<Чтоб выразуметь эту исповедь страдальца…>
чтоб выразуметь эту исповедь страдальца, эту энергическую душу, вырабатывающуюся через мастерские часовщиков, передние, похоти, падения до высокого нравственного состояния, до всепоглощающей любви к человечеству. После «Исповеди» в 29 году в Васильевском я взял «Contrat social»; им Руссо надолго покорил меня своему авторитету; нигде я не встречал с такою увлекательной силою изложенными либеральные идеи. Я стал боготворить Жан-Жака, тогда и жизнь его, особенно поэтическое бегство от людей в Эрменонвиль, привязали меня еще больше лично к нему; он мне казался каким-то агнцем, несущим скорби всего человечества XVIII века. Я назвал любимое мое место в деревне Эрменонвиль и всегда поминал в нем гражданина женевского. Руссо в самом деле выражает все теплое начало французской философии XVIII века и все энергическое. Один Дидро может стать с ним рядом, но в Дидро нет этой чистоты sui generis[259], чистоты неподкупного Робеспьера, безумного Сен-Жюста. После «Contrat social» прочли мы с Темирой «Discours sur l’inégalité de l’homme» и т. п. Я было принялся за «Новую Элоизу», да бросил на второй части; мне, упивавшемуся небесными девами Шиллера, которые все похожи на его Деву чужбины, с их неприступною чистотою, с их неземною жизнию, не могла нравиться физически порывистая любовь Юлии, ни даже слог переписки ее с любовником. Жизнь действительную я в то время плохо понимал. Я искал в поэмах идеальные существа, какие-то тени, как все тени, имеющие образ человечий, но без тела. Несмотря на мое пристрастие к политическому учению энциклопедистов, вполне я не предавался им. Какой-то внутренний голос, инстинктуальный больше, нежели сознательный, боролся против грубого сенсуализма этой школы. Дух мой требовал свои права и отталкивал узкие истолкования. Может, чтение Шиллера направило меня выше воззрения Вольтера, может, гальванизм века будил этот голос в моей душе – не знаю, но всего очевиднее ненависть моя к материализму оказалась, когда я вздумал заняться естественными науками – это был богатый эпизод в одностороннем политическом направлении, ему я обязан долею хороших результатов, до которых достиг впоследствии; и если вторично спасся от односторонности.
<Конец 30-х гг.>
Примечания
Печатается по черновому автографу (ЦГЛА). Впервые опубликовано А. Сергеевым в ЛН, т. 61, стр. 11–12.
Публикуя рукопись, А. Сергеев высказал предположение, что первоначальная редакция этого автобиографического наброска относится 1828 г., создание же текста публикуемого документа – к более позднему времени, «повидимому, к 1833–1834 гг.» Первая дата определяется письмом Герцена к Т. П. Пассек, приведенным в ее «Воспоминаниях» под 1828 г.: «Вскоре по возвращении из Васильевского Саша писал мне: Я читал „Confessions de J. -J. Rousseau" – эту исповедь страдальца, энергической души, выработавшейся через мастерские часовщиков, передние, пороки, до высшего нравственного состояния, до всепоглощающей любви к человечеству…» («Из дальних лет», т. I, стр. 245). Эти строки почти полностью совпадают с началом комментируемого отрывка. Вполне возможно, что Герцен впоследствии использовал текст своего письма, которое могло у него сохраниться в черновике или копии. Однако трудно согласиться с предложенной датировкой комментируемого текста первой половиной 30-х годов.
«шиллеровскому периоду», который рассматривается уже как пройденный этап. А подведение итогов юношескому периоду своего развития характерно для Герцена конца 30-х годов, и прежде всего для«3аписок одного молодого человека». В «Записках…» Герцен рассказывает о том, что, возмужав, он «на Шиллера взглянул <…> тем взглядом, которым юноша, приехавший в отпуск, смотрит на добрые черты старца-воспитателя <…>, немножко вниз, немножко с благосклонностью». «Ты – по превосходству поэт юношества», – обращается к Шиллеру герой «Записок…» Один из вариантов к комментируемому отрывку гласит: «…Шиллер и есть по превосходству поэт юношей <…> его фантазия выражала не полный человеческий элемент, как у Шекспира, а один юношеский со всеми увлечениями и мечтами его» (см. «Варианты», стр. 473).
Исходя из этих соображений, можно высказать предположение, что комментируемый отрывок относится к «Запискам одного молодого человека» или к одной из подготовительных редакций этого произведения. В таком случае он должен быть датирован концом 30-х годов. Предположение это подкрепляется тем обстоятельством, что в отрывке Т. П. Пассек названа Темирой, именем, под которым она фигурирует именно в «Записках одного молодого человека».
В разделе «Записок», озаглавленном «Юность», несколько страниц посвящено рассказу о литературных увлечениях героя. После упоминания «Ифигении» Гёте рассказ прерывается многоточием, за которым следует фраза: «Тут не достает нескольких страниц… А досадно, должно быть они занимательны». К абзацу, начинающемуся этой фразой, Герцен сделал в 1862 г. (в т. III лондонского издания «Былого и дум») примечание: «Белинский показывал рукопись мою ценсору до посылки в ценсуру. Он отметил несколько мест, как совершенно невозможные. Вот что подало мысль их выпустить предварительно и отметить в тексте». Вполне вероятно, что комментируемый отрывок, в котором также идет речь о литературных интересах героя, и представляет собой одну из таких купюр. Понятно, что сочувственные упоминания Робеспьера, Сен-Жюста, «Discours sur l'inégalité de l'homme» (у Руссо – «parmis les hommes») и т. д. с точки зрения цензора были бы «совершенно невозможны».
«Общественный договор» и «Рассуждение о происхождении и причинах неравенства среди людей»; он неоднократно говорило том, что Руссо демократичнее Вольтера (см., например, запись в «Дневнике» от 13 апреля 1842 г.).
«О месте человека в природе»).
259. особого рода (лат.). – Ред.