37. Н. П. ОГАРЕВУ
4 марта (20 февраля) 1869 г. Ницца.
Отвечаю вкратце — на все частное и общее. Начиная с мелочи — фортеп<ьяны> необходимы; при купле и при найме расход ничтожен (14 фр. в месяц) — и, если бы через полгода ехать, коли хороши, можно купить — все это не уменьшая ни лиаром твой доход. Это необходимо — даже для того, чтоб у меня не скребло на сердце. — Тхорж<евскому> я писал фортепьян<ы> привезти — и не болтать; он болтал и их не привез. Но я считаю дело конченным. — Чек на март и апрель (1000... которую опять не советую брать сразу) послан вчера Тхор<жевскому>. Об общей жизни я и не думал: она невозможна. Переезд твой из Женевы — прежде чем у нас что-нибудь устроится — был бы нелеп. Я хотел знать твое мнение о нас — но всякое соединение по последней переписке с Мал<ьвидой> и Ольгой, и даже с Сашей, — не близко. Nat<alie> и тогда, когда хочет помочь, делает неловко, да к тому же все портит наружной раздражительностью от самолюбия. Симпатия Таты и блестящее развитие Лизы (растущее сквозь всего баловства) составляют одно положительно хорошее. В остальном мы жизнь ухлопали — и завязли. Это не новость. Жить следовало бы в Париже, если там гадко, то нет причины бежать от беды. Можно затем — но уже мелководно — жить в Брюсселе или Женеве. Затем я вижу одно — уединение в теплом климате, и, конечно, не в Ницце. Мы едем на месяц в Геную. Изучу и посмотрю. Если что можно, к зиме решим, и тогда твои полгода bon poids[75] остаются. Еще — саrо mio — ты отчисли себя из умирающих и еще больше — Мери. К таким штукам легко привыкает воображение. Было время, напр<имер>, в конце 63... 65 и до твоей ноги, когда я ждал ежедневно страшного результата твоего питья. Мой последний приезд в октябре убедил меня, что перелом твой спас тебя и что ты от смерти дальше, чем в Буасьере. Но с чего же М<ери> ты зачислил по Веньеринскому легиону бессменно умирающих? Сомнения нет, что все родившиеся имеют шанс умереть, — но шанс этот ставится вне игры, или игру придется забастовать. — На улице des Petits Philosophes — надобно быть большим философом.
Теперь к статье. — Никак не полагаю, чтоб было плозибельно издать еще «Приб<авления>» к «Колоколу». Стихи должны идти особо — хотя они и опоздали. Если наберется несколько листов, лучше издать «Поляр<ную> звезду». — Теперь о самой статье. Я часто нападаю на форму у тебя — она шероховата, тяжела местами, и от этого мысль тускнеет. Чтоб показать тебе разницу, я сошлюсь на статью в «Приб<авлении>» о голоде. По-моему, она О новом письме я не могу сказать того же. — Зачем тяжелый приступ о подлых и неподлых доктринерских журналах, зачем развлекать подстр<очным> замечанием — и зачем там-сям брани, Скарятины, незвучные слова (все это приелось — и далеко уступает холодному дигнитету строгой ценсуры). Ну кто в наше время серьезно думает, что это валуевщина, шуваловщ<ина>... и что госуд<арь> не знает, — и что за старый оборот — насчет «быть или не быть»... Вся система, все сплетенье обществ и правительств виновато, и, разумеется, тот, кто в главе стоит.
... Ну, а затем само собой разумеется, что фондовая мысль справедлива и ясна и что, изменивши тон, можно продолжать. Я думаю, ты слишком мало бранишься словесно — а так как человеку отпускается непременно известный вес ругистики, то она (в контру твоему характеру) выходит в письменах. — Время идет, сильно меняя оружия, стороны атаки. Совершенно случайно старик Бернадский ошибкой занес ко мне француз<ский> перевод известной польской книги «Rosya i Europa». X. Y. Z., напечат<анной> в 1858. Без сомнения, умнейшая вещь, писанная поляком о России (тогда много толковали о ней). Я ее прочел... и знаешь ли, чему удивился — огромному прогрессу, сделанному нами и русской мыслью в эти десять лет. Беды и несчастья, преследования и гадость в обществе — а дело шло... Вот для того-то, чтобы собрать все в фокус, и нужен досуг.
‒‒‒‒
Щербаков все больше становится ручным — я хочу ему предложить ехать на месяц с нами в Геную. — Лизе он полезен, и полезен даже своим раскольнически-стоическим нигилизмом. Omni casu, промен на него Гулев<ича> — выгоден. А странные люди — для них история не существует. Вчера я ему толковал, и не растолковал, значение декабристов. — Впрочем, он смилосердился и историю русского движения начинает с Белинского.
Засим кланяюсь.
Стихи надобно продавать по 10 сант<имов> и цену напечатать.
Пришли Visconti 50 экз<емпляров>.
Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано: BE, 1908, № 3, стр. 165—167.
«на месяц» в Геную; 4 марта приходилось на четверг в 1869 г.
Ответ на письмо Огарева от 1 марта 1869 г. — ЛН, т. 39-40, стр. 527—529.
<ьяны> необходимы. — Огарев писал по поводу настойчивого желания Герцена приобрести для него фортепиано: «Мне кажется, что теперь этот расход некстати».
Тхорж<евскому> я писал... — См. письмо 13.
Об общей жизни я и не думал: она невозможна. — «... мне бы хотелось поселиться близ тебя; вместе — я боюсь, Герцен — и едва ли ты захочешь, ибо я М<ери> не брошу <...> Но вдали от тебя жить я не хочу — мне это и скучно и прискорбно. Но где поселиться? Это решай ты, ибо я еще меньше знаю; но я готов всюду — мне все равно, куда переехать или где остаться...»
... твои полгода bon poids остаются. — Огарев намерен был полгода оставаться в Женеве, пока не окрепнет его больная нога и пока Генри Сетерленд, окончив ученье, не поступит на работу.
... ты отчисли себя из умирающих и еще больше — Мери. — Огарев писал о Мери Сетерленд: «... пусть я у ней или она у меня на руках умрет, ибо она человек более больной, чем я».
— т. е. до того, как Огарев в феврале 1868 г. сломал себе ногу.
... по Веньеринскому легиону бессменно умирающих? — Герцен намекает на больного чахоткой Веньери.
На улице des Petits Philosophes... — Огарев жил в Женеве на улице Малых философов.
Теперь к статье. — Огарев прислал Герцену свою небольшую статью «Казновластие (Письма к Герцену)», в которой он полемизировал с анонимным обозревателем «Вестника Европы» по вопросам русской внутренней экономической политики (см. текст этой статьи в ЛН, т. 39-40, стр. 528—530). Огарев высказал предположение, что его статью можно будет напечатать в новом «Прибавлении» к «Kolokol».
— благовидно (франц. ).
Стихи должны идти особо... — Речь идет о стихотворениях, включенных Огаревым в текст «С утра до ночи». См. комментарии к письмам 17 и 27.
— «только не подлые», а «благородные», к которым относил и «Вестник Европы»), — «потому что в них есть возможность натолкнуться на что-нибудь существенное, с чем приходится поспорить».
... зачем развлекать подстр<очным> замечанием... — В статье Огарева было следующее подстрочное примечание: «Почему они называются журналами, а не месяцесловами — я не знаю: французское слово journal — значит ежедневник».
... дигнитет —
Ну кто в наше время серьезно думает, что это валуевщина, шуваловщ<ина> ∞ «быть или не быть»... — Герцен имеет в виду следующие строки из статьи Огарева: «Я знаю, что найдутся господа, которые скажут, что это все — валуевщина, тимашевщина, шуваловщина и пр. пр., а что его величество про это ничего не знают? Так зачем же его величество про это ничего не знают? Пора бы задать ему себе серьезный человечный вопрос à la Hamlet: „Быть или не быть”? Ведь человечное еще не все в том, чтоб быть для того, чтоб хорошо пообедать!»
— основная (от франц. fond).
.. француз<ский> перевод известной польской книги «Rosya i Europa», X. Y. <анной> в 1858. — «Rosya i Europa — Polska», przez X. Y. Z., Paris, 1857 («Россия и Европа — Польша») Герцен охарактеризовал в «Колоколе» как «серьезный и замечательный труд» (XIII, 48).
... промен на него Гулев<ича> — выгоден. — До Щербакова уроки Лизе Герцен давал М. С. Гулевич.
<имов>... — Печатавшееся в это время отдельное издание стихотворения Огарева «Восточный вопрос в панораме», о котором см. комментарии к письму 20.
—6 марта 1869 г. — ЛН, т. 39-40, стр. 530—532.
— Ред.