голову с совершенным сознанием, что в ней что-то тяжело. В 9 вечером пошли спать. Сильное развлечение, занятие с известным régime даже с хорошим доктором необходимы для удовлетворительного выздоровления. Завтра или во вторник едут в Париж, а я около четверга возвращусь в Женеву, а пока жму вам руку и всем кланяюсь. — Из всех здоровее Лиза, потом Meysenbug — Ольга похудела.
Ваш С. Тхоржевский.
P. S. Если все уедут во вторник и если здесь не найду Постникова, то приеду во вторник тоже. Здесь туманы лондонские, но за это теплее. К вам привезу лионскую колбасу». Далее следует приписка Лизы Герцен (на французском языке): «Мы здесь с Ольгой и Тхоржевским, и мы едем в Париж. Целую тебя. Лиза. — Р. S. Тата чувствует себя сегодня хорошо» (ЦГАЛИ).
— Имеются в виду Генри Сетерленд и Тутc. Измаил — по библейскому преданию, незаконнорожденный сын Авраама.
Ботанибей — место ссылки уголовных преступников на восточном берегу Австралии.
«Запрос» в «Народ<ном> деле». — 7—10 журнала «Народное дело» (от ноября 1869 г.) анонимной заметке «По поводу прокламаций. Запрос А. Герцену, Н. Огареву и М. Бакунину?», в которой резко осуждались листовки, выпущенные М. А. Бакуниным, С. Г. Нечаевым и Н. П. Огаревым во время «агитационной кампании» 1869 г. Называя эти «до безобразия пошлые и до нелепости тупоумные» прокламации, обращенные к русской молодежи, «бредом беззубого старчества рядом с бормотаньем доморощенных Митрофанов», издевательством над русским революционным делом, редакция заявляла: «Мы думаем, что издатели „Колокола“, Н. Огарев и А. Герцен, сочтут нужным прямо ответить на такие печатные указания прокламаций, допускают ли они какую-либо солидарность с подобными листками?»; «... Несмотря на всю рознь в воззрениях А. Герцена и молодой революционной партии, несмотря на порицание „Колокола“ молодой революционной партией за его отношение к ее прошлому и к ее значению, несмотря на иные обстоятельства, которые мешают нашему согласию, — мы все же готовы отдать должное 17-летнему посильному труду, и потому мы не хотели бы думать, чтобы политическая карьера Герцена могла закончиться таким образом». Ни Герцен, ни Огарев, ни Бакунин не отозвались на обращение редакции «Народного дела». Автором «Запроса», несомненно, был Н. И. Утин.
— Герцен уподобляет Н. И. Жуковского, поддерживавшего сношения как с кругом «молодой эмиграции», так и с Герценом и Огаревым, маркизу Лафайету, знаменитому деятелю Французской революции, прозванному «человеком двух миров» («обоих полушарий») в связи с участием в борьбе Америки за независимость. См. в песне Беранже «Lafayette en Amérique» («Лафайет в Америке»): «Gloire immortelle à l'homme des deux mondes» («Бессмертная слава человеку двух миров»).
— См. комментарии к письмам 253 и 271.
[399] нуль (франц.). — Ред.