Герцен Александр: Неизвестные произведения и неосуществленные замыслы Герцена

Настоящий обзор представляет собой аналитический свод различных сведений о не дошедших до нас произведениях Герцена. Часть из них (и, очевидно, бóльшая часть) безвозвратно пропала; другая часть, вероятно, еще хранится в государственных собраниях и у отдельных лиц, в СССР и за рубежом, и рано или поздно станет достоянием читателей. То же можно сказать и о некоторых произведениях Герцена, напечатанных в русских и особенно в иностранных периодических изданиях, но до сих пор не выявленных.

Сведения о неизвестных произведениях Герцена заимствованы из его писем[52] и сочинений, а также из мемуаров и переписки современников, из следственных материалов и периодической печати. Публикуемый перечень дает возможность не только убедиться в том, насколько велика утраченная часть творческого наследия Герцена, но в какой-то степени восстановить содержание многих не дошедших до нас произведений. Работа эта может служить и своего рода ориентиром в целенаправленных поисках утраченных трудов Герцена.

В сущности, авторское изложение неосуществленного замысла и передача содержания безвозвратно утраченного произведения не имеют значительного качественного различия.

Для удобства пользования обзором замыслы каждый раз отмечаются перед заголовком значком *.

Вне настоящего обзора остаются сведения о замыслах Герцена, недостаточно конкретно обозначенных. Таковы, например, программа статей для задуманного им в 1834 г. журнала (I, 59—61); высказанное намерение записать «характеристические подробности», слышанные от «очевидца и долею актера в трагедии следствия по 14 декабря» — А. А. Тучкова (II, 268); согласие участвовать в «издании для отроческого возраста»

(, II, стр. 446), в неустановленной иностранной газете (XXVII, 278—279), в каком-то русском издании[53] (XXVIII, 196), в журнале «Дело» (XXX, 136); готовность напечатать в «Колоколе» историю «огаревского наследства», обличающую H. A. Некрасова (XIX, 89), и новые подробности о провокаторе Г. Михаловском (XIII, 66; ср. XVII, 258); согласие ответить адресату «Писем к путешественнику», если он найдет в них «что-нибудь неясного» (XVIII, 383), и т. п. Остаются вне обзора также отдельные упоминания о творческих планах последних лет жизни: «Кой-какие труды я имею в голове — о них доклад лично» (XXIX, 481); «... примусь писать в Брюсселе — много набралось материала» (XXX, 144); «желал бы я <...> записать еще кое-что людям на память...» (XXX, 157) и др. Не рассматриваются как конкретный замысел и следующие строки из письма Герцена к Т. Н. Грановскому от 24 сентября 1849 г.: «В восемьдесят лет быть юношей, над которым старики в 18 лет будут ругаться, золотушные, п<од>слепые, без энергии и годные только для унаваживания полей. Какой сюжет для драмы или повести» (XXIII, 185), — хотя впоследствии сходной темы Герцен коснулся в повести «Доктор, умирающий и мертвые».

Не упоминаются в обзоре и утраченные ранние редакции произведений Герцена. Исключение сделано только для «Палингенезии» — первоначальной редакции «Лициния», написанной стихами и в сущности представляющей собой совершенно самостоятельное произведение, а также для «Между старичками» и «Третьего письма», легших в основу писем «К старому товарищу», но существенно отличающихся от окончательной редакции этого цикла. Таким образом, вне обзора остаются предварительные варианты «Былого и дум», отвергнутые и «брошенные» Герценом (VIII, 11), «мемуар» о семейной драме, из которого выросло это произведение (см. XXIV, 352, 359 и др.), первоначальные варианты «Гофмана», ранний вариант «О развитии революционных идей в России», названный Герценом «небольшой заметкой о развитии либерализма и оппозиции в русской литературе» и «небольшим письмом о русской литературе» (см. XXIV, 106 и 110), первый вариант цикла «Еще раз Базаров» и др. Не введено в обзор и упоминание о неизвестных главах «Скуки ради», отправленных Герценом в 1869 г. в редакцию петербургской «Недели» и оставшихся неизданными вследствие приостановки этой газеты (XXX, 377).

Для полноты обзора в него включены и те неизвестные сочинения, которые были названы в краткой справке «Утраченные произведения Герцена 1830-х годов» (I, 535—537).

Сочинение было написано Герценом по заданию домашнего учителя, И. Е. Протопопова. В письме к Н. X. Кетчеру от 9 ноября 1843 г. Герцен отнес этот исторический разбор (вероятно, написанный в духе плутарховых «Параллельных жизнеописаний»[54]), к 1823 г., шутливо заметив, что о Зеновии Пальмирской он «ни тогда, ни теперь ничего не знал» (XXII, 155). Об этом же «сравнении Марфы Посадницы (то есть не настоящей, а той спартанской Марфы, о которой повесть написал Карамзин) с Зеновией Пальмирской» Герцен упомянул несколько ранее в «Записках одного молодого человека», отнеся его к четырнадцатилетнему возрасту, т. е. к 1826 г., что представляется гораздо более вероятным (I, 274). По поводу «Сравнения Марфы Посадницы с Зеновией Пальмирской» и подобных ему статей Герцена Т. П. Пассек писала впоследствии в своих воспоминаниях: «Выражались мы большей частью в тоне возвышенном. У меня преобладали картины, у Саши мысль. В его полудетских статьях уже сквозил священный огонь таланта и широта взгляда» (Пассек

Об «исторической статье» «Сравнение Бориса Годунова с Кромвелем», относящейся к тому же времени, что и «Сравнение Марфы Посадницы с Зеновией Пальмирской», Герцен упоминает в «Записках одного молодого человека» (I, 274).

(РУССКИЕ ТЕКСТЫ И ПЕРЕВОДЫ НА ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК)

Герцен указал в «Записках одного молодого человека», что во второй половине 1820-х годов он написал ряд «литературных обзоров», в которых «уничтожал» классицизм. В них подвергались резкой критике эстетические воззрения Буало (Герцен пишет далее: «Я перевел свои обзоры на французский язык и гордо подал Маршалю: „Вот, мол, как я уважаю вашего Буало”». «Жаль, очень жаль, — замечает Герцен, — что, когда мы переезжали из старого дома в новый, пропали эти статьи! С каким наслаждением перечитал бы я их теперь!» — I, 274).

Герцен вспоминает, что его учитель «приходил в восторг» от этих статей, и добавляет при этом: «И немудрено — его же мысли повторялись мною» (I, 274). О литературных и политических воззрениях Протопопова см. в «Былом и думах» — VIII, 64.

В «Былом и думах» встречается упоминание о том, что Герцен в 1829 и 1830 гг. «писал философскую статью о Шиллеровом Валленштейне» (VIII, 73). Подчеркнув слово , Герцен, вероятно, хотел придать ему несколько иронический характер. Т. П. Пассек также указывает в своих воспоминаниях, что летом 1829 г. в селе Васильевском Герцен писал и читал ей свою статью о «Валленштейне» (Пассек, I, 314). Не исключено, впрочем, что это упоминание является лишь реминисценцией из «Былого и дум». О других статьях, «писанных взапуски с Темирой», см. в «Записках одного молодого человека» (I, 274).

Как явствует из «Записок одного молодого человека», Герцен в отрочестве писал «раз двадцать» в альбом Т. П. Пассек — «по-русски, по-французски, по-немецки, даже, помнится, по-латыни» (I, 272). Сама Т. П. Пассек уточняет в своих воспоминаниях: «Альбом этот подарил мне Саша в мои именины. Несколько лет тому назад <т. е. в начале 1870-х годов> его у меня украли как редкость» (Пассек, I, 228). Одну из сохранившихся надписей см. — I, 331.

Герцен вспоминал в «Былом и думах», что Людмила Васильевна Пассек, в период их взаимного увлечения, писала ему стихи, а он ей «в прозе целые диссертации» (VIII, 331). О характере этих «диссертаций» можно отчасти судить по следующим далее словам Герцена: «... мы вместе мечтали о будущем, о ссылке, о казематах <...> Внешняя сторона жизни никогда не рисовалась светлой в наших фантазиях, обреченные на бой с чудовищною силою, успех нам казался почти невозможным» (там же).

7. О КРИСТАЛЛИЗАЦИИ, ЕЕ УСЛОВИЯХ, ЗАКОНАХ, ФОРМАХ

Об этой лекции, экспромтом прочитанной Герценом-студентом в Московском университете перед профессорской и студенческой аудиторией, в присутствии министра народного просвещения С. С. Уварова, сенаторов, генерал-губернатора Д. В. Голицына, поэта И. И. Дмитриева, Герцен упоминает в главе VI части первой «Былого и дум»: «Пока я придумывал, с чего начать, мне пришла счастливая мысль в голову: если я и ошибусь, заметят, может, профессора, но ни слова не скажут, другие же сами ничего не смыслят, а студенты, лишь бы я не срезался на полдороге, будут довольны, потому что я у них в фавёре. Итак, во имя Гайю, Вернера и Митчерлиха я прочел свою лекцию, заключил ее философскими рассуждениями и все время относился и обращался к студентам, а не к министру. Студенты и профессора жали мне руки, и благодарили...» (VIII, 128). О «поздравлениях целой аудитории» Герцен вспоминал впоследствии в письме к Н. А. Захарьиной от 22 октября 1837 г. (XXI, 221).

В официальной «Краткой записке о происшествиях в Императорском московском университете и в Округе его с 1 июля 1832 по 1-е же число июля месяца 1833 года» сохранилось следующее упоминание об этих лекциях: «Чтения в аудиториях Университета начались в бытность в Москве товарища министра, ныне управляющего Министерством просвещения, господина тайного советника и кавалера Сергия Семеновича Уварова <...> Ободряемые благоснисходительною его приветливостию, лучшие из студентов наших, иногда по первому вызову, почти без приготовления, читали с кафедры полные лекции о предметах, которые известны были им из лекций профессорских. Знаменитые саном или дарованиями особы, по приглашению благодетельного начальника нашего и следуя его примеру, посещали аудитории, желая быть свидетелями подвигов юных питомцев» («Речи, произнесенные в торжественном собрании Императорского московского университета июля 6 дня 1833 года», М., 1833, cтр. 73). Ревизия Московского университета Уваровым происходила в августе — сентябре 1832 г.

Сообщая 8 марта 1833 г. Д. В. Пассеку о том, что у него «прибавилось несколько мыслей» к статье «Двадцать осьмое января», Герцен указал, что, может быть, будет вскоре «писать вторую часть, т. е. что сделала Россия от Петра до наших дней». «Вопрос огромный...», — добавлял Герцен (XXI, 10—11). Во вступлении к первой статье из цикла «Двадцать осьмое января» также кратко охарактеризован основной тезис второй статьи: «После устремления России к европеизму, в чем и как успела она до нынешнего времени» (I, 30).

О своем намерении перевести на русский язык книгу Э. Лерминье «Histoire du Droit» («Историю права») Герцен сообщил Н. П. Огареву 5 июля 1833 г. (XXI, 17). У Лерминье книги, указанной Герценом, нет, поэтому называем два его сочинения со схожими названиями. Они вышли в Париже — первое в 1829, второе в 1831 г.: «Introduction générale à l’Histoire du Droit» и «Philosophie du Droit». Вторую из этих книг горячо рекомендовал Герцену Н. П. Огарев в письме от 4 сентября 1832 г. (Огарев

*10. <О РОЛИ ГЕРМАНИИ В ОБНОВЛЕНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА>

Сохранилась подробная программа этой задуманной Герценом статьи. Она приведена в его письме к Огареву от 31 августа 1833 г.: «Вот новые мысли и ипотезы мои. Век анализа и разрушений, начавшийся Реформациею, окончился революциею. Франция выразила его полноту; поелику же народ выражает одну идею, а Франция выразила свою в век критический, то и возникает вопрос: в ней ли будет Кажется, по феории, нет, да и разбирая фактально, выйдет то же. Французский народ в грубом невежестве; сверх того, он сделался участником разврата XVIII столетия, он нечист. Годился рушить, но им ли начинать новое, огромное здание обновления? Где же? В Англии? Нет, ее девиз — эгоизм, их патриотизм — эгоизм, их тори и виг — эгоисты, нет характера общности, нет пространного основания. Норманны дали англам Magna Charta — Европа не участвовала; был Кромвель — Европа в стороне. Где же? Я смело отвечаю: в Германии, да, в стране чистых тевтонов, в стране вемических судов, в стране Burschenschaft и правила: Alle für einen, einer für alle! Дивятся поверхностные люди, что Германия не принимает ярко нынешнее направление; но что такое нынешнее направление — une transaction entre la féodalité et la liberté, контраст между господином и слугою; но не нужно ни господина, ни слуги. С чего же Германия начала — с просвещения. Вот ответ-то! Франция, кичливая своим просвещением, послала в 1830 году Кузеня в Пруссию. Кузень удивился. А Пруссия, всякий знает, не есть лучшее. Некоторая часть Виртемберга, Ваймар гораздо выше. Я остановлюсь, ты понимаешь мою мысль; я ее обработаю в статье для друзей (XXI, 26).

«Неаполь и Везувий» Герцен в письме к Н. А. Захарьиной от 9 февраля 1838 г. охарактеризовал как «просто вздор», заметив при этом, что не понимает ее сам. «Вообще я писал аллегории тогда, когда дурно писал. Что хочешь сказать, говори прямо», ‑ добавлял он (XXI, 282). Единственная сохранившаяся аллегория Герцена – «3 августа 1833» ‑ относится ко времени, указанному в ее заглавии (I, 56‑58). К 1833 г. можно приурочить и аллегорию «Неаполь и Везувий». Именно в 1833 г. в Москве демонстрировался аттракцион «Кинетозографические виды Купаренко», среди движущихся картин которого была описанная одним из современников «диорама: огнедышащая гора Везувий, полная пиитическим извержением; огненная лава, вылетая из жерла горы вместе с камнями, льется по покатости, освещая своим заревом ужасного пожара прибрежные места и залив, покрытый судами любопытных» («Московские ведомости» от 22 февраля 1833 г., № 15). Это впечатляющее зрелище, возможно, и вызвало аллегорию Герцена «Неаполь и Везувий» и отчасти отразилось также на аллегории «3 августа 1833», написанной в духе Жана-Поля Рихтера.

12. СЦЕНЫ ИЗ РАЗВИТИЯ ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ

В ответе на вопросный пункт Следственной комиссии 24 июля 1834 г. Герцен указал, что им были начаты «сцены из развития христианской религии» (XXI, 415). Написаны они были под непосредственным впечатлением от французского романа «Арминий»[55]. В «Былом и думах» Герцен вспоминал впоследствии: «Я был так увлечен» „Арминием”, что сам принялся писать около 1833 ряд исторических сцен в том же роде, и их в 1834 критически разбирал обер-полицмейстер Цынский» (X, 238). Автор «Arminius», замечает Герцен в «Концах и началах», характеризуя встречу и столкновение германских варваров и римлян, попытался воспроизвести эту коллизию «двух миров у семейного очага: одного – идущего из леса в историю, другого – из истории в гроб. Всемирная история тут граничит со сплетнями и потому становится ближе к нам, доступнее, соизмеримее» (XVI, 168).

«Introduction à la Science du Développement du Genre humain» («Введение в науку о развитии рода человеческого»), встречается в ответе Герцена на вопросный пункт Следственной комиссии от 24 июля 1834 г., в котором Герцену предлагалось указать свои сочинения и переводы (XXI, 414). В другом, более развернутом ответе (от 23 августа того же года) Герцен заявил, что видел в теории Сен-Симона «дальнейшее развитие учения о совершенствовании рода человеческого» и что именно это было высказано в его статье о книге Бюше. «Здесь под сенсимонизмом, — замечал далее Герцен, — я совершенно понимал другое, нежели секту Энфантена (см. в статье о Бюше). Главное положение Сен-Симона — что за разрушением следует создание; мне приходили эти мысли и прежде, ибо я не мог представить, чтоб человек жил токмо разрушая, что видим с реформации до революции 89 года, которая разрушала остатки общества феодального» (XXI, 422). Эти строки, написанные для Следственной комиссии, дают некоторое представление об основной идее статьи Герцена. Однако в своем ответе он, несомненно, старался затушевать революционные тенденции статьи. В своих показаниях Герцен заявил, между прочим, что рукопись статьи о книге Бюше была передана им издателю «Московского телеграфа» Н. А. Полевому (XXI, 414).

30 января 1838 г. Герцен сообщал H. A. Захарьиной: «Я выписал из Москвы оставленные мною две целые книги писанных разборов на сочинения, которые я читал в 1833 и 1834 годах; с жадностью перечитал я их. Первое, что мне бросилось в глаза, — это что я в 1833 году не был так глуп, как я предполагал, внимательный разбор тотчас показал бы всего меня (из этих тетрадей печатная статья моя «Гофман») — но чувств нет, а есть увлеченье, ослепленье нашим веком» (XXI, 274).

В заключении статьи «Гофман» Герцен замечал: «Может быть, на досуге поговорим и о других прозаиках Германии» (I, 80). Вероятно, он намерен был напечатать и остальные статьи из своих рукописных «разборов» 1833—1834 гг.

«сокращенную историю Италии» Л. Сисмонди Герцен писал в ответе на вопросный пункт Следственной комиссии 24 июля 1834 г. (XXI, 415). Речь идет о книге: «Histoire des Républiques italiennes du Moyen Age» («История итальянских республик Средневековья»).

Об этом переводе книги Ф. -С. Бёдана «Traîté élémentaire de Minéralogie» («Элементарный курс минералогии»), осуществлявшемся при участии М. Н. Носкова, см. в ответе Герцена на вопросный пункт Следственной комиссии от 24 июля 1834 г. — XXI, 415—416. Вероятно, работа не была завершена.

О начавшемся печатании своей книги, представлявшей собой сокращенный перевод или изложение труда Виктора Кузена «Rapport sur l’état de l’instruction publique dans quelques pays de l’Allemagne et particulièrement en Prusse» («Доклад о состоянии народного образования в некоторых странах Германии и особенно в Пруссии»), Герцен упомянул в ответе Следственной комиссии 24 июля 1834 г. (XXI, 414). Рукопись книги под названием «Состояние народного просвещения в некоторых странах Германии» поступила в Московский цензурный комитет от «титулярного советника Герцена» 15 июня 1834 г. Часть ее была отпечатана до его ареста, но в свет книга не вышла. В следственном деле находилось несколько напечатанных листов, бесследно пропавших, как и сама рукопись. В материалах Московского цензурного комитета указан объем книги — 62 листа — вероятно, речь шла о двухстраничных листах (дата ценз. разр. книги — 3 июля 1834 г. — Моск. обл. Гос. ист. арх., ф. 31, оп. 5, св. 388, д. № 88, лл. 146 об. — 147. — См. ЛН«обновлении человечества» (см. выше № 10).

Книга Кузена вышла в Париже в 1832 г. и тогда же была получена Герценом. См. упоминание о Кузене в письме Огарева от 4 сентября 1832 г. — Огарев, т. II, стр. 255. Утверждение Я. З. Черняка о том, что Огарев в этом письме поздравил Герцена с окончанием перевода книги Кузена, маловероятно. Столь же маловероятно и утверждение, что, поздравляя Герцена «с Мишле и с письмами», Огарев имел в виду «перевод какой-то книги или статьи немецкого философа-гегельянца Людвига Михелета» (там же, стр. 586). Скорей всего Огарев поздравил Герцена с чтением

18. О ЧЕЛОВЕКЕ В ЗООГНОСТИЧЕСКОМ ОТНОШЕНИИ

Герцен упомянул об этом сочинении в ответе на вопросный пункт Следственной комиссии, указав, что рукопись находится у издателя «Московского телеграфа», Н. А. Полевого (XXI, 414). Высказывалось предположение, что труд «О человеке в зоогностическом отношении» представляет собой уже известную статью «О месте человека в природе» (I, 13—25), рукопись которой была изъята у Герцена при его аресте (I, 536). Однако именно то обстоятельство, что автограф «О месте человека в природе» был изъят при аресте (о затребовании его от Полевого нет никаких упоминаний в следственном деле), делает более основательным предположение, что Герцен упомянул о какой-то другой своей работе.

Публикуя письмо Н. А. Полевого от 25 февраля 1836 г. об обстоятельствах, при которых была напечатана статья «Гофман», Герцен указал, что Н. X. Кетчер поставил под ней подпись и что эту подпись сам Герцен «шутя употребил в одной статье, назначенной не для печати» (XI, 517). Никакими сведениями о статье, под которой стояла подпись Искандер, сделавшаяся впоследствии основным псевдонимом Герцена, мы не располагаем.

«Легенде» Герцен сообщил Н. А. Захарьиной в конце августа 1835 г.: «В „Легенде” я прибавляю новый опыт своей души, там хочу я выразить, как самую чистую душу увлекает жизнь пошлая, такая, которую я веду здесь. Жизнь та же, которую ведут все» (XXI, 49). К этому месту Герцен сделал впоследствии следующую ремарку: «И не написал ничего» (там же).

«... Я здесь потешаю публику пасквилями и эпиграммами», — сообщал Герцен Н. X. Кетчеру из Вятки в середине декабря 1835 г. (XXI, 59).

Первое упоминание об этой статье встречается в письме Герцена к Н. X. Кетчеру от середины декабря 1835 г. Сообщая об отправлении Н. А. Полевому двух своих статей — «„Гофмана” и об Вятке», Герцен прибавлял: «... куда он хочет, пусть поместит или велит поместить. Возьми последнюю и заметь там все сказанное мною о вотяках; я эту мысль разовью гораздо подробнее — но еще не имею материалов» (XXI, 60). Работу над статьей Герцен возобновил в следующем, 1836 году. 2 сентября он писал Н. А. Полевому, что к статье о Вятке прибавлены Казань и Пермь (XXI, 95). По-видимому, радикальной переработке должна была подвергнуться та часть статьи, в которой шла речь о Вятке. «Статья о Вятке идет вперед», — писал он 14 октября (XXI, 108). Во второй половине октября Герцен уже собирался выслать в Москву свои готовые письма о Казани и Перми; что касается части статьи, посвященной Вятке, то он надеялся пополнить ее новыми фактами, в связи с предстоявшей ему вскоре поездкой по Вятской губернии. Командировка эта была отменена, и работу над статьей в 1836 г. Герцен не возобновил. Только 7 июля 1837 г. он упомянул, что работает над «письмами из Вятки», которые назвал здесь же «карикатурой» (XXI, 184). «Путевые письма» носят на себе клеймо «самой злой, ядовитой иронии», — отмечал Герцен 13 января 1838 г. (XXI, 261).

Свои «Письма к товарищам» — «Пермь, Вятка и Владимир» — Герцен намерен был включить в прибавление к задуманной им автобиографической книге (XXI, 262). Последнее упоминание об этом произведении находится в письме к Н. X. Кетчеру от 22 февраля 1838 г.: «Я было взялся за „Вятские письма”, да так показались мне плоски, что я чуть их не сжег» (XXI, 296‑297).

Остается неясным, относятся ли все приведенные выше выдержки к одному цельному произведению или к нескольким разным, писавшимся в разной манере (в отношении «Владимира» остается даже невыясненным — реализован ли был этот замысел). По всей вероятности, напечатанное в 1840 г. «Письмо из провинции», в котором описана Казань (I, 131—133), представляет собою фрагмент из «Писем к товарищам». Более чем вероятно, что сатирические описания города Малинова (Вятки) в «Записках одного молодого человека» восходят именно к несохранившимся и, может быть, уничтоженным автором «Вятским письмам». Влияние «Путевых картин» Генриха Гейне на замысел «Путевых писем» Герцена не вызывает сомнения.

1 апреля 1836 г. Герцен писал Н. А. Захарьиной: «Новая мысль для повести — человек, одаренный высокою душою и маленьким характером. Человек, который в минуту размышления отряхивает прах земли и в следующую за тем платит дань всем предрассудкам. Оттого, что слабый характер согнут, подавлен толпою, не может выработаться из мелочей. Ежели вздумаю писать, то стоит только приделать рамку к этой мысли» (XXI, 73).

Из письма Герцена к Н. А. Захарьиной от 27 апреля 1836 г.: «Теперь у меня в голове бродит план весьма важной статьи, может для развития которой нужно написать целый роман, который поглотит в себе и ту тему, о которой писал тебе в прошлом письме, и многое из моей собственной жизни <...> Пусть впечатления, которым я подвергался, выражаются отдельными повестями, где всё вымысел, но основа — истина. Теперь меня чрезвычайно занимает религиозная мысль — падение Люцифера как огромная аллегория, и я дошел до весьма важных результатов» (XXI, 76). Взгляд на «падшего ангела» — Люцифера, — в котором молодой Герцен находил много сходства с собой, изложен в ряде его писем 1836 г. (XXI, 52, 109—110, 113, 182 и др.); особенно отчетливо он выражен в письме к Н. X. Кетчеру и Н. И. Сазонову от 22 сентября (XXI, 101).

«новой статье», в которой Герцен описывал свое собственное развитие, чтобы раскрыть, как опыт привел его «к религиозному воззрению», см. в письме к Н. А. Захарьиной от 13 мая 1836 г. «Между прочим, — писал Герцен, — я представил там сон или, лучше, явление, в котором нисходит ко мне дева, ведущая в рай, как Беатриче Данта... Этот сон мне удалось хорошо написать. Витб<ерг> был очень доволен, но не знал причины. Он думает, что я так живо представил мою мечту и что моя мечта так хороша — а я просто описал тебя, и не мечта, а ты так хороша» (XXI, 78). Уподобление Н. А. Захарьиной Беатриче из «Божественной комедии» Данте очень часто в переписке Герцена этого времени.

5 августа 1836 г. Герцен сообщил Н. А. Захарьиной: «Я занят очень литературным трудом, о котором скажу после» (XXI, 90). Вероятно, он имел в виду ту повесть, о которой несколько позднее, 9 сентября, писал той же корреспондентке: «... я и забыл тебе написать план повести, которую я уже начал; напиши мне откровенно твое мнение. Витбергу она не очень нравится:

Юноша, живший до 17 лет в деревне, пылкий, но подавленный холодом родных, является в университет учиться медицине... Он робок, застенчив, у него нет друзей, он боится шумной вакханалии студентов, у него нет девы, которая разделила бы его страдания, его одиночество, и он живет одной наукой. Однажды ему надобно рассекать какой-то женский труп в анатомической зале; он пришел, уже вонзил нож в тело, у которого лицо было покрыто, когда вздумал он взглянуть на него. И что же? Это тело прелестной девушки — он влюбился в нее (извини это глупое выражение, я тороплюсь); эта любовь — первое его чувство; оно сильно, оно растет, оно должно сжечь его, уничтожить, свести с ума, сломать всю душу и все тело... И вот он крадет труп и сожигает его; этот пепел в урне — все, что у него есть на белом свете; он любит этот пепел — он не может жить без него; и тут блеснула мысль, что алхимики имели средства воскрешать и что же значит греческий миф феникса, возрождающегося из пепла; Парацельс и Аполлоний Тианский воскрешали, и сам Иисус. — Вот решена его жизнь, он ищет этот способ; проходят годы, и он, погруженный в мрак мистики и колдовства, ищет и ищет, и он будет искать всю жизнь, ежели бы жизнь его была долее Мафусаила. — Но тайна не открывается; однако Надежда тайны воскрешения. Слабый, больной, он уже на одре смерти говорит друзьям: „Теперь близко, близко к открытию”; засыпает; она слетает к нему, и он не существует более» (XXI, 98—99).

По-видимому, просьба, с которой обратился Герцен к Н. И. Сазонову и Н. X. Кетчеру во второй половине октября 1836 г. — прислать ему литературу о мистицизме (XXI, 112), связана, главным образом, с работой над этой повестью.

«Новая повесть есть в голове — страшная, ядовитая. В будущий раз напишу план» (XXI, 108). Через несколько дней, 18 октября, Герцен лаконично изложил свой замысел: «Моя повесть — это моя жизнь; он хочет стянуть душу ее и опять заключить в оковы земного бытия. Эгоизм! Ангела хочет запылить землей, а не себя сделать ангелом. Так и я; ты чистой молитвой летела б в рай, но на мне остановился твой взор, на моей красоте конечного — и я стягиваю тебя в удушливую сферу страстей...» (XXI, 109—110).

Герцен сообщил Н. А. Захарьиной 10 ноября 1836 г., что на днях он «долго читал духовные книги, много размышлял о христианстве, — сочиняя статью о религии и философии. Устал; пора было спать; я многое раскрыл, написал мысли, совершенно новые, и радовался» (XXI, 118). Указание в комментариях к этому письму, что речь идет о «Мысли и откровении», ошибочно: статья «Мысль и откровение» упоминалась еще 15 июля 1836 г. под своим полным названием (см. XXI, 87).

Это автобиографическое произведение имеет длинную творческую историю, которую удается довольно полно проследить по переписке Герцена с Н. А. Захарьиной. О своем намерении описать «все яркое, цветистое» своей юности в отдельных статьях и повестях (под общим заглавием «Юность и мечты»), «вымышленных по форме, но истинных по чувству», Герцен сообщил еще 29 июня 1836 г. «Теперь, когда все еще это живо, — замечал Герцен, — я и должен писать, и потому уже должен писать, что юность моя прошла, окончилась 1-я часть моей жизни. И как резки эти отделы. От 1812 до 1825 ребячество, бессознательное состояние, зародыш человека; но тут вместе с моею жизнию сопрягается и пожар Москвы, где я валялся 6<ти> месяцев на улицах, и стан Иловайского, где я сосал молоко под выстрелами. Перед 1825 годом начинается вторая эпоха; важнейшее происшествие ее — встреча с Огаревым. Боже, как мы были тогда чисты, поэты, мечтатели; эта эпоха юности своим девизом будет иметь Дружбу. Июль месяц 1834 окончил учебные годы странствования. Здесь начало мрачное, как бы взамен безотчетных наслаждений юности; но вскоре мрак превращается в небесный свет. 9 апреля откровением высказало всё, и это эпоха Любви, эпоха, в которую мы составили одно я, это эпоха твоя, эпоха моей Наташи» (XXI, 85—86). К воплощению своего замысла Герцен приступил почти через полтора года. 20 октября 1837 г. он сообщил своей корреспондентке, по совету которой предпринял работу над автобиографией: «Я описал отдельными чертами все мое ребячество от 1812 до 1825 <...> Когда отделаю первую часть под заглавием „Дитя”, то пришлю и тебе» (220). Отмечая, что в его произведении «много иронии, часто шалость, редко желчь» и что «предисловие хорошо», Герцен 14 января 1838 г. указал: «Со временем это будет целая книга, вот план. Две части: 1-я до 20 июля 1834. Тут я дитя, юноша, студент, друг Огарева, мечты о славе, вакханалии, и все это оканчивается картиной грустной, но гармонической, — нашей прогулкой на кладбище (она уже написана). начнется моей фантазией „22 октября”. Вообще порядка нет: отдельные статьи, письма, tutti frutti, все входит; за этим „Встреча”, „I Maestri” и „Симпатия”; далее — что напишется <...> В биографии я сначала задел было крепко Тат<ьяну> Пет<ровну>, но смиловался и выпустил. В первой части один святой — Ог<арев>, но его владение ограниченно, его влияние ограниченно. Во второй ты святая, и твое владение безгранно, и я на коленях перед тобою. Осмелюсь ли я писать 9 апреля? Боюсь» (262). Из письма от 19 января 1838 г.: «С маменькой пришлю я тебе начало моей биографии <...> Тебе понравится предисловие и VI глава под заглавием „Пропилеи”. Остальное шалость, но я не уничтожу, это заставляет меня в грустные минуты улыбаться» (266). «Моя биография готова», — писал Герцен 9 февраля (282). В письме от 14 марта содержатся следующие подробности о работе над автобиографией:

«... написал VIII главу в свою жизнь, и написал очень хорошо, и уж, конечно, не догадаешься о чем — о любви к Люд<миле> <ассек>; тут и ты на сцене — трудно было, и очень, холодно писать о холодных отношениях к тебе — но написал, и ты явилась превосходно, чудом, какой-то священной мистерией, лилией, принесенной архангелом Гавриилом в день моего рожденья. Да, доволен, вообще биография идет прекрасно (я ее пишу по твоему приказанию). Далее описана самая черная эпоха, от 9 июля 1834 до 20-го, но halte là. Как дойдет дело представлять тебя тобою, ибо ты уж очень близка была мне 20 июля, — перо дрожит, душа волнуется, и ангел ускользает от кисти земного богомаза. Однако напишу, я уж пробов<ал>. Ирония та, моя ирония, на месте тут. Зачем ты не любишь ее? Она проникает особым огнем целое, ибо это не насмешка, а внутреннее неудовольствие за мелочничество людей, и мне она естественна, как дышать. Сердце твое сожмется, когда ты будешь читать 9 июля — не за него ли и было 9 апреля? А я думаю, весело о себе читать в статье, писанной с огнем и поэзией» (325—326).

«Поэма моя „О себе” оканчивается, — писал Герцен 30 марта. — Дальше 9 апреля она не должна идти. Да, это поэма юности, и она хороша, юноша ее не прочтет хладнокровно, жаль, что по многому не везде все сказано. В IX главе описана студентская оргия и прогулка; бога ради, не смешай часть их с обыкновенными выходками иронии, о нет. Ты не знаешь этот шумный, пламенный водоворот , представить его трудно: бурный вальс высоких идей и плоских острот, вдохновенных речей поэта и bavardage пьяного. Но все это вместе имеет свой изящный отпечаток, даже со всеми шалостями, как описано. Я перелистываю и радуюсь: ничего темного, ничего пошлого, моя юность прошла хорошо <...> 20 июля я тебя заставил говорить не совсем так, слово в слово, но заметь: мысли и даже выраженья взяты из твоих писем…» (342). 1 апреля Герцен писал: «Ну вот и переписана тетрадь „О себе” и кончена почти, недостает двух отделений: „Университет” и „Молодежь”. Но этих я не могу теперь писать, для этого мне надобно быть очень спокойну и веселу, чтоб игривое воспоминание беззаботных лет всплыло, это напишу тогда. Крутицы, сентенция и 9 апреля — все есть, много сильных мест, вдохновенных, однако и шалости не забыты...» (345).

«... я опять принялся за свою биографию и довольно удачно написал „Университет” и „Холера”. Теперь пишу „Вятка”. Смертельно хочется печатать — или уж подождать освобожд<ения>?» (XXII, 9). «Одна моя биография хороша, одушевленна, она и останется», — отмечал Герцен в письме к Огареву от 14 ноября того же года, отрицательно отозвавшись о всех других своих произведениях и выразив намерение «много жечь» (53).

До недавнего времени считалось, что из повести «О себе» до нас дошел только один отрывок «Вакханалия» (I, 170—182). Между тем, как это установлено А. Н. Дубовиковым, многочисленные тексты Герцена, вошедшие в состав воспоминаний Т. П. Пассек «Из дальних лет», представляют собой фрагменты из «О себе» (в том числе из глав «Дитя», «Огарев» «Университет», «Холера», «Ландыш», «Aυάγϰη». См. об этом в ЛН, т. 63, стр. 9—55. О соотношении «О себе» с «Записками одного молодого человека» и другими автобиографическими произведениями Герцена см. в книге В. А. Путинцева «Герцен-писатель», изд. 2-е. М., 1963, стр. 18—51).

Об этом произведении, главным героем которого являлся А. Л. Витберг, Герцен впервые упомянул в письме к Н. А. Захарьиной от 15 июля 1836 г. («Статья моя „Мысль и откровение” пишется, и первая часть хороша» — XXI, 87). О том, что статья «Швед» («Мысль и откровение») готова и может быть выслана для печатания, сохранилось свидетельство в письме Герцена от второй половины октября того же года (XXI, 111—112).

4 ноября Герцен известил H. A. Захарьину о своем намерении послать через две недели в печать, наряду с другими своими двумя статьями, и «Третью встречу», которую он просил прочесть «со вниманием» (XXI, 115). Герцен следующим образом оценил свое новое сочинение: «„Мысль и откровение” — хорошо потому, что тут нет повести, а просто пламенное изложение моей теории» (XXI, 143). По мнению Герцена, его статья выразила собой гораздо более высокое религиозное состояние, чем «Легенда», в которой он «выразумил самую легкую часть — практическую нравственность христианства, а не самое христианство» (XXI, 158). О том, что «Мысль и откровение» «кончены давно», Герцен упомянул в письме от 28 мая 1837 г., утверждая при этом, что его новое произведение не имеет конца. «Это статья, в которую надобно вписывать каждую религиозную мысль; рама сделана, и формы никакой нет; это повесть, разговор, диссертация, это изложение чувств и дум, как вылилось; следс<твенно>, вздор, что она кончена» (XXI, 172). «Я прибавил в мою статью „Мысль и откровение” „Сон”, и в нем, в идеал религии, перенес твои черты, даже твое имя», — писал Герцен Н. А. Захарьиной 14 июля (XXI, 184). «Мысль и откровение» Герцен относил к тем своим статьям, которые «выходят постоянно с печатью любви и веры» (наряду со «Встречами», «I Maestri» и «Симпатией» — XXI, 261). Об отчетливо выраженном в «Мысли и откровении» недоверии к «мудрости века сего» Герцен упоминает в письме к невесте от 30 января 1838 г. (XXI, 274). Статья была послана H. А. Захарьиной около 28 февраля 1838 г. (XXI, 306). Н. А. Захарьина следующим образом откликнулась на присланное ей произведение Герцена: «„Мысль и откровение” читала, незнакомые слова препятствуют вполне оценить ее» (Соч. А. И. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной в семи томах. Изд. Ф. Павленкова, т. VII, СПб., 1905, cтр. 507. — Письмо от 8 марта 1838 г.).

О поставленных по сценарию Герцена в день именин А. Л. Витберга 15 января 1837 г., живых картинах из «Божественной комедии» Данте см. в письме его к Н. А. Захарьиной, написанном на следующий день: «Картины сочинил я, и ты узнаешь в них мою вечную мысль, мысль о Наташе. 1-я представляла Данта, утомленного жизнию, измученного, изнуренного, — он лежит на камне, и тень Виргилия ободряет его и указует туда, к свету; Виргилий послан спасти его Беатричей <...> 2-я — Беатриче на троне: Лучия — свет поэзии, и Матильда — благодать небесная, открывают вуаль; Дант, увидев ее, бросается на колени, не смеет смотреть, но она с улыбкой надевает венок из лавров <...> 3-я — Ангел <...> держит разверстую книгу, в ней написан текст: „Да мимо идет меня чаша сия, то яко ты хочешь...” Беатриче показывает грустному Данту этот текст — Лучия и Матильда на коленях молятся. Успех был более, нежели ожидали» (XXI, 137—138). Ср. резюме мысли Герцена, положенной в основу его живых картин: «Когда Данте терялся в обыкновенной жизни, ему явился Виргилий и рядом бедствий повел его в чистилище; там слетела Беатриче и повела его в рай. Вот моя история, вот Огарев и ты...» (из письма к Н. А. Захарьиной от 29 сентября 1836 г. — XXI, 102; см. также выше № 25).

О том, что Герцен «утром в великую пятницу», т. е. 16 апреля 1837 г., написал «коротенькую статейку, вроде продолжения статьи „Мысль и откровение”», см. в его письме к Н. А. Захарьиной от 17 апреля (XXI, 161).

Автобиографическая статья «I Maestri» («Мастера») была задумана Герценом в конце мая 1837 г.; окончена к 19 июня того же года (XXI, 172 и 177). Этот свой «первый опыт прямо рассказывать воспоминания» Герцен находил весьма удачным и считал, что «I Maestri» несравненно выше всего написанного им ранее (XXI, 179). «Это — живое воспоминание, горячий кусок сердца» (XXI, 181; ср. 253—254). В «I Maestri» Герцен описал свои встречи со знаменитыми людьми, сыгравшими значительную роль в его жизни: с поэтом И. И. Дмитриевым в 1833 г., с А. Л. Витбергом в 1835 г. и с В. А. Жуковским в 1837 г. Н. А. Захарьина, которой Герцен в конце июня 1837 г. выслал рукопись окончательно отделанной статьи, следующим образом передавала свои впечатления автору: « с Дмитриевым я читала покойно, она хорошо написана, но в ней еще нет Тебя <...> 35-й же и 37 годы — тут-то, в этих встречах, ты, мой Александр! Они рассказаны тем языком, которым ты говоришь со мною в письмах и без писем, твоим языком <...> Только одно лицо описано страшно, я содрогнулась, вспомнив, что оно существует на самом деле, особенно при конце, — у меня даже посинели ногти» (Соч. А. И. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной в семи томах. Изд. Павленкова, т. VII, СПб., 1905, cтр. 341). В последней фразе Наталья Александровна имела в виду «Калибана-гиену» — вятского губернатора К. Я. Тюфяева. 3 сентября она продолжала: «Всего лучше для меня в этой статье мир dei Maestri и видение; но нет, вся хороша, особенно 35 и 37 годы...» (там же, стр. 342). Откликаясь на это письмо, Герцен писал 28 сентября: «„Встреча с Дмит<риевым>” показывает, каким я вышел из рук воспитания, две остальные показывают, каким ты меня сделала <...> В первой встрече есть огонь — но огонь ума, огонь без теплоты, фосфор. Во второй и 3-й все проникнуто теплотою души, которая перелилась из небесного сосуда» (XXI, 212). По словам Герцена в другом письме, «I Maestri» относятся к тем произведениям, которые несут на себе «печать любви и веры» (XXI, 261).

Помимо трех основных персонажей — Дмитриева, Витберга и Жуковского, а также «Калибана-гиены» — Тюфяева, — в статье являлись «как идеал, как фантазия» Н. А. Захарьина и Н. П. Огарев, приметы которых Герцен, по его словам, «не осмелился написать» (XXI, 179). Н. А. Захарьина была представлена в «I Maestri» в виде ангела, а ее письма к Герцену именовались там «песнями ангела» (XXI, 198, 205 и 271). Встреча с И. И. Дмитриевым — наименее ясный эпизод в этой несохранившейся статье, так как Герцен почти нигде не высказывался о своих отношениях с престарелым московским поэтом. Только в «Былом и думах» встречается упоминание о том, что Герцен «езживал к нему студентом, вооруженный романтическими предрассудками, личным знакомством с Н. Полевым и затаенным чувством неудовольствия, что Дмитриев, будучи поэтом, был министром юстиции» (VIII, 304). Известно, что Дмитриев присутствовал в Московском университете на лекции Герцена-студента о минералогии (VIII, 127). Можно предполагать, что Герцена с Дмитриевым познакомил старый чудак-литератор Д. И. Пименов (VIII, 99—101). — Своим отношениям с А. Л. Витбергом Герцен уделил весьма значительное место и в письмах 1830 — 1840-х годов и в «Былом и думах». В письме к Н. А. Захарьиной от 30 августа 1837 г. Герцен назвал «I Maestri» «надгробной речью» таланту Витберга (XXI, 201). — Что касается Жуковского, то знаменитый поэт оказал решительное влияние на судьбу Герцена, обезопасив его от враждебных нападений «Калибана-гиены» — Тюфяева, и содействовал его переводу из Вятки, и эта провиденциальная роль его была, вероятно, особенно акцентирована в «I Maestri». Из позднейшей переписки Герцена известно, что Жуковский внимательно прочел «I Maestri», сделал в рукописи какие-то пометы и вымарал последние пять строк, где в «карикатурном виде» был выведен «Калибан-гиена» (XXI, 241, 258, 274, 300). Посетив Жуковского двумя годами позднее, Герцен писал о нем жене из Петербурга: «Он тот Жуковский, о котором писано в „I Maestri”» (XXII, 64).

Одна строка из «I Maestri» процитирована Герценом в письме к Н. А. Захарьиной от 7 июля 1837 г.: «Как железо, пройдя по брильянту, царапит самого себя...» (XXI, 183).

14 июля 1837 г. Герцен писал Н. А. Захарьиной: «Когда я поеду, сделаю себе маленькую тетрадку и буду записывать все чувства, все думы при приближении к тебе...» (XXI, 186). Ранее Герцен дневника никогда не вел.

О начале работы над «статейкой» «Симпатия» Герцен упомянул в письме к Н. А. Захарьиной от 27 июля 1837 г. «... Не знаю, выйдет ли толк, а основа недурна», — замечал при этом Герцен и разъяснил далее, что намерен рассказать о своем знакомстве с Полиной Тромпеттер (XXI, 189—190). О том, что «Симпатия» готова, Герцен сообщил в письме к той же корреспондентке 13 января 1838 г. Выразив убеждение, что статья эта понравится H. A. Захарьиной, Герцен отметил: «„Симпатия” — маленькая статья, как Полина, но и хороша, как Полина <...> Она писана тем языком, каким „I Maestri” — много выражений из моих писем — это неудивительно. Мои письма — я». Здесь же Герцен отнес «Симпатию» к числу тех своих произведений, которые вышли из-под его пера «с печатью любви и веры» (XXI, 261). В других письмах к Н. А. Захарьиной содержатся дополнительные подробности о «Симпатии», которую Герцен намерен был включить в состав «О себе». Статья была посвящена дочери А. Л. Витберга — Вере Александровне (XXI, 262). Около 24 января «Симпатия» была послана в Москву. Известно, что в «Симпатии» встречались выходки «против продажи книг» (XXI, 282). Фрагмент статьи, датированной 13 января 1838 г., — см. I, 325—326; см. также в ЛН—55 два отрывка из этого произведения, восстановленных А. Н. Дубовиковым по мемуарам Т. П. Пассек.

«Есть у меня еще повесть, но ее боюсь тебе послать: мрачна, как черная ночь, — писал Герцен Н. А. Захарьиной 20 января 1838 г. — Перечитывая сегодня, я сам содрогнулся. Привезу сам, а то мрачного и без того довольно. Да ее же надобно поисправить» (XXI, 266). Трудно сказать, идет ли здесь речь о совершенно неизвестной повести или о каком-нибудь произведении, уже упоминавшемся в переписке Герцена.

31 января 1838 г. Герцен сообщил Н. А. Захарьиной, что заканчивает свою «архитектурную мечту» «Кристаллизация человечества». Статья эта, по словам автора, содержала в себе «новый взгляд на зодчество». Основными ее мыслями, глубоким проникновением в «историческую структуру» архитектурного искусства Герцен потряс самого А. Л. Витберга, которому статья и была посвящена: «... зодчий-гений должен был уступить мне, юноше, не артисту» (XXI, 276). 12 февраля статья была закончена (см. cтр. 714 наст. тома) и вызвала глубокое удовлетворение у самого автора, охарактеризовавшего ее следующим образом: «Бесспорно лучшее, что выходило из моего пера, глубокая мысль переплетена в огонь, проникнута огнем и огнем» (XXI, 288 и 296—297). «Сожгу все <что писал>, кроме статьи „архитектурной”», — говорил он две недели спустя (ХХI, 309). Вероятно, замысел этой статьи относится к концу 1836 г., когда Герцен с увлечением читал огромный труд Вибикинга «Гражданская архитектура, теоретическая и практическая, дополненная описательной и аналитической историей самых замечательных старинных и современных сооружений» (см. выписку из этого сочинения на стр. 623—624 наст. тома), «усердно и от души» изучал архитектурные памятники, «отвердившие жизнь народов» (XXI, 127—128). Рождавшиеся у него при этом мысли он заносил в свою «Записную тетрадь» (см. I, 325—326; ср. 326—328). «Я продолжаю беспрерывно заниматься архитектурой», — писал он несколько позднее Н. А. Захарьиной (XXI, 131), «века прошедшие встают с своими пирамидами, храмами, соборами и рассказывают свою жизнь». Осуждая современное состояние архитектуры — «переход болезненный, где все высокое спит, где только думают о материальных нуждах, и горе тому, кто не падает с головою в болото», Герцен радовался возможности мысленно переселяться в то время, «когда не пугались великого, когда изящное считалось необходимою потребностью». Герцен высоко оценил роль Витберга, павшего жертвой царящей пошлости, и предсказывал, что «его подвиг не умрет, его память, как память страдальца Тассо, вдохновит поэта и станет рядом с строгими, важными тенями людей, которые пренебрегали всем земным для одной высокой мысли» (XXI, 135; ср. VIII, 278—280).

«Собор Парижской богоматери» Гюго и «Арабески» Гоголя, в которые была включена статья «Об архитектуре нынешнего времени», во многом близкая по духу молодому Герцену.

Отрывок из «Кристаллизации человечества» см. I, 524.

«... я от скуки начал писать новую повесть — „Его превосходительство”, — сообщал Герцен H. A. Захарьиной 18 февраля 1838 г.; — написал довольно и, кажется, хорошо. Сюжет самый отвратительный, возмущающий все чувства благородного человека, и таковы будут ее подробности. Главное лицо — „Калибан-гиена” в „I Maestri”. В эту томную неделю и могла явиться такая мысль, тут гуляй моя ирония, клейми людей» (XXI, 291). Под именем «Калибана-гиены» в «I Maestri» был выведен, как известно, К. Я. Тюфяев (см. выше № 33). Через два дня Герцен сообщил Н. А. Захарьиной сюжет своей повести, в которой содержался намек на судьбу П. П. Медведевой: «Повесть новая идет на лад; вот в чем дело: муж мерзавец и жена ангел, муж под судом и дает жену во взятку губернатору. Жена в отчаянии, чахотка, смерть. Муж пьян, и в день похорон губ<ернатор> получает владимирскую звезду, у него пир горой. Будет хороша...» (XXI, 293). О том, что новая повесть, кажется, удачна и что ее «только надобно поправить», Герцен известил своих друзей в двадцатых числах февраля 1838 г. (XXI, 296).

О характере повести можно получить некоторое представление и по главе XIV части второй «Былого и дум», где дана впечатляющая характеристика «его превосходительства» — К. Я. Тюфяева, а также история взаимоотношений с ним Герцена (VIII, 234—251). См. также XXI, 205 и 213.

О замысле новой повести — «Граница ада с раем» — Герцен упомянул в письме к Н. X. Кетчеру от 22—28 февраля 1838 г. (XXI, 297). Вероятно, об этом именно произведении он писал 1 марта того же года Н. X. Кетчеру: «Есть мысль хорошая для новой повести, а как примешься писать, — выйдет черт знает что» (там же, 309).

В конце августа — начале сентября 1838 г. Герцен писал Н. X. Кетчеру: «... да повторяю, хочешь ли для „Наблюдателя” статей от меня?» (XXI, 390). Никаких публикаций Герцена в «Московском наблюдателе» обнаружить не удалось.

«диссертацией о том о сем»), встречается в письме его к Н. X. Кетчеру от 4 октября 1838 г. (XXI, 392). Не исключено, что речь идет о № 44.

Первое упоминание об этом произведении относится к концу августа — началу сентября 1838 г. В письме к Н. X. Кетчеру Герцен сообщил, что вскоре пришлет, если успеет, всю первую часть «Лициния» (XXI, 390). Намерение это было, однако, не сразу выполнено Герценом, который 4 октября писал тому же корреспонденту: «При первой оказии я пришлю тебе первую часть фантазии „Палингенезия”. Я написал Сазонову, что это драма; нет, просто сцены из умирающего Рима». В этом же письме Герцен упомянул, что свое произведение он пишет пятистопным ямбом и что раньше никогда не писал стихов (XXI, 392; ср. 394—396; упоминаемое письмо к Н. И. Сазонову о «Палингенезии» неизвестно). В начале января 1839 г. Герцен послал своему вятскому приятелю А. Е. Скворцову черновой автограф этого произведения (XXII, 7—9; ср. 22—23). Скворцов следующим образом отозвался о «Лицинии»: «Идея Лициния и Геспера — прекрасна. Времена апостольства были и прежде любимой мечтой твоей <...> В первых сценах много Рима, а последняя, где является апостол, греет душу и разливает то отрадное чувство, которое ощущается после судорожного крика страдальца душою...» (ЛН«Лициния» был отправлен Герценом Н. X. Кетчеру, который неодобрительно отнесся к новой работе Герцена. Отклик Герцена на не дошедшее до нас письмо Кетчера дает довольно полное представление о замысле «Лициния» (письмо от 15 марта): «Ты как-то уж давно побранил моего „Лициния” и был не вовсе прав. Во-первых, тут два элемента — сам Лициний и Рим. Лициний тип, так, он и пожертвован идее. Но заговор Латерена взят мною целиком из Тацита, почему же ты говоришь, что все лица — слепые орудия моей arrière-pensée? Впрочем, этот заговор представлен дурно, думаю его исправить, а потом приняться и за вторую часть. Тут я хочу коснуться до заповеднейших вопросов быта общественного: с одной стороны — идеал христианства, с другой — факт Рима. Ежели успею да ежели будет bonne volonté, о которой столько писано выше, то пришлю еще что-нибудь из „Лициния”» (XXII, 14—15). Несколько дней спустя Герцен предложил Н. X. Кетчеру опубликовать в «Московском наблюдателе» отрывок из «Лициния» (что осуществлено не было). При этом он разрешил «сделать маленькие поправки в стихах; но никак в смысле» (XXII, 17—18). В «Былом и думах» Герцен упоминает о том, как он в 1838 г. «написал в социально-религиозном духе исторические сцены, которые тогда принимал за драмы». «В одних я представлял борьбу древнего мира с христианством, тут Павел, входя в Рим, воскрешал мертвого юношу к новой жизни <...> Я эти сцены, не понимая почему, вздумал написать стихами». Далее Герцен рассказывает о том, как он в 1839 или 1840 г. передал Белинскому для ознакомления две тетрадки — с «Лицинием» и «Вильямом Пеном» — и как критик возвратил ему обе тетрадки, предложив переписать их, «не отмечая стихов», т. е. прозой, что являлось недвусмысленным отрицанием стихотворных достоинств обоих произведений Герцена (VIII, 288—289). Отрывок «Из римских сцен», т. е. из «Лициния», в прозаическом изложении — I, 183—195. Отклик А. Л. Витберга на «Лициния» см. в «Русской старине», 1897, № 12, стр. 490.

28 февраля 1839 г. Герцен сообщил Н. X. Кетчеру, что у него «бродит в голове новая поэма „Даниил в Вавилоне”». При этом он выразил досаду, что не имеет никаких книг о семитических народах, кроме Библии и сочинения А. -Г. -Л. Геерена «Понятия о политике, сношениях и торговле главнейших народов древнего мира» (XXII, 13). Книга Геерена не могла дать необходимого материала из-за отсутствия в ней, как замечал Герцен, художественного и философского элемента. Поэтому почти единственным источником для задуманной поэмы должна была послужить Библия. Пребыванию пророка Даниила в Вавилоне посвящены все четырнадцать глав библейской «Книги о пророке Данииле».

В том же письме к Кетчеру Герцен обратил внимание своего корреспондента на «пророчество Иезекииля, где он говорит о Тире и Сидоне». Возможно, что многочисленные подробности о жизни и быте обоих древних городов и впечатляющие пророчества об их предстоящей гибели (гл. 26—28) должны были послужить Герцену материалом для той же «поэмы» или лечь в основу другого произведения в аналогичном роде.

Итогом усиленных занятий Герцена историей и философией явилась начатая им в первые месяцы 1839 г. диссертация «О XIX веке» — «Какое звено между прошедшим и будущим наш век?», упоминание о которой сохранилось в письме к А. Л. Витбергу от двадцатых чисел июля 1839 г.: «Вопрос важный, я обработал очень много. Вдруг вижу что-то подобное, напечатанное в Берлине: „Prolegomena zur Historiosophie”, выписываю, и представьте мою радость, что во всем главном я сошелся с автором до удивительной степени. Значит, мои положения верны — и я еще больше примусь за обработку ее» (XXII, 38). См. также письмо к Н. П. Огареву от 7 апреля, в котором упоминается «продолжение к статье о XIX веке» (XXII, 21), и № 41.

Герцен говорит здесь о книге левого гегельянца, поляка А. Цешковского «Пролегомена в историософию», вышедшей на немецком языке в Берлине в 1838 г. Книга состоит из трех глав: «Организм мировой истории», «Категории мировой истории» и «Телеология мировой истории».

Автор отмечал в ней, что до Гегеля не было цельной философии истории, а существовали только фрагментарные и субъективные гипотезы. Однако и Гегель исключал из своей системы изучение будущего, объявив его непознаваемым. Между тем по отдельным элементам прошлого можно конструировать будущее, воссоздавать «организм мировой истории», как Кювье по одному зубу допотопного животного восстанавливал весь его организм.

Книга «Пролегомена в историософию» представляет исключительно ценный материал для изучения социально-исторических воззрений Герцена в конце 1830-х годов, поскольку он сам засвидетельствовал почти полное совпадение своих взглядов со взглядами, изложенными Цешковским.

«Публичные чтения г. Грановского (письмо второе)» на стр. 487 наст. тома.

Из дневника, который Герцен вел во время владимирской ссылки, сохранились только отдельные записи, на листах, вырванных из тетради (см. I, 332—334).

*46. РАССКАЗЫ О ВРЕМЕНАХ МЕРОВИНГСКИХ (СТАТЬИ 2-я

и СЛЕД.) <И ДРУГИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ КОМПИЛЯЦИИ>

«Отечественных записок» ряд глав этого произведения (см. II, 7, 10), а также других иностранных исторических сочинений в том же роде. О последних упоминает В. Г. Белинский в письме к В. П. Боткину от 11 декабря 1840 г., отмечая, что «живая, деятельная и практическая натура» Герцена «в высшей степени способна на это» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XI, стр. 579). Публикации первого из «Рассказов о временах меровингских» предшествовала вступительная заметка Герцена, озаглавленная «Статья первая».

О задуманном «опыте детской книжки, приуготовительной для изучения всеобщей истории» Герцен упомянул в письме к Н. П. Огареву от 11 февраля 1841 г. (XXII, 99).

«планах, проектах литературно-жизненных», Герцен упомянул «диссертацию о петровском перевороте» и обещал прислать тезисы к ней (XXII, 99). Через две с лишним недели Герцен отметил в письме к Н. X. Кетчеру, что в его занятиях на первом плане стоит «философия и период Петра» и что он намерен писать «Письма о петровском периоде». Далее Герцен довольно подробно изложил план своего философского (а не чисто исторического) сочинения: «Нами заключается петровское время, мы, выходящие из национальности в чисто европейскую форму и сущность, заканчиваем великое дело очеловечения Руси, но после нашего времени начнется период органического, субстанциального развития, и притом чисто человеческого, для Руси. Тогда ее роль будет не отрицательная в судьбе Европы (преграда Наполеону, например), а положительная. Положение наше относительно Европы и России странно, une fausse position, но оно лежало в идее петровской революции, и вся крутость и скорбность ее была необходима, этими скорбями искупается десятивековое отчуждение от человечества» (XXII, 103).

Основным историческим источником об эпохе Петра I должно было служить Герцену полное издание многотомного труда И. И. Голикова «Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам», Москва, 1788—1789 (XXII, 103).

— «Литературный вечер», — не была разрешена цензурой. Упоминание о ней сохранилось в дневнике Герцена (см. запись от 6 ноября 1842 г.). По мнению друзей Герцена, она могла показаться «обидной для пиетистов», т. е. имела явно антирелигиозный характер. Сам Герцен, раздраженно комментируя в дневнике это высказывание и данный ему совет «изменить», «скрыть» мысль, лежащую в основе статьи, замечал: «И какую мысль? Пусть бы революционную, возмутительную. Нет, мысль теоретическую, которая до пошлости повторялась в Пруссии и в других монархиях. Может, правительство и промолчало бы — патриоты укажут, растолкуют, перетолкуют! Ужасное, безвыходное состояние!» (II, 241 и 254; ср. XXII, 140, 150).

Высказывалось предположение, что под названием «К характеристике неоромантизма» имелась в виду статья «Дилетанты-романтики» (см. II, 468). Однако с гораздо большими основаниями ее можно ассоциировать с работой Герцена «По поводу одной драмы», датированной 10 октября 1842 г. и появившейся — вероятно, в сильно урезанном или измененном виде — в «Отечественных записках», 1843, № 8 (II, 49—72). В ней подвергаются «теоретическому анализу» «религиозные установления» — христианский брак в современном буржуазном обществе — и критикуются ультраромантические воззрения на любовь. Однако прямыми свидетельствами об идентичности этого произведения со статьей «К характеристике неоромантизма» мы не располагаем.

—1846 гг. «Несколько замечаний об историческом развитии чести» Герцен заключил утверждением, что «эгоизм и гуманность лишают нас половины цивических добродетелей и делают нас вдвое больше людьми», обещая пояснить сказанное «в следующем отделе» своей статьи (II, 176). Это не было выполнено Герценом — вероятно, вследствие невозможности провести основную мысль статьи через цензуру в сколько-нибудь неискаженном виде (ср. II, 307; XXII, 158).

*51. ПРОДОЛЖЕНИЕ «ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК г. ВЕДРИНА»

«Путевые записки г. Вёдрина» («Отеч. записки», 1843, № 11), представляющей собой пародию на путевой дневник М. П. Погодина «Год в чужих краях», содержится обещание вскоре ознакомить читателей с еще несколькими отрывками из дневника «Вёдрина» (II, 110).

В письме к Н. X. Кетчеру от 19 ноября 1843 г., упоминая о материалах для «Отеч. записок», Герцен заметил: «Журнальные шутки вроде „Вёдрина” и „Коперника” можно набрать» (XXII, 158). Под названными произведениями он имел в виду свою пародию на М. П. Погодина «Путевые записки г. Вёдрина» (II, 108—110) и фельетон «„Москвитянин” о Копернике» (II, 103—107). «Набрать» материал для своих «журнальных шуток» Герцен, без сомнения, собирался снова в «Москвитянине» и в отдельно выпущенных трудах его издателей.

Извещая 2 декабря 1843 г. Н. X. Кетчера о том, что он сжег свою статью «Два литературных брака», предназначавшуюся для «Отеч. записок» (см. ниже), Герцен заявил: «Вёдрина не думаю, чтоб можно было удачно написать 2-й раз, эти вещи хороши нежданно и один раз, потом они делаются пошлы», — и высказал намерение компенсировать редакцию другой статьей: «Дайте выйти новому „Москвит<янину>”, было бы болото — чертей найти можно» (XXII, 161 — письмо от 2 декабря 1843 г.). См. также ниже № 56, 58, 59, 60.

2 декабря 1843 г. Герцен сообщил Н. X. Кетчеру, что он написал было «два литератур<ных> брака — Греч и Булгар<ин>, Погод<ин> и Шевыр<ев>», но так как в этой статье оказалось «много просто личностей», то он ее поэтому сжег (XXII, 161). На ту же тему — «о двух журнальных браках» — вскоре была написана Герценом другая статья, озаглавленная «Ум хорошо, а два лучше» (II, 116—120). Возможно, что она во многом совпадает с уничтоженной статьей «Два литературных брака».

О намерении прислать в «Отеч. записки» свои «Афоризмы» Герцен сообщил Н. X. Кетчеру 3 декабря 1843 г.: «... пора смотреть на вещи с действительной точки, а я так с Гегелем начинаю ссориться за то, что он все натягивает идеализм, и хочу прислать вам афоризмы к филос<офии> истории. Меня бесит, когда он говорит: „Дух снисходит до многоразличия бытия”, „дух покидает чуждую среду мира природы”, — это так же глупо, как сказать: „дети в коклюше любят сильно кашлять”» (XXII, 162).

Собираясь выступить в защиту Т. Н. Грановского от предполагаемых нападок С. П. Шевырева (в «Москвитянине»), Герцен 8 декабря 1843 г. сообщил Н. X. Кетчеру, что он уже «в уме составлял ответ — который бы понравился Виссариону» (т. е. Белинскому) — XXII, 162. — Недовольный шумным успехом публичных лекций Грановского, С. П. Шевырев упрекал молодого профессора в открытой пропаганде взглядов Гегеля и в игнорировании христианства вообще и православной церкви в частности (см. II, 319).

Статья «Публичные чтения г. Грановского (Письмо второе)», не появившаяся в печати при жизни Герцена, завершается словами: «Позвольте в третьем письме изложить вам превосходную лекцию г. Грановского о проповедовании слова божия в Германии» (см. стр. 492 наст. тома). Это намерение не было выполнено Герценом, вероятно, из цензурных соображений.

«Письмо г. Вёдрина о „Москвитянине”», т. е. полемическую заметку от имени Вёдрина, прототипом которого являлся издатель «Москвитянина» М. П. Погодин, Герцен обещал прислать в редакцию «Отеч. записок» 30 июля 1844 г. (XXII, 195. — См. также № 51, 52, 58, 59). В это же время Герцен сообщил М. Ф. Корш (XXII, 198), что он собирается написать «Письмо г. Вёдрина о „Москвитянине”», но что для этого ему нужно знать, не сделал ли Погодин «каких-нибудь подлых примечаний» к его статье о лекциях Т. Н. Грановского, печатавшейся в «Москвитянине» (1844, июль). Возможно, что сдержанность Погодина, сопроводившего статью Герцена лишь пометой «Сообщено», заставила последнего отказаться от своей полемической заметки.

О намерении написать для «Отечественных записок» разбор книги: «Georg Friedrich Wilhelm Hegel’s Leben durch Karl Rosenkranz» («Жизнь Георга Фридриха Вильгельма Гегеля, описанная Карлом Розенкранцем»), изданной в 1844 г. в Берлине, Герцен сообщил Н. X. Кетчеру 10 октября 1844 г. (XXII, 202; ср. там же, 213). Вскоре, однако, он отказался от этого замысла (там же, 223).

О характере задуманной статьи можно получить довольно полное представление по записям в дневнике Герцена, читавшего эту книгу о Гегеле в августе—сентябре 1844 г. Герцен считал Розенкранца «ограниченным человеком и плохим мыслителем» и находил, что поэтому его «рассказ плох и взгляд очень ограниченный». Тем не менее многочисленные выписки из сочинений и писем Гегеля, напечатанные в книге Розенкранца, а также ряд приложенных к ней материалов придавали этому изданию в глазах Герцена несомненную ценность. Отметив, что биографами великих людей бывают большей частью люди ограниченные, вносящие в свое дело усердие и честность, но не обладающие ни пониманием, ни талантом, Герцен излагает свой собственный взгляд на то, как должна была бы быть написана биография великого философа. Другой биограф, пишет он, «иначе воспользовался бы жизнию Гегеля, он представил бы этого человека демоническим явлением, мыслию, поглотившею всю деятельность, но мыслию, носившею религию, науку, искусство, право будущего». Далее Герцен разъясняет свой взгляд на личность, деятельность и учение Гегеля (II, 376—379 и 381—382). Ср. также высказывания Герцена в дневнике от 18 ноября 1842 г. — об отрывке из работы Розенкранца в альманахе Прутца (II, 243—244). В таком духе, вероятно, и должна была быть выдержана статья Герцена об этой биографии Гегеля.

«Писем об изучении природы» Герцен следующим образом охарактеризовал «длинную биографию Гегеля, написанную Розенкранцем»: «... в ней есть высокого интереса отрывки из Гегелевых бумаг и почти без всякого интереса жизнеописание. Немецкая жизнь без событий, с переменою кафедр, mit Sparbüchsen für die Kinder, Geburtsfeiertagen etc.» (III, 241).

О характере полемической статьи, направленной против славянофилов, которую Герцен предполагал написать для «Отеч. записок» (см. об этом в его письме к Н. X. Кетчеру от 16 ноября 1844 г. — XXII, 206), можно судить по записям в его дневнике от 9 ноября 1844 г. и 23 февраля 1845 г. Герцен с негодованием отмечал «дикую нетерпимость славянофилов», готовых «преследовать Грановского как лицо» за то, что в своей диссертации о Винете и Волине он утверждал, будто город Винета, упоминание о котором встречается в славянских преданиях, никогда не существовал (см. II, 388—389 и 406). Именно «варварскую нетерпимость» славянофилов и редакции «Москвитянина» Герцен намерен был высмеять в своей статье.

«Отеч. записок» «Письма из провинции» — о каждом номере «Москвитянина» (XXII, 213). Ко второй книжке журнала он прислал только несколько строк, озаглавленных «Письмо первое о „Москвитянине” 1845 года». В примечании к этой заметке говорилось: «Один из наших московских корреспондентов <т. е. сам Герцен> взял на себя обязанность доставлять в „Отечественные записки” ежемесячно сведения о новостях московской журналистики, вообще малоизвестной в Петербурге. Так как до сих пор в Москве издается только один литературный журнал — „Москвитянин” — то и известия нашего корреспондента должны пока ограничиться им одним...» (II, 132). В третьей книжке «Отеч. записок» появилась единственная статья из обещанного цикла Герцена — «„Москвитянин” и вселенная» (II, 133—139).

Сообщая H. X. Кетчеру 30 марта 1845 г., что редакция «Москвитянина» после появления в «Oтеч. записках» памфлета «„Москвитянин” и вселенная» готовит «гром и молонье» на его автора, Герцен указал, что хотел бы ответить на готовящийся выпад, но опасается, что редактор «Отеч. записок» «опять так урежет, выйдет глупо» (XXII, 236; ср. там же, 237).

29 мая 1845 г. Герцен осведомился у А. А. Краевского, согласится ли тот снова поместить «статейку Водянского», который «порывается» (XXII, 237). Вероятно, речь шла о задуманной полемической заметке в духе того герценовского фельетона, который был напечатан ранее в «Отеч. записках» (1845, № 3) под названием «„Москвитянин” и вселенная» (II, 133—139) и подписан псевдонимом Ярополк Водянский.

Колебания Герцена — стоит ли писать статью о Спинозе для цикла «Письма об изучении природы» — отражены в его письме к А. А. Краевскому от 29 мая 1845 г. (XXII, 237). 27 ноября того же года Герцен просил Краевского ответить — продолжать ли ему работу над «письмами» или же приняться за что-нибудь другое, так как «самое живое изложение истории философии не может победить некоторую абстрактность языка, говоря о Спинозе, о Лейбнице...» (XXII, 247). В письме от 23 декабря того же года Герцен сообщил, что не будет писать о Спинозе и Лейбнице по крайней мере до лета будущего года, т. е. до отъезда на дачу (XXII, 249).

О намерении Герцена написать для отдела «Критики» «Отеч. записок» «что-нибудь о гумбольдтове „Космосе”» упоминается в его письме к А. А. Краевскому от 23 июня 1845 г. (XXII, 240). Вскоре, однако, Герцен убедился, что книга Гумбольдта — «просто компиляция», и отказался писать о ней, заявив, что «жаль на выписки тратить время» (XXII, 242).

В сентябре 1845 г. Герцен писал А. А. Краевскому по поводу продолжения своего цикла «Писем об изучении природы»: «Следующее „письмо” будет об реализме в Англии, потом еще об реализме во Франции в XVIII. Сим на 1845 год я и заключаю. Если вы желаете, то с будущего начну продолжение этих писем, но уж там пойдет речь о Германии» (XXII, 243).

В статье «Публичные чтения г-на профессора Рулье», напечатанной в «Московских ведомостях», № 147 и 148 от 8 и 11 декабря 1845 г., Герцен упомянул, что «попросит дозволения» у читателей высказать в одной из следующих статей свое мнение «о теориях и воззрении г. Рулье» (II, 150). О намерении писать по поводу лекций Рулье Герцен упомянул также в письме к А. А. Краевскому от 23 декабря 1845 г. (XXII, 249).

«собирается печатать свои лекции, тогда можно будет поговорить» (XXII, 249). О том, что он попытается «разобрать самый курс» Грановского, «поговорить о нем подробно», Герцен указал также в заключительных строках статьи «О публичных чтениях г-на Грановского (Письмо второе)», напечатанной в «Москвитянине», где он также предполагал опубликовать и свой разбор (II, 127). Лекции Грановского, однако, при жизни автора в свет не вышли.

«Статейку» Герцена, называемую «О пристрастии», упомянул в письме к автору от 2 января 1846 г. Белинский (В. Г. Белинский, т. XII, стр. 252). Не исключено, что такое название имела статья «Новые вариации на старые темы» в целом или же четвертая ее глава (впервые напечатанная только в 1862 г.), где сопоставляются понятия «пристрастие» и «справедливость» и доказывается, что «пристрастие настолько выше справедливости, сколько любовь выше равнодушия» (II, 99). Однако с полной уверенностью говорить об идентичности этих произведений нельзя, тем более, что «Новые вариации на старые темы» датированы не январем, а июлем 1846 г. и Герцен мог коснуться в них разработанного ранее в статье «О пристрастии» вопроса или же просто привести из нее отдельные положения.

«Новые вариации на старые темы» из цикла «Капризы и раздумье», опубликованной в «Современнике», обозначено: «Статья первая». Вторая статья в журнале не появилась, но, по-видимому, была написана: перепечатывая в 1862 г. по автографу текст первой статьи, Герцен указал в подстрочном примечании: «Конца нет в тетради» (II, 102).

В статье «Вместо предисловия или объяснения к сборнику» (1849) Герцен указал, что присовокупит к своим статьям 1848 г. (публикацию которых он собирался осуществить в сборнике русских статей) маленький очерк «Крайности сходятся», не пропущенный русской цензурой (VI, 149). Других упоминаний об этом произведении в известных нам источниках нет.

<ПЕРЕВОД-ПЕРЕДЕЛКА «ПАРИЖСКОГО ВЕТОШНИКА»

В конце мая 1847 г. Герцен осведомился у своих друзей, не хочет ли М. С. Щепкин, чтоб он, Герцен, переделал для него французскую пьесу Феликса Пиа «Парижский ветошник» и возможна ли в России ее постановка по цензурным условиям. Находя, что «Парижский ветошник» в оригинале слишком растянут, Герцен сообщал, что составил план, «как, не искажая, сделать пьесу и короче и лучше» (XXIII, 25). Анализу пьесы Феликса Пиа Герцен посвятил часть письма третьего в «Письмах из Avenue Marigny» (V, 42—49). Одобрительно отозвавшись о всей пьесе, Герцен назвал «нелепой», украденной из шиллеровой драмы «Коварство и любовь» сцену в тюрьме, а также осудил «мелодраматическую развязку», которой Пиа «сгубил и растянул» пьесу. В позднейшем примечании к этой статье, а также в предисловии к русскому переводу книги Жорж Санд «Похождения Грибуля» и в примечании к главе III части шестой «Былого и дум» Герцен привел, между прочим, свой разговор с автором «Парижского ветошника». Герцен упрекал его за «последнее действие, которое к делу не идет и все портит нелепой развязкой», «портящей и нравственность пьесы и ее артистическое единство», — развязкой, в которой «порок наказан и добродетель торжествует» (V, 49; XI, 43; XIV, 357). По-видимому, в задуманной Герценом переделке была бы устранена эта фальшь, сознательно внесенная автором, по его собственному признанию, в угоду банальным вкусам парижского буржуазного зрителя.

«небольшую шутку», озаглавленную «На пароходе», и упомянул в ней Бычка — скаковую лошадь Д. П. Голохвастова (не без иронии описанную впоследствии в «Былом и думах» как объект единственного страстного увлечения хладнокровного доктринера Голохвастова — IX, 199—200). Герцен выразил в письме к Ключареву надежду, что не возмутит «этим итальянским воспоминанием» праха незадолго до того издохшей лошади (итальянским воспоминанием статьи. В своем ответе Боткин писал (25 ноября): «На характеры, действующие „На пароходе˝, я замечу только, что напрасно ты сделал немца скептиком. Скептицизм — не в немецкой натуре...» (ЛН, т. 62, стр. 40). Через месяц, 31 декабря, Герцен вторично упомянул о своем произведении в письме к В. П. Боткину, утверждая, что больше не в состоянии писать эту статейку, которую «поправлял, поправлял, да и испортил, а сначала было очень смешно, да и черновую имел глупость бросить в Ницце. Может, и налажу; я читал исправлен<ное> Ал. Ал. <Тучкову>, он смеется крепко» (XXIII, 52). Эту утраченную статью Герцена некоторые исследователи ошибочно ассоциировали с первой статьей в книге «С того берега», называющейся «Разговор на палубе», — по той причине, что действие в обоих произведениях происходило на пароходе.

<О ПОТЕРЕ БУМАЖНИКА С ДЕНЕЖНЫМИ ДОКУМЕНТАМИ>

12 февраля 1848 г. Герцен сообщил из Неаполя Г. И. Ключареву, что потерял бумажник со всеми своими документами, в том числе и денежными (XXIII, 62). Через два дня он известил того же корреспондента, что «напечатал в здешней и в римской газете о потере» (там же, 64. См. также V, 114‑122)[56].

«L’Epoca» и способствовал приданию этой газете «республиканского колорита». (XXIII, 90). Печатал ли Герцен в «L’Epoca» свои статьи или имел в виду личное влияние на редакторов, до сих пор не установлено из-за невозможности ознакомиться с комплектом этой римской газеты. В «Прибавлении к третьему письму» из «Писем с Via del Corso» Герцен упоминает о том, как итальянская либеральная аристократия, буржуазия и «все любители порядка» «испугались радикализма, который стал высказываться прямо и открыто в новом римском журнале „L’Epoca˝» (V, 294). Газета «L’Epoca» издавалась в Риме с 16 марта 1848 г. по 26 марта 1849 г.

2 августа 1848 г. Герцен сообщил из Парижа своим московским друзьям, что если успеет привести в порядок, то пришлет им начало своей «Истории реакции» (XXIII, 83). Через два дня, в приписке к тому же письму, Герцен прибавил: «Истории своей решительно не пошлю» (там же). Предполагается, что под «Историей реакции» Герцен имел здесь в виду первые письма из цикла «Опять в Париже» (V, 303 и след.). Однако не исключено, что в данном случае речь могла идти о каком-нибудь другом начатом им сочинении.

1 мая 1849 г. в предисловии к предполагавшемуся русскому сборнику Герцен указал, что в следующей книжке будет напечатан «ряд статей о значении России, о ее отношениях к Европе, о ее внутреннем быте» (VI, 149).

14 мая 1849 г. Герцен сообщил Т. Н. Грановскому: «Я написал так, для детского чтения, еще статейку, — спроси Шевырева, отца пажей, — не желает ли? Я пришлю ему в „Москвитянин˝» (XXIII, 138). Возможно, что Герцен, в шутку или опасаясь перлюстрации, назвал так «Consolatio», датированное 1 марта 1849 г. (VI, 86—106). Во всяком случае, упоминание о возможности публикации «статейки» в «Москвитянине» имеет в письме Герцена несомненно иронический характер.

Герцен собирался написать, по-видимому по предложению Георга Гервега, для какого-то зарубежного издания статью о петербургской рептильной газете «Северная пчела». Однако весной 1849 г. в письме к Гервегу он сообщил, что статью о «Северной пчеле» писать не станет. При этом он подробно изложил свой взгляд на этот «полуофициальный орган р<усского> правительства», который открыто выражал ранее свои симпатии к генералу Кавеньяку, а теперь восхваляет Луи-Наполеона и его контрреволюционную деятельность на посту президента Французской республики (см. XXIII, 145—146). Вероятно, именно в этом плане и должна была быть построена статья о «Северной пчеле».

«С того берега» (произведения, написанного частично по-русски, частично по-немецки) Герцен упомянул в письме к московским друзьям от 27—28 сентября 1849 г. (XXIII, 190).

В главе XXXVII части пятой «Былого и дум» Герцен вспоминал: «Было время, когда, в порыве раздражения и горького смеха, я собирался, на манер гранвилевской иллюстрации, написать памфлет: «Les réfugiés peints par eux-mêmes» <«Эмигранты в их собственном изображении»>. Я рад, что не сделал этого. Теперь я смотрю покойнее, меньше смеюсь и меньше негодую <...> Тем не меньше я и теперь скажу, что эмиграции, предпринимаемые не с определенной целью, а вытесняемые победой противной партии, замыкают развитие и утягивают людей из живой деятельности в призрачную. Выходя из родины с затаенной злобой, с постоянной мыслию завтра снова в нее ехать, люди не идут вперед, а постоянно возвращаются к старому...» (X, 58). Замысел статьи относится к осени 1849 г. (см. ниже), когда Герцен находился в тесном общении с эмигрантской колонией в Швейцарии. Именно в главе, где описывается «вавилонское столпотворение» эмигрантов в Женеве 1849 г., и сообщает Герцен о своем нереализованном замысле.

—28 сентября 1849 г. Герцен замечал, между прочим: «Швейцария имеет удовольствие видеть в своих горах 12 000 réfugiés, из которых 6000 наверное прокармливается ею. Réfugié — новое звание теперь, новая каста и превредная для них, это совсем особая жизнь — совершеннейшая праздность и трагический интерес. Впрочем, человек пятьдесят дельных найдется в этих 12 т<ысячах>. Я шутя предлагал издать альманах „Les réfugiés peints par eux-mêmes˝ и поместить портреты всех уродов, шутов, все необычайные костюмы и прически, в главе мы бы поместили отца Струве и в конце — портрет Ivan Golovine, который в Бурже на вопрос: „Кто вы?˝ сказал президенту: „Citoyen anglais, expatrié de la Russie et auteur français˝» (XXIII, 191). В качестве «образца» Герцен собирался взять пятитомную серию «физиологических» очерков, выпущенную в 1840-х годах в Париже под названием «Les Français peints par eux-mêmes» («Французы в их собственном изображении»). В этой «моральной энциклопедии девятнадцатого века», как назвали книгу издатели, было помещено множество отдельных характеристик различных представителей французского общества — лавочника, гризетки, студента, врача, светской дамы и т. п. Среди многочисленных авторов были Бальзак, Жанен, Kapp и другие. Книга была богато иллюстрирована рисунками Гаварни, Монье, Гранвиля и других художников.

Публикуя в «Kolokol» 1868 г. отрывок из «Былого и дум» о революционных эмигрантах, Герцен в предисловии к этому французскому переводу охарактеризовал свои наброски тем же названием: «Les réfugiés peints par eux-mêmes» (X, 381).

В письме к сотруднику «Voix du Peuple» Карлу Эдмунду Хоецкому от 20 октября 1849 г. Герцен просил напечатать в этой газете какой-то проспект или часть его «с маленьким обращением» (XXIII, 200). По-видимому, к письму был приложен проспект, написанный Герценом, который являлся одним из издателей «Voix du Peuple». Проспект, однако, в этой газете не появился.

Герцен предполагал выступить с опровержением заметки, появившейся в парижской газете «National» 21 февраля 1850 г. В этой заметке, вызванной попыткой швейцарских властей выслать из Цюриха шестилетнего глухонемого сына Герцена, сообщалось, что источником информации для автора явился отец ребенка, т. е. сам Герцен (см. ЛН г.: «В конце концов я буду вынужден написать опровержение, даже насчет тебя...» — XXIII, 293). Где предполагал опубликовать свое опровержение Герцен — в «National» или же в швейцарской печати, — не установлено.

«продолжать ссору с гнусной швейцарской полицией», Герцен в письме к нему от 21 февраля 1850 г. обещал напечатать в Париже «несколько великолепных строк по этому поводу» (XXIII, 279). Там же он сообщал о своем намерении писать «tanto росо» о Швейцарии (XXIII, 278). Ср. в наст. томе cтр. 493—494 и 498.

Немецкий публицист Мозес Гесс в обширном письме к Герцену от февраля 1850 г. подверг обстоятельному анализу незадолго до того вышедшую в свет на немецком языке книгу «С того берега» (с включенным в нее открытым письмом к Георгу Гервегу, впоследствии озаглавленным «Россия»). Давая чрезвычайно высокую оценку этому сочинению, Гесс, тем не менее, выразил несогласие с рядом основных положений, высказанных Герценом. По мнению Гесса, Герцен переоценил идеологическую сторону исторической жизни человечества, оставив в тени ее экономические основы. Гесс упрекал Герцена в чрезмерно пессимистическом взгляде на перспективы европейской революции и в сознательном самоотстранении от политической борьбы, находил в его книге враждебный взгляд на историю Западной Европы и тенденциозное противопоставление европейской революции «социалистических» принципов русской сельской общины (см. ЛН, т. 7-8, стр. 74—79). Рассматривая обращение Гесса как удобный повод для полемики и дальнейшего пропагандирования своих взглядов, Герцен в ответном письме от 3 марта того же года заявил, что будет очень польщен, если Гесс опубликует в брошюре свое письмо, и обязался ответить на него в печати (XXIII, 290). На следующий день Герцен писал Гервегу о Гессе: «Его критика превосходна, с подобных позиций можно еще раз обсудить множество вопросов» (там же, 291).

В письме к Мозесу Гессу от 3 марта 1850 г. Герцен упомянул, что собирается «сейчас написать статейку против сумбура, проповедуемого Эм. Жирарденом по вопросу о большинстве и меньшинстве» (XXIII, 290). Сообщая на следующий день Георгу Гервегу о том, что у него «тьма планов», Герцен повторил, что намерен написать «против нелепостей Эм. Жирардена» (ХХIII, 292). 9 марта он писал тому же корреспонденту: «Я задумал также маленькую поэтическую шутку под названием „Эмиль Жирарден и Иммануил Кант˝, чтобы сказать ему, что он не только плохой республиканец, но и плохой диалектик. Я не только располагаю возможностью, но одержим манией писать маленькие рассуждения по поводу маленьких глупостей, повторяемых в больших газетах» (XXIII, 296—297). Вероятно, именно в этот день, 9 марта, Герцен начал писать свою статью. Последнее упоминание об этой незавершенной работе см. в письме Герцена к Гервегу от 20 марта: «„Иммануил Кант и Эм. Жирарден˝, начатые до 10 марта, не клеятся» (XXIII, 310).

4 марта 1850 г. Герцен писал Георгу Гервегу: «... у меня тьма планов, между прочим — написать для французов ряд статей о немецкой филос<офии>» (XXIII, 292).

«Донозо Кортес», напечатанной в парижской газете «Voix du Peuple» 18 марта 1850 г., встречаются следующие строки, предваряющие характеристику реакционной речи Донозо Кортеса: «Позвольте мне привести вам один недавний пример этой неопределенности в мыслях наших противников; в другой раз я намерен выбрать пример из жизни нашей семьи» (VI, 529). Какой факт из жизни французской (?) радикальной интеллигенции Герцен собирался в ней осветить, — не совсем ясно. В письме к П. -Ж. Прудону, написанном еще 27 августа 1849 г., находятся, однако, строки, в какой-то мере разъясняющие замысел Герцена: «Надо показать во всех углах Европы, надо преследовать в печальных рассказах о последних революциях старый мир, реакцию, христианство, не в рядах наших врагов — это чрезвычайно легко, но в стане революции, надобно обличить эту круговую поруку демократии и власти; надо показать людям, что быть наполовину свободными — это патент на несостоятельность...» (XXIII, 177).

В заключительной части своей французской статьи «Charlotte Corday», напечатанной в парижской газете «Voix du Peuple» 26 марта 1850 г., Герцен писал, что оставляет все подробности об одноименной пьесе Ф. Понсара для своей второй статьи. При этом он обещал познакомить читателей с трагедией Бюхнера «Смерть Дантона», «исполненной великих красот» и совершенно неизвестной во Франции (VI, 246). Была ли эта вторая статья написана Герценом, неизвестно, однако в позднейшем списке своих работ, предназначенных к переизданию (XX, 621), он назвал и «Charlotte Corday». Вряд ли Герцен мог думать о перепечатке статьи в том незавершенном виде, в каком она появилась на страницах «Voix du Peuple».

1 апреля 1850 г. Герцен писал Г. Гервегу: «Я собираюсь написать маленькое добавление к моим диалогам, но совсем в другом роде. Во-первых, название будет „Пролог˝. И затем последуют перефразированные еванг<ельские> тексты: „Она не спит, она мертва˝ и „Оставим мертвым хоронить мертвецов˝. — Довольно отчаиваться, все кончено, тяжелые времена прошли. Он мертв, этот старый мир, ну а мы не трупные черви <...>

Я напишу там, что в 1848 году, когда все верили в жизнь, иные пророчили приближение смерти.

В 1849 году, когда мир ясно ощутил свою болезнь, пророчили самую смерть.

— забежав немного вперед — надо пророчить наступление дня, следующего за похоронами, надо заняться наследством и наследниками» (ХХIII, 325—326).

«Omnia mea mecum porto» (впоследствии вошедшей в «диалоги» Герцена «С того берега») и датированной 3 апреля 1850 г. — VI, 115—132). Однако неосторожно было бы безоговорочно соотносить его с этой статьей: не только приведенные выше заглавия, эпиграфы и отдельные подробности не встречаются в дефинитивном тексте «Omnia mea mecum porto», но и основная мысль этой статьи о демонстративном «разрыве с современностью», о намерении «сойти с рынка», «отойти с миром», покинув революционное поприще, — противоречит главному тезису приведенного выше плана: о необходимости «пророчить наступление дня, следующего за похоронами», «заняться наследством и наследниками».

В письме к английскому революционному деятелю В. Линтону от 1 апреля 1850 г. Герцен обещал поместить на страницах газеты «Voix du Peuple» «сочувственное сообщение» о его новой газете «The Leader» (XXIV, 9).

В письме к Г. Гервегу от 11 июня 1850 г. Герцен просил передать Ю. Кампе (в связи с предстоящим вторым изданием «Vom andern Ufer»), что напишет ему из Ниццы, если он «согласен ждать», какие-нибудь «асtualia», т. е. злободневные статьи (XXIV, 90).

В письме от 28 или 29 июня 1850 г. Герцен сообщал Георгу Гервегу из Парижа: «Я принялся за новые письма. Затем надобно же, наконец, рассказать историю вторжения варваров с Иерусалимской улицы к Эмме. Что думает об этом ваша милость?» (XXIV, 99). Герцен в это время работал над письмом двенадцатым «Писем из Франции и Италии». Обыск, произведенный в Париже у Эммы Гервег полицейскими чиновниками (префектура парижской полиции помещалась на Иерусалимской улице), он собирался, однако, описать в каком-то другом произведении, о чем свидетельствуют слова: «Затем ».

Сообщая 10 июля 1850 г. Г. Гервегу о чтении первого тома книги Я. Фальмерайера «Fragmente aus dem Orient» («Отрывки о Востоке»), Герцен указал на ряд «огромных ошибок», допущенных немецким публицистом: «... он судит о русском народе по Анатолии и христианам Византии, — отмечал Герцен. — Он говорит об отвращении восточных христиан к анализу, к скептицизму, о полной их безгласности. Ничего этого нет в России. Русский человек остается идолопоклонником, остается равнодушным, пока он не цивилизован. Первое, что рушится с цивилизацией, — это религия. Русские дворяне — материалисты, вольтерьянцы. Я готов писать к нему на эту тему. И еще ошибка — он не считается с переворотом, совершенным Петром Великим...» (XXIV, 109—110). Можно с большой долей вероятия предположить, что Герцен собирался выступить с открытым полемическим письмом о книге Фальмерайера, а не с частным обращением к автору.

«Italia del Popolo» «открыта» для Герцена, см. упоминание в его письме от 27—28 сентября 1849 г. (XXIII, 190). Обещание прислать в эту газету статьи о России см. в обращении Герцена к ее издателю от 13 сентября 1850 г. (XXIV, 143). Можно предположить, что в «Italia del Popolo» так же, как и в другой издававшейся Маццини газете, «Italia е Popolo», напечатаны статьи Герцена, остающиеся до сих пор неизвестными.

12 журнала «Deutsche Monatsschrift für Politik...» 1850 г. появилась анонимная критическая статья «Упадок», автор которой, публицист Р. Зольгер, упрекал Герцена в беспросветном пессимизме и в пренебрежительном отношении к европейской революционной демократии. Герцен безоговорочно признал в авторе статьи остроумного, талантливого и темпераментного критика, но намерен был ответить ему на страницах того же издания, чтобы доказать ошибочность и несправедливость подобной точки зрения. Зольгер, по словам Герцена, не сумел увидеть в его «увещаниях» «трагическую, фатальную, лирическую» сторону (XXIV, 162—163. — Письмо от 12 февраля 1851 г.). «Мне хотелось многое написать на эту тему, — замечал Герцен в письме к издателю журнала, А. Колачеку, — не ради полемики, но для того, чтобы доказать, что я проповедую вовсе не всеотрицающий индивидуализм (сатану христиан) — но автономию, автократию личности. Не покой отщепенца — но деятельность в иной сфере, на иной основе. Не холодное, высокомерное отрешение, но свободную преданность...» (там же, 167—168).

«Что Ал<ександра> Хр<истиановна> пишет насчет причин высылки ‑ это смешно, и если так, то я напечатаю все это в позор дураку интенданту» (XXIV, 190).

«Le Peuple russe et le Socialisme» (VII, 271—339), Герцен предложил вступить с ним в дискуссию по поводу этого открытого письма к Ж. Мишле. См. отклик М. Гесса на это предложение (от ноября 1851 г.) в кн. Moses Hess. Briefwechsel. 1959, S. 277.

11 апреля 1852 г. Герцен писал М. К. Рейхель: «После „штатского удара˝ я написал небольшой дифирамбик с эпиграфом:

‑ ... Чего ты плачешь, — сказал он Магдалине, — иди и скажи ученикам „Христос воскрес˝ <Евангелие от Иоанна, гл. 2>.

ненужную жертву и которая на краю гибели — кричит: „Чего ты плачешь... Христос воскрес...˝» (XXIV, 267). «Штатским ударом» Герцен называл, употребляя каламбур Н. А. Мельгунова, государственный переворот (Statsstreich), произведенный во Франции Луи Наполеоном 2 декабря 1851 г. (см. XXIV, 261). Не исключено, что под этим «дифирамбиком» Герцен имел в виду письмо четырнадцатое цикла «Письма из Франции и Италии», датированное 31 декабря 1851 г. и завершающееся словами: «Смирение перед неотвратимыми судьбами! И твердым шагом взойдем в новый год!» (V, 210—217). Однако в этой статье нет ни эпиграфа, приведенного Герценом, ни прямых соответствий с программой, даваемой в письме, вследствие чего под «дифирамбиком» можно предполагать и другое произведение.

«Письма русского из Италии. Воспоминания о 1850—1852 годах» свидетельствует начало чернового автографа, хранящегося в ЦГАЛИ (см. V, 385—393). По-видимому, Герцен собирался издать цикл писем из Италии, включающий весь период его пребывания в Ницце (тогда еще итальянской) — 1850—1852 гг. Открыть эту серию «Писем из Италии» должен был перевод письма, объявляющего о приезде Герцена в Ниццу, которым завершалась серия «Писем из Франции и Италии», т. е. письмо двенадцатое — тринадцатое и четырнадцатое (фрагмент перевода письма тринадцатого также обнаружен нами среди бумаг Герцена — см. V, 393), после чего должен был последовать ряд новых писем, охватывающих время до лета 1852 г., т. е. до выезда Герцена из Ниццы.

«не так легко написать». «Вот когда я уеду отсюда и буду совсем покойно жить, — заключал Герцен, — тогда напишу и сказочку...» (там же, 280).

«немножко потеребить в статейке» книгу Ж. Рора «Un Missionnaire républicain en Russie» («Республиканский миссионер в России») см. в его письме к М. К. Рейхель от 19 февраля 1853 г. Книга Рора вышла в Париже анонимно в 1852 г. (в трех томах). По характеристике, которую Герцен дал автору в письме к М. К. Рейхель, можно получить некоторое представление о том, в каком духе должна быть выдержана задуманная статья: «Это милый французик, не знавший вовсе жизни, фразер, но добрый, который поехал делать пропаганду в Россию и для этого влюбился в какую-то princesse Olga. Там есть о Гран<овском>, об Анненкове, о Дм<итрии> Павл<овиче>, о Васильчиковых, вообще много напоминает; разумеется, он ничего не понимает и глупее даже своего камердинера Тимофея, но так пахнет Москвой, что прочесть не мешает <…> Я прочел только первый том» (XXV, 23). Выдержки из книги Рора см. в работе: Л. Р. Ланский. Гоголь в неизданной переписке современников. — ЛН, т. 58, стр. 694—696 и 699—700; см. также стр. 809 наст. тома.

профессор Филипп Вильгельм Фогт, публично заявил, что самолично соединяет в браке молодых людей. Этот смелый вызов общественному мнению привел в восторг Герцена, и он в письме к сыну профессора, Карлу Фогту, от 5 апреля 1853 г. назвал этот брак «историческим событием, предвестием революции» и попросил разрешения написать о нем статью для лондонской газеты «The Leader», «которая перепечатана будет в „La Nation˝». «Как он, однако, возвысил, нравственно облагородил глупейший институт брака», — писал по поводу Ф. -В. Фогта Герцен (XXV, 42). О характере задуманной Герценом статьи, так и не появившейся в «The Leader», можно судить по приведенным выше цитатам и по главе XI части пятой «Былого и дум» (см. X, 165—169). Сообщенный Герценом факт лег в основу статьи В. Линтона в его журнале «English Republic» 1853 г.

«о свадьбе дочери Фогта» напечатана в «La Nation» после 10 апреля (ЛН, т. 63, стр. 847—848). Проверить это пока не удалось.

«Westminster Review» и M. -А. Пинто из Пьемонта. Сведениями о том, были ли эти статьи написаны и напечатаны, мы не располагаем. В письме к М. К. Рейхель от 28 января, сообщая о просьбах издателей, Герцен добавлял: «Но что-то пишется плохо» (XXV, 147—148).

В связи с появлением в бельгийской газете «Nation» 18 июня 1854 г. сообщения из Парижа, в котором утверждалось, будто «русские агенты» «поднимают итальянцев на восстание», Герцен отмечал в письме к Л. Пьянчани от 19 июня, что «это тупоумное непонимание нашей точки зрения» газетой Ледрю-Роллена и Маццини подбивает его «написать небольшое письмо» к издателю «L’Homme» Ш. Рибейролю, «если он пожелает его поместить» (XXV, 190).

*102. <ФРАНЦУЗСКИЙ ПЕРЕВОД ГЛАВЫ «БЫЛОГО И ДУМ»

«L’Almanach de l’Exil pour 1855»: «... я предлагаю вам статью <...> „Дуализм — это монархия“ <...> Если это не подходит — хотите главу (в переводе) из 3-го тома моих воспоминаний? <...> Я мог бы перевести главу о Петербурге и тайной полиции. Только прикажите» (XXV, 207). Речь идет о главе XXVI части четвертой «Былого и дум» (IX, 47—76). Перевод ее в «L’Almanach de l’Exil» не появился, так как Пьянчани согласился опубликовать статью «Дуализм — это монархия». Вероятно, этот же французский перевод Герцен затем предложил В. Линтону для его нового издания (XXV, 234). В другом письме к Линтону Герцен упомянул, что может доставить ему «много материалов» (там же, 229).

*103. <ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО В «L’HOMME» ОБ И. Г. ГОЛОВИНЕ>

Сообщая Л. Пьянчани 23 марта 1855 г. о том, что у Александра II «объявился подлый и льстивый панегирист — не кто иной, как Иван Головин», с которого «маска сорвана», Герцен упомянул и о том, что, возможно, пришлет «для напечатания в „L’Homme“» «письмо об этой ». В своем открытом письме Герцен, вероятно, упомянул бы и о характеристике, которую дала Головину реакционная «Allgemeine Zeitung» («Аугсбургская газета»), назвавшая ренегата «придворным биографом», о чем Герцен сообщил Пьянчани (XXV, 250).

30 мая 1855 г. Герцен сообщил Жюлю Мишле: «Теперь мы написали <о вашей книге> заметки для „People’s Paper“, для немецких газет и для газет Нью-Йорка» (XXV, 265). Заметки эти остаются до настоящего времени невыявленными. Отметим, что издатель «People’s Paper» Э. Джонс в том же 1855 г. предлагал Герцену сотрудничество в своей газете («столбцы нашей газеты к вашим услугам» — «Звенья», VIII, 55). По-видимому, Герцен в своей заметке (или заметках), предназначенной для иностранной прессы, высказал примерно те же мысли, что и в статье о «Renaissance», написанной для русских читателей и помещенной незадолго до того в «Полярной звезде» (XII, 277—290; ср. 286.).

<ФРАНЦУЗСКИЕ ЭМИГРАНТЫ ЭМИГРАНТЫ ИЗ ДРУГИХ

В статье, посвященной книге Жюля Мишле «La Renaissance» и датированной 1 июля 1855 г., Герцен отмечал, что «беспрерывное общение французских изгнанников с изгнанниками разных стран и с английскими работниками сильно отразилось на образе мыслей », и обещал посвятить особую статью этому предмету, «до такой степени важному и полному будущего» (XII, 281). Это намерение не было реализовано. Правда, в части шестой «Былого и дум» Герцен уделил немало места вопросу о взаимоотношениях французской и других эмиграций (XI, 32—65), но осветил этот вопрос в ином аспекте.

*106. <КОРРЕСПОНДЕНЦИИ ДЛЯ «РУССКОГО ВЕСТНИКА»>

14 января 1856 г. Герцен просил М. К. Рейхель передать Е. Ф. Коршу, принимавшему участие в редактировании московского журнала «Русский вестник», что «неизвестный литератор» (так полушутливо-полуконспиративно назвал здесь себя Герцен) «готов посылать в их ревю корреспонденцию», полностью отвечающую цензурным условиям (XXV, 326—327). Предложение издателя «Полярной звезды», по-видимому, не было принято редактором журнала, M. Н. Катковым, хотя сам Герцен сообщил Рейхель, что «Корш статей хочет» (там же, 338).

*107. ИЗ ПИСЕМ ПУТЕШЕСТВЕННИКА ВО ВНУТРЕННОСТИ

В статье Герцена «Из писем путешественника во внутренности Англии», напечатанной в «С. -Петербургских ведомостях», 1856, № 91 от 26 апреля и датированной 1 марта 1856 г., есть подзаголовок «Письмо первое». В конце статьи Герцен выразил готовность продолжать свои «сказания о внутренностях Англии, если читатели того пожелают» (XII, 328).

Под впечатлением от смерти П. Я. Чаадаева, известие о которой было получено в Лондоне в конце апреля 1856 г., Герцен обещал в «Полярной звезде на 1856» «поместить в следующих книжках этого альманаха» портреты Чаадаева и другого сошедшего в могилу «сильного деятеля» — Т. Н. Грановского (умершего годом ранее) и сопроводить эти портреты «несколькими словами любви и воспоминания» (XII, 305). Некролог П. Я. Чаадаева написан не был (глава XXX части четвертой «Былого и дум», частично ему посвященная, была напечатана еще при жизни Чаадаева в «Полярной звезде на 1855» — IX, 139—148). Что касается Т. Н. Грановского, то опубликованная в «Полярной звезде на 1858» глава «Былого и дум» «На могиле друга» (IX, 121—132) оказалась во всех отношениях шире первоначального замысла.

«Оба лучше», напечатанная в «С. -Петербургских ведомостях» 20 сентября 1856 г., заканчивается словами: «Прикажете продолжать?» (XII, 338). Вероятно, Герцен намерен был во второй статье развить высказанные им мысли о деградирующем влиянии буржуазии («мещанства») на современное искусство и общественную жизнь.

После появления в «С. -Петербургских ведомостях» статьи Герцена издатель этой газеты и журнала «Отеч. записки» A. A. Краевский посетил его в Лондоне и предложил присылать ему еще статьи для публикации. Сообщая об этом И. С. Тургеневу 13 ноября 1856 г., Герцен отметил, что Краевский готов на все условия (XXVI, 49).

Сохранившийся в бумагах Герцена автограф начала статьи «Première Lettre» («Первое письмо» — XII, 463—480) свидетельствует о том, что им был задуман, а может быть и осуществлен, целый цикл статей (в эпистолярной форме), посвященный буржуазной Европе и близкий по своим основным положениям к «Post scriptum» из «Западных арабесок» («Былое и думы», X, 124—131), а также к статье «Оба лучше» (XII, 332—338).

Судя по сохранившемуся черновому наброску французской статьи Герцена, озаглавленной пушкинским выражением «Россия — бранная царица», он представляет собой начало произведения, в котором развивалась излюбленная тема Герцена — об упадке западноевропейской буржуазной цивилизации — и предсказывалась блестящая историческая роль молодой крестьянской России в социальных преобразованиях ближайшего будущего. По ряду признаков статью следует отнести к середине 1850-х годов (XII, 481—482).

Откликаясь на сообщение И. С. Тургенева о том, что А. В. Дружинин напечатал в «Библиотеке для чтения» (1856, № 11) свою «тупую» статью «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения», в которой бросает на Белинского «взгляд свыше» (. , т. III, стр. 69—70), Герцен 11 января 1857 г. попросил своего корреспондента прислать ему книжку «консервативного» журнала со статьей Дружинина, заявив при этом: «Дай мне его затерзать, уязвить за Белинского — если рука подойдет» (XXVI, 68—69).

«Московских ведомостей» с резким протестом против публикации в «Русской беседе» 1857 г. клеветнических воспоминаний В. В. Григорьева «Т. Н. Грановский до его профессорства в Москве» см. в письме к М. К. Рейхель от 31 января 1857 г. (XXVI, 72). Ср. примечание к статье «Лобное место», помещенной в л. 2 «Колокола» 1857 г. (XIII, 30).

В открытом письме к И. С. Тургеневу от 3 февраля 1857 г., озаглавленном «Еще вариация на старую тему», Герцен отказался выполнить данное ранее обещание — написать статью, разъясняющую его прежние высказывания о Западе и о России. Герцен объяснил свой отказ тем, что после отъезда Тургенева, под влиянием его замечаний и замечаний их общих друзей, он пересмотрел часть написанного и нашел, что прибавлять ему нечего (XII, 423).

«Лига и Генрих IV», помещенной в газете «Leader», Герцен сообщил автору книги 25 мая 1857 г., что постарается поместить статью о ней в лондонской газете «Times», но что это, может быть, и не удастся (XXVI, 94). О характере задуманной (и, может быть, не написанной) статьи можно судить по отзыву Герцена об этой «поэтической, художественной» книге: «Генрих IV, Габриэль, Ришлье; всё лица знакомые, но так живо, близко, sans gêne, с таким свежим колоритом и освещением мы их не видали. Может, есть частности, в которых историк увлекся воображением, но вообще эта книга, как мы имели случай заметить в „Полярной звезде“ 1855, говоря о первом томе ее, — произведение мастерское, история тут становится искусством, эпопеей в прозе. Лета не имеют никакой власти над седым Мишле — он юнеет» (XIII, 100).

<О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ КОНСТАНТИНЕ НИКОЛАЕВИЧЕ>

В письме к И. С. Тургеневу от 14 августа 1857 г. Герцен писал: «... я до сих пор на тебя и Огар<ева> имею зуб за то, что вы дали мне абортив, когда я тяжел был Констант<ином> Николаев<ичем>. Cela ne se retrouve plus» (XXVI, 112). Предполагается, что именно статьей о великом князе Герцен намерен был продолжить свою серию «Августейших путешественников», начатую в л. 1 «Колокола» от 1 июля 1857 г. описанием путешествия Александры Федоровны («Вдовствующая императрица») и имеющую в подзаголовке цифру I (см. XIII, 13). Однако следует заметить, что свое большое заграничное путешествие вел. кн. Константин Николаевич совершил только в следующем, 1858 г.

В заключительной части «Опыта бесед с молодыми людьми», написанного в первой половине октября 1857 г. (XXVI, 129) и напечатанного в «Полярной звезде на 1858», Герцен упомянул о возможности продолжения этой серии статей и изложил их программу: «Явления, ожидающие нас, если мы будем продолжать наши беседы, становятся определеннее и вводят нас в сферы больше живые. Мы видели, что с сжатием является теплота, с теплотой свет; при их посредстве рассеянные частицы вещества обнаруживают больше и больше действий друг на друга (химизм), с теплотой и химизмом неразлучно электричество, а тут является и кристаллизация и органическая клетчатка, а с ними все животное царство и человек» (XIII, 62).

Отметив специальным примечанием в «Колоколе» получение «замечательной статьи о чиновничестве в России» (л. 5 от 1 ноября 1857 г.), Герцен выразил надежду, что «почтенный автор» не посетует на него за то, что при публикации статьи ему будет сделано «несколько возражений с полным уважением к его таланту изложения и к его полезному труду» (XIII, 424).

12 ноября 1857 г. Герцен сообщил Жюлю Мишле, что в л. 5 «Колокола» будет напечатана заметка о его книгах «История XVI столетия» и «Насекомое» (XXVI, 135). Лист 5-й «Колокола» вышел 1 ноября 1857 г., так что Герцен в письме к Мишле имел, вероятно, в виду следующий, 6-й лист, вышедший 1 декабря. Там в статье «Западные книги» был помещен краткий отзыв лишь об «Истории XVI столетия» (XIII, 100).

*120. <КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ О ЖИЗНЕОПИСАНИИ К. -Ф. ТОЛЯ

«Западные книги», напечатанной в листе 6 «Колокола» от 1 декабря 1857 г., Герцен обещал «поговорить особо в одном из следующих листов „Колокола“» о жизнеописании генерала К. -Ф. Толя (Theodor von Bernhardi. Denkwürdigkeiten aus dem Leben des Kaiserl. russ. Generals von der Infanterie Carl Friedrich Grafen von Toll. Bd. I — IV. Leipzig, 1856—1858; к 1857 г. вышли I — III тома) и книге К. -Л. Блюма о графе Я. И. Сиверсе (Karl Ludwig Blum. Ein russischer Staatsmann. Der Grafen Jakob Johan Sievers. Denkwürdigkeiten zur Geschichte Russlands. Bd. I—IV. Leipzig und Heidelberg. 1857—1858; в 1857 г. вышли два тома). Герцен особенно отметил в биографии Толя «мастерские портреты и чрезвычайно интересные страницы». Высоко оценив искусство Бернарди в создании военной истории, которая занимает и невоенных, Герцен указал, что в первом томе биографии Толя «итальянский поход и Суворов выходят очень рельефно и необычайно занимательны». Здесь же содержится указание на то, что Записок Сиверса Герцен еще не получил (XIII, 101—102).

О своем намерении указывать в «Колоколе» на «важнейшие литературные произведения на Западе и в особенности на книги о России» Герцен упомянул в статьях «Нашим анонимным корреспондентам» и «Западные книги» — «Колокол», лл. 4 и 6 от 1 октября и 1 декабря 1857 г. — XIII, 48 и 92.

В письме к переводчице «Рыбаков» на немецкий язык М. Мейзенбуг от 28 декабря 1857 г. Герцен сообщил, что, может быть, напечатает русский перевод своей французской статьи «О романе из народной жизни в России» (XIII, 170—180) в «Колоколе» (XXVI, 148).

На обложке французской брошюры Герцена «Франция или Англия?» было указано (по-видимому, от имени издателя): «Автор обещает нам предоставить через несколько недель одну или две другие вариации. Эти статьи будут напечатаны в русской газете „Колокол“, выходящей в Лондоне каждые две недели под редакцией г. Искандера» (см. XIII, 545). Брошюра «La France ou l’Angleterre?», вызванная покушением Ф. Орсини на Наполеона III 14 января 1858 г., была напечатана в Лондоне в конце марта 1858 г. (см. XXVI, 167).

«Daily News» и «Morning Star», — см. упоминание в его письме к С. Тхоржевскому, написанном накануне (XXVI, 180). Можно не без основания предположить, что речь в ней шла о преследовании «Колокола» и других изданий Герцена правительствами германских государств по прямому наущению русских дипломатических чиновников. Именно этому вопросу Герцен уделял тогда значительное место в «Колоколе» (см. XIII, 541). По нашей просьбе сотрудниками «British Museum» были просмотрены комплекты обеих газет с 30 мая по 30 июня 1858 г., однако статья Герцена в них обнаружена не была.

«апостольских подвигах» П. И. Мельникова, «на обращение заблудших братий-раскольников направленных», см. в заметке о Мельникове, напечатанной в л. 16 «Колокола» от 1 июня 1858 г. (XIII, 285).

«журналы» (так Герцен чаще всего называл газеты), и заявил, что он об этом «позоре и гадости без границ» через месяц в самом деле напечатает в «Колоколе». «Не можешь ли ты передать этому Андрюшке Монетчику, — добавлял Герцен, имея в виду А. А. Краевского, — что это бесстыдно и гнусно» (XXVI, 191). Аналогичного рода жалобы встречаются в переписке Герцена и в дальнейшие годы.

«Энгельсоны» (1858), вошедшей в «Былое и думы», Герцен упомянул о своем намерении напечатать когда-нибудь значительную часть «очень замечательных» писем к нему В. А. Энгельсона (см. X, 352). Публикация подобного рода не могла бы быть осуществлена без предисловия или комментариев Герцена.

Публикуя в «Полярной звезде на 1859» свою статью «Разговоры с детьми»[57], Герцен сделал в заголовке помету о том, что это

О своем желании написать предисловие к немецкой брошюре Карла Фогта «Studien zur gegenwärtigen Lage Europas» («Этюды о современном положении Европы», 1859) Герцен упомянул в письме к Ф. Пульскому от 6 мая 1859 г. (XXVI, 263).

«Колокола» от 1 июня 1859 г. брошюру В. А. Панаева «Программа Священного союза народов», вышедшую в Брюсселе, Герцен обещал «в одном из будущих листов „Колокола“» поговорить «о этом самобытном произведении, в котором (хотя мы не совсем согласны с автором) веет тем новым веянием, по которому можно узнать русского, на каком бы языке он ни писал» (XIV, 366).

130. <ФРАНЦУЗСКИЙ ПЕРЕВОД ГЛАВЫ «ЛОНДОНСКИЕ ТУМАНЫ»

Сделанный Герценом перевод четырех страниц из этой главы «Былого и дум» упоминается в письме к М. Мейзенбуг от 2 июня 1859 г. Перевод, по-видимому, не был напечатан, так как Герцен, не желая мешать появлению перевода Мейзенбуг, попросил редактора возвратить рукопись (XXVI, 270).

Герцен ответил 9 июня 1859 г. согласием на просьбу Е. Я. Колбасина — разрешить ему издание русского перевода работы «О развитии революционных идей в России», вышедшей в 1851 г. на французском языке. При этом Герцен заметил переводчику, что поскольку книжка была «писана для иностранцев, при совсем иных обстоятельствах», то он не может «не прибавить несколько замечаний к переводу — следовало бы даже сделать изменения» (XXVI, 272). Книгу предполагалось издать в Лондоне.

28 октября 1859 г. Герцен писал М. Мейзенбуг: «Итак, моей статьи нет в Кинкелиане — я этому очень рад, — так кто же лучше знает людей?..» (XXVI, 300). По-видимому, Герцен передал статью Г. Кинкелю для публикации в газете «Hermann», которую Кинкель начал с 1859 г. издавать в Лондоне, и она там не появилась из-за несогласия Кинкеля со взглядами, высказанными Герценом.

В издательском плане избранных сочинений Герцена на французском языке, набросанном самим Герценом (XX, 621), среди названий различных его произведений находится запись: «Nouv<elle> Biographie générale. F. Didot (réd. D^r ».

Речь идет о сорокашеститомном французском биографическом словаре: «Nouvelle Biographie générale depuis les temps les plus reculés jusqu’à nos jours, avec les renseignements bibliographiques et l’indication des sources à consulter, publiée par Firmin Didot frères sous la direction de M. le D^r Hoeffer. Paris, 1852—1866» («Новая Всеобщая биография, с отдаленнейших времен до наших дней, с библиографическими данными и обозначением справочных источников, публикуемая братьями Фирмен Дидо под редакцией г. д-ра Гёфера, Париж, 1852—1866»). В томе XVIII, выпущенном в свет в 1858 г., напечатаны статьи на имена Florus — Fruxell. Остается неясным, почему этот том упомянул в списке своих работ Герцен: за его подписью в томе нет ни одной статьи; нет и статей, которые могли бы быть приписаны Герцену. Ничего не говорят об участии Герцена и другие тома этого издания и список сотрудников, приложенный к последнему тому. Остается предположить (с малой долей вероятия), что Герцен опубликовал где-нибудь рецензию на этот том.

«... вот что я вам предлагаю — перевод (обработанный для французских читателей) серии писем о России и Польше <...> Если это вам подходит, я засяду за работу, чтобы сделать перевод...» (XXVII, 32—33). Герцен намерен был обработать свою серию писем «Россия и Польша», публиковавшихся в «Колоколе» (XIV, 7—59).

Публикуя в листе 79 «Колокола» от 15 августа 1860 г. обличительные данные о В. Н. Панине, Герцен упомянул, что решился время от времени печатать наиболее любопытные материалы о министре юстиции, и занумеровал цифрой 1 публикуемое начало (XIV, 301).

*136. <ОТЧЕТ О КНИГАХ Н. И. ТУРГЕНЕВА, Н. Ф. ПАВЛОВА

В заключительной части заметки «Вольное русское книгопечатание за границей» («Колокол», л. 83 от 15 октября 1860 г.) Герцен обещал поговорить впоследствии о книге Н. И. Тургенева «О суде присяжных и о судах полицейских в России», Н. Ф. Павлова «Статский — армейцу» и И. В. Шервуда «Из записок генерала Б. П.» (см. XIV, 328—329).

В ноябре 1860 г. Герцен предложил своему лондонскому издателю Н. Трюбнеру выпустить русский перевод «Сущности христианства» Л. Фейербаха. Трюбнер решился на это только при условии, что Герцен напишет к книге предисловие. Судя по письму к П. В. Анненкову от 20 ноября 1860 г., Герцен дал на это согласие (XXVII, 114). Книга вышла в свет в Лондоне в 1861 г. с кратким предисловием, озаглавленным «Два слова от издателя русского перевода» и несомненно принадлежащим Герцену:

«Книги Бюхнера, Молешотта и Фохта читаются русскою молодежью с жадностью. Все эти писатели — ученики Фейербаха, первого мыслителя нашей эпохи, потому надобно ожидать, что перевод капитального его творения будет принят между молодым поколением с тою симпатиею, которой заслуживает оно своим великим научным достоинством.

русских училищах. Им ближе всего этот предмет. Огромное большинство этих молодых людей жаждут истины, но очень немногие из них могут читать книги на иностранных языках, а на русском до сих пор они не могли найти ничего, соответствующего их стремлению узнать сущность христианства, — потому-то и посвящен им перевод, нами издаваемый».

Герцен собирался поместить в «Колоколе» «рассказ о том, как чудовищное обращение с матросами довело до умышленного взрыва клипера» «Пластун». Об этом он упомянул в начале статьи «Собственное сознание о взрыве „Пластуна˝» («Колокол», л. 90 от 15 января 1861 г. — XV, 12). Несколько ранее, в л. 87-88 «Колокола» от 15 декабря 1860 г., в заметке «Константин Николаевич за линьки» Герцен писал: «Историю этого взрыва и некоторые подробности о капитане I ранга , о наказаниях на „Генерал-адмирале˝ мы надеемся в скором времени передать нашим читателям. Они узнают чудеса — о том, как матросам шваброй с навозом» (XIV, 347). В связи с публикацией в «Морском сборнике» официального отчета об этих происшествиях и в результате ходатайства вел. кн. Константина Николаевича перед Герценом, он счел возможным отказаться от обнародования подробностей в «Колоколе» (см. XXVII, 630). Тем не менее в письме к И. С. Тургеневу от 5 января 1861 г. Герцен упомянул о своем намерении в связи с «неистовством», с которым производились экзекуции в русском морском флоте, напечатать сборник имен «офицеров-истязателей» — «вроде Шестакова, Крузенштерна, Дистерло» и других — и просил довести это до сведения А. В. Головнина, доверенного лица морского министра вел. кн. Константина Николаевича (XXVII, 124). Остается неизвестным, предполагал ли Герцен поместить в «Колоколе» корреспонденцию о взрыве «Пластуна», или обработать присланный ему материал.

(ДЕФИНИТИВНЫЙ ТЕКСТ И ПЕРЕВОД НА ФРАНЦУЗСКИЙ ЯЗЫК)>

«празднике освобождения» 10 апреля 1861 г. в честь провозглашения манифеста о крестьянской реформе (XV, 217—219). Как известно, сообщение о «варшавской резне», дошедшее до Герцена в этот же день, заставило его отказаться от произнесения речи, завершавшейся здравицей Александру II, и, тем более, от ее публикации. Еще 28 марта, сообщая И. С. Тургеневу о предстоящем празднике, Герцен обещал прислать ему французский текст речи на «обеде с тостом» — вероятно, для опубликования в печати (XXVII, 144). Русский текст Герцен, несомненно, напечатал бы в «Колоколе», если бы не трагические происшествия, воспрепятствовавшие этому. По воспоминаниям бывшего наборщика «Колокола» А. Гончаренко (быть может, не совсем точным), речь была уже отпечатана на русском, польском, английском и французском языках и лежала в связках в доме Герцена для раздачи на балу, однако в тот же вечер все экземпляры ее были сожжены (см. М. Вильчур. Русские в Америке. Нью-Йорк, 1918, стр. 13—14. Цит. по XV, 420).

В своих воспоминаниях «Из дальних лет» Т. П. Пассек сообщает, что Герцен во время ее пребывания в Англии (в августе 1861 г.) прочел ей «довольно обширную философскую статью — для отправки в Россию» (Пассек, II, 445). Не исключено, что Пассек не совсем точно определила жанр статьи. Во всяком случае, установить, идет ли здесь речь о неизвестном произведении Герцена или о статье, вошедшей в его собрания сочинений, не представляется возможным.

В предисловии к заметке «Repetitio est mater studiorum» («Колокол», л. 107 от 15 сентября 1861 г.) Герцен назвал ее отрывком из статьи, предназначенной для «Полярной звезды» (XV, 143). Статья, о которой говорил Герцен, остается неизвестной. Ср. относящийся к ней же черновой набросок «Двоюродный братец» (XV, 220—221).

«Мясо освобождения», помещенной в «Колоколе», л. 121 от 1 февраля 1862 г., Герцен писал по поводу статьи Шарля Мазада «Россия в царствование Александра II»: «В серьезных периодических изданиях бывают замечательные статьи о России. Не далее как во 2 январской книжке „Revue des Deux Mondes˝ помещена очень интересная статья Charles de Mazade „La Russie sous le règne d’Alexandre II˝. Мы поговорим об ней в одном из следующих листов» (XVI, 25—26).

В подстрочном примечании к статье «Плач», напечатанной в «Колоколе» (л. 158 от 8 марта 1863 г.), Герцен писал в связи с сообщениями реакционной печати о сожжении польскими повстанцами русских солдат: «Мы знаем подробности об несчастном убийстве солдат при начальном восстании, знаем их . Мы со временем расскажем этот печальный эпизод с именами; вред, произведенный этим вовсе не приготовленным событием, был огромен...» (XVII, 67).

Свою статью «„День˝ и „Колокол˝», датированную 25 июля 1863 г., Герцен завершил словами: «Ну и довольно...», прибавив затем следующие строки: «Хотел я эту статью кончить иначе, снова явилось желание высказать еще раз наш символ веры. Один период нашей заграничной деятельности явным образом пришел к своему рубежу. На его-то пределе, вступая в грозное и черное время, хорошо было бы приостановиться, проверить себя, сказать еще раз, кто мы и почему мы считаем себя русскими не хуже издателя „Дня˝, — и в то же время „с злобной радостью˝ видим, как расседается петербургская империя <...> Хотелось нам потом спросить, что же удивительного, что боль от страданий народа, не бравшего никакого участия в оргиях империи, стоявшего молча и печально под ее же изнуряющими ударами, вместе с одинакой кровью в наших жилах до того тесно срастила нас, что мы, любя и жалея его за его несчастное прошедшее, за бедственное настоящее, мало-помалу уловили несколько черт его и этому будущему — al popolo italiano libero futuro?.. Но оставим это до другого раза. Не место в этой статье внутреннему голосу, в ней его примут за оправдание, а нам не перед кем оправдываться...» (XVII, 228‑229).

Описывая в «Трагедии за стаканом грока» мучительные переживания англичанина-официанта, не сумевшего «стать выше своей беды», Герцен закончил свой очерк словами: «Да зачем же не мог? Ну, уж это спрашивайте у Маколея, Лингарда и пр..., а я вам лучше когда-нибудь расскажу о других нищих. Да, я знал великих нищих — и потому-то, что я их знал, я и жалею слугу в „Георге IV˝, а не их» (XVII, 267).

По-видимому, говоря о «великих нищих», Герцен имел в виду некоторых деятелей европейской эмиграции.

В обличительной заметке «Ввоз нечистот в Лондон», напечатанной 15 декабря 1863 г. в л. 175 «Колокола», Герцен привел пародийную «главу XVIII» романа «Взболтанная помойная яма», в которой содержался намек на его взаимоотношения с А. Ф. Писемским. Пародия заканчивалась ремаркой «Продолжение потом» (XVII, 300). Хотя эта ремарка и не может рассматриваться как прямое указание на намерение Герцена продолжать обличение Писемского, однако она вставлена не случайно и представляла собой угрозу расширения полемики.

В конце третьего письма из цикла «Письма к будущему другу», датированного 4 апреля 1864 г., Герцен высказал намерение рассказать в следующем письме «о двух приятельницах своего детства» (так он иронически назвал колоритных представительниц московского общества — тетку В. Ф. Вигеля и мать М. Н. Каткова — Надежду Ивановну Вигель и Варвару Якимовну Туляеву), а также «воскресить» еще две-три комические личности (XVIII, 86). В письме четвертом он указал, что решил отложить это до «другого раза» (там же).

29 ноября 1868 г. Герцен записал в своем дневнике: «Опять приближается страшная годовщина — смерти детей. Сколько раз хотел я записать для себя — для детей — эти дни, эти ночи, страшное 4 декабря — нет, не могу. Разве новое несчастие станет между им и воспоминанием. Свежая боль — осадит прошедшую» (XX, 611).

«Какую мрачную, ужасную полосу я пережил — все мы пережили — трудно сказать, — отмечал он, например, в письме от 19—20 декабря. — Я присутствовал при страшном зрелище самой жестокой смерти — смерти двух детей от удушья. Я держал маленькую во время операции трахеотомии — и я закрыл глаза Бою... Все это вместе, удар за ударом... как во сне <...> Все мелкие невзгоды последнего времени ничто перед этими ударами молнии, чумы, нелепости... Бедняжки — они умерли в полном сознании, чувствуя смерть, чувствуя недостаток дыхания — и прося взять их, спасти...» (XXVII, 549). «Смерть Лели, — писал Герцен, — была поэма, лаокооновская поэма смерти, человеческого бессилия и стихийной дури», «ужаснее драмы я с 1851 не видал» (XXVIII, 31—32).

В некрологической заметке о П. -Ж. Прудоне, датированной 20 января 1865 г., Герцен обещал поговорить о подвиге этого «мощного бойца борьбы», который «все двигал» (XVIII, 314).

11 августа 1865 г. Герцен писал сыну из Лугано: «Здесь очень хорошо — Швейцария к Европе относится, как рельефная карта Швейцарии к ней самой, — в ней есть и Италия, и Сибирь, и все исторические слои, от римских колонистов до французиков, — мало мы изучаем живую жизнь, но об этом я напишу, пожалуй, статью Тиблену или иному» (XXVIII, 88).

151—152. <«ВТОРОЕ ПИСЬМО» И СТАТЬЯ О ФРАНЦУЗАХ>

17 сентября 1865 г. Герцен писал Н. П. Огареву: «Если вы не оставили копии с перевода — шлехт<ах> не надобно посылать, пока они не напечатают моего 2 письма» (XXVIII, 102). Это место в письме Герцена неясно. Возможно, что речь идет о его неизвестных произведениях, пересланных Огаревым в какой-то иностранный периодический орган. Скорей всего под «2 письмом» Герцен подразумевал свое «Письмо к издателю „Отголосков˝» (XVIII, 429—430; ср. XXVIII, 323).

О намерении поднять шум в газетах по поводу ареста Н. П. Огарева в Веве (Швейцария) Герцен сообщил 30 ноября 1865 г. Р. Лессеру (XXVIII, 120; ср. 121). «Но что же за разбойники ваши жандармы! — писал Герцен. — С каких пор дороги Швейцарии небезопасны — до того, что путешественников могут сажать в кутузку? <…> Почему его арестовали? И почему его — без всякой причины — поместили в вонючую камеру?

<...> Вы меня крайне обяжете, написав мне, как зовут префекта Веве — и какое объяснение дал жандарм. Жандарм был очень груб, и было бы хорошо знать имя этого грубияна».

«Одновременно с посылкою этого письма Герцен послал в разные газеты заметки о незаконном аресте русского эмигранта по произволу вевейской полиции и поднял на ноги буквально всю женевскую бюрократию, указывая, какой позор для Швейцарии, что она не в состоянии оградить свободы иностранных путешественников. Это имело свое действие, и Огарев был освобожден из заключения, причем префект полиции извинился перед ним в своем поступке. Впоследствии Герцен, приезжая в Веве, неоднократно вспоминал об аресте своего друга и каждый раз возмущался бесцеремонностью вевейского префекта» («Вестник литературы», 1907, № 1, стр. 4; ср. XXVIII, 332). По нашей просьбе, сотрудниками Швейцарской национальной библиотеки (Берн) и Женевской публичной и университетской библиотеки был просмотрен ряд газет, в которых могло появиться открытое письмо Герцена («Journal de Genève», «Suisse Radicale», «Confédéré» и др.), однако обнаружить его не удалось.

В письме к Н. П. Огареву от 26 января 1866 г. Герцен упомянул о каком-то их «дельном письме», которое редакция парижской «Opinion Nationale» не сочла нужным поместить в своей газете (XXVIII, 145).

«Из Петербурга», напечатанной в «Колоколе» (л. 221 от 1 июня 1866 г.), Герцен упомянул о том, что у него была «готовая статья» о реакции в России, вызванной выстрелом Каракозова в Александра II, но, получив письмо с подробностями о правительственном терроре в Петербурге (письмо это цитировалось здесь же Герценом), он свою статью изорвал: «Все слабо и бедно, слов недостает, мы это глубоко чувствуем» (XIX, 85).

«ИЗ ПЕТЕРБУРГА» И «ПИСЬМО К АЛЕКСАНДРУ II»>

Герцен обещал сыну 1 июня 1866 г. прислать во Флоренцию французский перевод своих статей «Из Петербурга» (XIX, 85—88) и «Письмо к Александру II» (XIX, 81—82), с тем чтобы А. А. Герцен «сунул» их в журналы и дал читать знакомым (XXVIII, 190).

20 октября 1866 г. Герцен предложил Огареву напечатать в декабрьском листе «Колокола», что газета в 1867 г. начнет выходить с 1 марта. В случае если бы Огарев согласился на это предложение, Герцен готов был «написать программу и контрбомбардоса» (XXVIII, 230). Какой смысл придавал здесь Герцен слову «контрбомбардос» — неясно. См. о термине «контрбомбардон» в ЛН

В не дошедшем до нас письме от двадцатых чисел октября 1866 г. Герцен предложил В. И. Касаткину отправить перевод какой-то его статьи (очевидно, не принятой в «Колокол») в парижскую газету «Temps», обещая, со своей стороны, поддать ей «шику» (см. об этом в письме Герцена к С. Тхоржевскому от 21 или 28 октября 1866 г. — XXVIII, 232). Вероятно, Герцен не собирался ограничиться редактированием перевода статьи Касаткина, писавшего по-русски чрезвычайно вяло и невыразительно. Никакими сведениями об этой статье и ее дальнейшей судьбе мы не располагаем.

*159. <ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАТЬИ «ПОРЯДОК ТОРЖЕСТВУЕТ!»>

Посылая Н. П. Огареву 11 декабря 1866 г. третий раздел статьи «Порядок торжествует!», напечатанный затем в л. 233-234 «Колокола» от 1 февраля 1867 г., Герцен обещал ему к 1 апреля «приготовить продолжение» (XXVIII, 247). В самой статье Герцен писал: «Мы об нигилизме » (XIX, 198).

В связи с выходом в свет первого тома французских «Записок» кн. П. В. Долгорукова, Герцен в заметке, посвященной «новой „бархатной книге“ русских дворянских родов» («Колокол», л. 233-234 от 1 февраля 1867 г.), указал, что с нетерпением ждет второй части «великого обличения и разоблачения нашей аристократической дворни», и обещал тогда «разом» сделать выписки из чрезвычайно интересных «Записок» князя П. В. Долгорукова (XIX, 220).

«pars prima» (т. е. первую часть. — XXIX, 67). Из этого можно сделать вывод, что он собирался написать продолжение этой статьи, включенной впоследствии в «Былое и думы» и датированной мартом 1867 г. (XI, 468—483).

«сделать несколько строк» для «Колокола» о «дикой реакции» в России, основываясь на сообщениях брюссельской газеты «Indépendance Belge» (XXIX, 73; ср. 573).

«Ответа И. С. Аксакову», датированного 6 апреля 1867 г., Герцен писал: «Если б вы могли мне отвечать, я был бы счастлив, я увидел бы в этом доказательство, что предварительная ценсура у нас уничтожена в самом деле в виду освобождения мысли и слова. Со своей стороны я готов объяснить каждую строку, каждое выражение». К этому месту Герцен сделал следующее подстрочное примечание: «Валуев поторопился рассеять наши сомнения — „Москва“ остановлена на три месяца» (XIX, 255).

«давать статьи даром, до тех пор, пока журнал не станет на ноги» (XXIX, 107; ср. 124). Проект издания журнала реализован не был.

О своем письме, посланном в кенигсбергскую газету «Zukunft», Герцен сообщил Н. П. Огареву 25 июля 1867 г. (XXIX, 152). 6 августа он указал в письме к тому же адресату, что «Zukunft» этот «ответ» поместил (XXIX, 163). Отсутствие комплекта «Zukunft» в советских и в ряде зарубежных библиотек не дало до сих пор возможности выявить текст этого открытого письма Герцена.

7 августа 1867 г. Герцен писал Карлу Эдмунду Хоецкому: «Мы до 1 1868 приостановили „Колокол“. Мы предупредили об этом всех книгопродавцев, сказали об этом в самой газете (которую я вам посылаю) — тем не менее с остервенением утверждают, будто мы просто перестали издаваться — будто „Колокол“ скончался. Вчера я прочитал об этом в „Figaro“: я тотчас написал — третьего дня — в „Zukunft“» (XXIX, 166). Текстом своего письма Герцен был крайне недоволен: «Мое письмо в „Фигаро“ и в „Zukunft“ ничтожно», — писал он Огареву 18 августа (XXIX, 178). По-видимому, это обращение в «Zukunft» идентично (или очень близко по характеру) небольшому письму, выявленному нами в «Figaro» (XIX, 312).

) Герцен высказался крайне раздраженно о тексте своих открытых писем, напечатанных в «Figaro» и «Zukunft», по поводу временной приостановки издания «Колокола», а также «строк» в «Temps», заметив при этом, что они вызвали у него «вторичный припадок бешенства». По нашей просьбе, внук Герцена, Эдуард Моно-Герцен, просмотрел в Bibliothèque Nationale комплект газеты «Temps» за август 1867 г., однако письма он в ней не обнаружил. Не исключено, что Герцен мог здесь иметь в виду чью-нибудь беглую хроникальную заметку в «Temps» (ср. XXIX, 166).

*168. <О РОМАНЕ «ЧТО ДЕЛАТЬ?» Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО>

Свидетельство о том, что Герцен собирался написать статью по поводу «Что делать?», но тотчас же отказался от этого, опасаясь раздражить последователей Чернышевского, — см. в его письме к Н. П. Огареву от 27 августа 1867 г. (XXIX, 185). О характере и основных положениях задуманной статьи можно составить некоторое представление по отзывам, сохранившимся в переписке Герцена за этот период — в связи с чтением романа, незадолго до того переизданного женевской типографией М. К. Элпидина. Герцен очень резко осудил стиль «Что делать?», находя, что произведение Чернышевского «гнусно написано» (XXIX, 157), «писано языком ученой передней» (159), «форма скверная, язык отвратительный» (160), видел в нем «кривлянье» и т. п. Отрицательно высказывался Герцен, в частности, о стиле тех глав романа, которые посвящены описанию снов Веры Павловны («что за слог, что за проза в поэзии!» — 167). В то же время Герцен пришел к выводу, что в произведении Чернышевского «мысли есть прекрасные, даже положения» (157), что в нем «бездна хорошего», «поучительного — особенно в манере ставить житейские вопросы» (160), что «это очень замечательная вещь». В романе Чернышевского, находил Герцен, «бездна отгадок и хорошей и дурной стороны ультранигилистов. Их жаргон, их аляповатость, грубость, презрение форм, натянутость, комедия простоты и — с другой стороны — много хорошего, здорового, воспитательного. Он оканчивает фаланстером, борделью — смело» (167). Герцен считал «Что делать?» «удивительной комментарией ко всему, что было» в 1860—1867 гг. «И зачатки зла также тут», — добавлял он (185). Полагая, что Чернышевский намеренно «льстит нигилистам», Герцен замечал, что роман этот — «урод и мил» и должен был «вред принести немалый» (163). «Да и это, как гебертизм в 1794 году, — фаза, но и она должна пройти» (168).

5 сентября 1867 г. Герцен писал Н. П. Огареву: «А ты напрасно меня остановил от Эмиля Жирард<ена>» (XXIX, 193), т. е., по-видимому, от намерения написать полемическую статью о французском публицисте, редакторе газеты «Liberté».

В письме к Н. П. Огареву от 5 сентября 1867 г. Герцен заявил: «Я рад, что послал Барни письмо, и если б он отвечал, я рад писать второе — и даже для печати. Нам надобно себя поставить в противуположность с глупыми обвинителями» (XXIX, 193). Ср. cтр. 511 и 652—654 наст. тома.

<О «ДОРОЖНЫХ ЗАПИСКАХ 1865 ГОДА» М. П. ПОГОДИНА>

Еще до прочтения «Дорожных записок 1865 года» М. П. Погодина, появившихся в газете «Русский» 10 апреля 1867 г., Герцен высказал желание непременно написать о них (Погодин рассказывал в своей статье о встрече с Герценом, состоявшейся в Монтре — XXIX, 178). Ознакомившись со статьей Погодина, Герцен, по-видимому, потерял к ней всякий интерес. В письме к Н. П. Огареву от 8 сентября 1867 г. он отметил, что Погодин «рассказал встречу верно, хотя и есть пропуски преднамеренные». Здесь же Герцен выразил отвращение к газете «Русский», печатающей «бред» в духе «холопской демократии», заявив, что не хочет в руки брать подобное издание (XXIX, 195). Высказанное Герценом в печати намерение сотрудничать в «Русском» (XIX, 243) имело, несомненно, иронический характер.

«Я пишу теперь „Lettre à M. Bakounine“. В нем-то я хочу на свой манер бросить перчатку, шитую жемчугом по бархату, — Западу. Благословите, отцы-святители, — у меня накипела такая злоба, что я пишу с мягкостью млека и меда. Там я скажу in extenso, что сказал в письме к Барни» (XXIX, 197). 16 сентября Герцен упомянул о судьбе этого открытого письма к М. А. Бакунину: «Письмо к нему (француз<ское>) я изодрал» (XXIX, 200).

<СТАТЬИ ДЛЯ «РУССКОГО СБОРНИКА» Г. БРОКГАУЗА>

Осенью 1867 г. Герцен вел письменные переговоры с лейпцигским издателем Г. Брокгаузом, собиравшимся издать «Русский сборник» на немецком языке. О своем согласии «давать статьи Брокгаузу» Герцен упомянул в письме к Н. П. Огареву от 24 сентября 1867 г. (XXIX, 203).

«Пробу сделать я готов, т. е. прислать какую-нибудь небольшую рукопись, если Кр<аевский> напечатает ее, не исказив, и пришлет гонорар книгопродавцу Георгу <...> Когда и кому ее доставить? и как?» (XXIX, 208).

22 декабря 1867 г. Герцен писал Н. П. Огареву: «Может, я шутки ради и напишу по поводу письма Тург<енева> еще „Концы и начала“, одно письмо, но и в нем будет тоже репетиция <повторение>» (XXIX, 245). Следует отметить, что двумя днями ранее в письме к самому Тургеневу Герцен решительно заявил, что не станет больше с ним полемизировать по вопросу о России и Западе (XXIX, 242).

«Граница потеряла свой характер. Девон <?> в 1860. Да и Париж потерял. Речь Гаусмана. Нрав<ственная> стертость Парижа — лучшая децентрализация. Провинции не понимают еще этого. Апельсины и яблоки — то же в Пиэмонте. Опять все идет своим чередом, даже в Константинополе. Выжиданье — леченье, внутренними средств<ами> или хирургия. — Сила мира сего — величайшая глупость и вздорные интересы». Здесь же Герценом выписаны эпиграфы — диалог Карно и Фуше и цитата из Буало (XX, 617). Вопросы, упоминаемые в плане, были частично затронуты в главе «La Belle France» «Былого и дум», писавшейся в 1867 г. (XI, 484—496). Вследствие этого можно предположить, что именно к тому времени и относится намерение Герцена написать свой фельетон. — Об «апельсинах и яблоках» см.: XX, 618—619.

Упоминание о намерении Герцена «переделать что-нибудь о русской литературе» для «Kolokol» см. в его письме к Н. П. Огареву от 9 января 1868 г. (XXIX, 257).

«ПИСЬМО К И. С. АКСАКОВУ» (ПЕРЕВОД И КОММЕНТАРИИ)

Свое открытое «Письмо к И. С. Аксакову», напечатанное в «Колоколе» (XIX, 238—240), Герцен в январе 1868 г. предполагал перевести на французский язык для «Kolokol» и снабдить комментариями — с тем, чтобы со статьей могли ознакомиться и иностранные читатели (XXIX, 257).

<СТАТЬЯ ПРОТИВ РУССКОЙ «МОЛОДОЙ ЭМИГРАЦИИ»>

О намерении Герцена «выставить к позорному столбу во всей наготе, во всем холуйстве и наглости, в невежестве и трусости, в воровстве и доносничестве» ряд враждебных ему представителей так называемой «молодой эмиграции» см. в его письме к Н. П. Огареву от 29 апреля 1868 г. «И, может, если силы не ослабеют, — добавлял Герцен, — я еще и буду их палачом и положу им клеймо глупости на лоб» (XXIX, 326). 2 мая того же года в связи с новым инцидентом Герцен писал: «Что они меня потащили бы на виселицу — в этом я убежден. Что они еще сделают засаду — это ты увидишь. Поэтому надобно предупредить их и стать на военную ногу — статьей — или убить на дуэли...» (XXIX, 330, см. также 332—333).

15 мая 1868 г. Герцен писал Н. П. Огареву: «„Кол<окол>“ в России не идет, и одна причина и есть для издания — удержать вживе орган. Теперь, может, пошел бы ежедневный лист <...> Сделаем вызов — печатно — и посмотрим» (XXIX, 339).

«ряд драматических сцен, начинающихся в Париже в 1814 году и кончающихся в Петербурге в 1826 на гласисе крепости». — «Где надобно стихнýть, — замечал Герцен, — стихни’ — где надобно прóзить — постараюсь. Кадры — кадры <Планы — планы>» (XXIX, 343).

В статье «Nos grands morts commencent à revenir», напечатанной в «Kolokol» № 9 от 15 июня 1868 г., Герцен назвал Н. И. Новикова «великой и святой личностью конца XVIII века» и обещал поговорить о нем в одном из следующих номеров газеты (XX, 320).

«Пережитое и передуманное» Герцен принял решение (в июне 1868 г.) писать на нее рецензию — «всенепременно, безотлагательно, неумытно» (XXIX, 371, 416). Однако, убедившись в том, что прямого предательства в мемуарах Кельсиева не оказалось («в книге есть много слабого, его ошеломило освобождение, он мало видит гнусной стороны, он падал до религиозных припадков — но где же преступление?»), Герцен решил воздержаться от обличительной статьи, задуманной им ранее: «А коли с него не шкуру снимать — так мне и рук нечего марать» (письмо к Н. П. Огареву от 30 июля 1868 г. — XXIX, 423). Свое нежелание писать о «Пережитом и передуманном» Герцен подтвердил также в письмах от 3 и 4 августа (XXIX, 428, 429), ограничившись краткой информационной заметкой, помещенной в № 11 «Kolokol» (ХХ, 364).

Второе письмо из цикла «Еще раз Базаров» (конец июня 1868 г.) Герцен закончил утверждением, что нигилизм «новых начал, принципов» не внес. «Или где же они? — писал он, обращаясь к „адресату˝ — Н. П. Огареву. — На это я жду ответа от тебя или, пожалуй, от кого-нибудь другого и тогда буду продолжать» (XX, 350).

«Я затерял „Современность˝, а она мне нужна, хочу писать разбор и похвалить серьезно эти Грузины, — я думаю, что похвала наша должна их окончательно рассорить» (XXIX, 405).

В июле 1868 г., незадолго до смерти П. В. Долгорукова, по его просьбе, в Берн был вызван Герцен. «Ряд виденных мною сцен просится в печальный роман русской безобразной жизни», — писал он Н. П. Огареву 15 июля 1868 г. (XXIX, 409). Впоследствии, 5 марта 1869 г., Герцен сообщал И. С. Тургеневу о П. В. Долгорукове: «Я был с ним в ссоре, но на его требования и просьбы приехал к нему в Берн и видел его агонию (при самой смерти я не был — а за несколько дней). Ничего ужаснее не выдумывал ни один трагик. Может, когда-нибудь я напишу эту смерть» (XXX, 53). По письмам Герцена того времени легко определить, какие эпизоды должны были доминировать в описании этой «комедии в агонии» (XXIX, 428), а именно: ссоры его из-за «проклятого наследства» со своим сыном («сын, ожидающий смерти отца, — и отец, уверенный, что сын его отравляет» — XXIX, 406—408, 418, 421—422).

«Kolokol» от 15 декабря 1868 г. на русском и французском языках свое открытое письмо к Огареву, объясняющее причину прекращения издания. 4 октября Герцен сообщил Огареву, что еще не перевел письма, но может перевести с набора (XXIX, 456). В газете появился только французский текст, вероятно, отличавшийся от русского.

«Не вели печатать о герцоге Лейхтенбергском — хотя это и правда, потому что я вижу, что он опять с Алекс<андром> Ник<олаевичем> <т. е. Александром II> в Берлине — видно, попросил прощенья?» — XXIX, 460) и послал вместо нее заметку «On s’inquiète en Russie...» (XX, 394).

*189. <ПОЛЕМИЧЕСКАЯ СТАТЬЯ О ПРЕКРАЩЕНИИ «КОЛОКОЛА»>

«Полярной звезды на 1869», Герцен предполагал напечатать в ней полемическую статью, направленную против русской реакционной прессы, которая, как он думал, с радостью встретит известие о прекращении издания «Kolokol» («в ней-то мы поблагодарим за ослиные копыты умирающему „Колоколу˝» — XXIX, 479. Письмо от 27 октября 1868 г.).

«Полярной звезды на 1869», которую, вследствие отсутствия материала, пришлось выпустить в половинном объеме: «Печатайте, бога ради, как хотите, — оговорку я сделаю в „Колоколе˝. Продолжение не статей — а книги, обещанной в 20 листов» (XXIX, 479). «Полярная звезда» вышла в свет объемом в 11 печатных листов.

В заключительной части статьи «Réponse à M. G. Vyrouboff» Герцен писал, обращаясь к Г. Н. Вырубову: «Наш Колокол, как вам известно, перестал звонить; если вы захотите мне ответить, предоставьте мне местечко в вашем для отклика» (XX, 514). В журнале, издававшемся Вырубовым, — «Revue de la Philosophie Positive» — ответ его Герцену не появился; не появилась поэтому и ответная реплика Герцена.

31 января 1869 г. Герцен сообщил сыну о том, что он «написал длинное, дельное и едкое письмо к Бакун<ину> для печати в „Поляр<ной> звезде˝ — под заглавием „Между старичками˝. — Он не назван, но узнают все» (XXX, 24). 25 февраля, в письме к Н. П. Огареву, Герцен высказал предположение, что его статью после некоторой переделки можно будет опубликовать в легальном русском органе «Неделя» (46). Статья была послана Огареву 11 марта. «Она может напечататься в „Пол<ярной> з<везде>˝ — если таковая будет, — или совсем не печататься. Но мое мнение о деле таково», — писал при этом Герцен (57). Огарев нашел в статье «чрезвычайно много хорошего», хотя далеко не во всем был согласен с автором. С разрешения Герцена он дал черновой автограф статьи самому Бакунину для ознакомления (ЛН«Между старичками» в «Неделе» Герцен не осуществил, и статья осталась неопубликованной. До недавнего времени это несохранившееся произведение Герцена ассоциировали с первыми двумя письмами из цикла «К старому товарищу», но обнаруженный нами в «пражской коллекции» фрагмент авторизованной копии «Между старичками», сделанный рукой Н. А. Герцен (XX, 660—661), и отклик на эту статью Н. П. Огарева (ЛН—204) свидетельствуют о том, что это произведение, легшее затем в основу первых писем «К старому товарищу», имело самостоятельное значение и текст его почти не совпадал с позднейшей редакцией (XX, 848‑850).

Подробно об этом замысле см. в статье В. А. Путинцева и Я. З. Черняка, напечатанной в ЛН, т. 61, стр. 181—204.

«Писем об изучении природы», Герцен писал Н. П. Огареву 13 февраля 1869 г.: «Что за польза перепечатывать без ком<ментариев> „Письма об изу<чении> природы˝, — а примут ли комментарии — пожалуй, в 3 лице?» (XXX, 34). 21 февраля Герцен сообщил, что если найдет в Ницце экземпляр «Писем...», то постарается написать «хоть две-три страницы» (XXX, 44). Последнее упоминание об этом проекте встречается в письме к Огареву от 27 февраля. Герцен отмечал, что предисловие к «Письмам об изучении природы» от третьего лица написать трудно, и осведомился, можно ли сделать примечание «от автора»? (XXX, 47). Вероятно, последнее предложение было признано неудобным вследствие цензурных условий в России.

«Die Presse», в котором опровергал ложное известие о своих переговорах с русским правительством насчет возвращения в Россию и приезде в Вену для свидания с русским священником Раевским. В тот же день Герцен (через М. Мейзенбуг) обратился к своей венской знакомой А. Вальтер с просьбой проверить, появится ли в газете это письмо (XXX, 62 и 65). Как сообщил в ответ на наш запрос библиографический отдел Венской университетской библиотеки, письмо Герцена в «Die Presse» не появилось.

В подстрочном примечании к письму от 17 марта 1869 г., адресованному Н. П. Огареву, Герцен замечал, в связи с циркулировавшими слухами о его предстоящем возвращении в Россию: «Следовало бы написать статью „На каких условиях мы можем возвратиться˝» (XXX, 63).

«Время, должно быть, настает для объяснения с чужими и своими. Я обдумываю двуглавую статью» (XXX, 79).

Предполагая издать на французском языке (под одним общим заглавием) «Былое и думы», «Кто виноват?», «Сороку-воровку», «Доктора Крупова», а также избранные «политические и социальные статьи», Герцен намерен был приложить «эпилог, и к началу политической части — предисловие» (XXX, 80. — Письмо к Г. Н. Вырубову от 9 апреля 1869 г.).

В письме из Ниццы от 23 апреля 1869 г. Герцен рекомендовал Н. П. Огареву 4 женевской газеты «Journal des Femmes», издававшейся Мари Гёгг, какую-то «статью из Ниццы» (XXX, 93). 25 апреля Герцен через Огарева попросил Л. Чернецкого приобрести и переслать ему пять экземпляров этого номера газеты (XXX, 96—97). Такого рода просьбы наводят нас на мысль, что статья из Ниццы в «Journal des Femmes» принадлежала самому Герцену. Разыскать № 4 газеты нам не удалось ни в советских, ни в крупнейших зарубежных книгохранилищах.

*199. <«ВОСПОМИНАНИЯ О БЕЛИНСКОМ» И. С. ТУРГЕНЕВА>

В № 4 «Вестника Европы» 1869 г. были напечатаны «Воспоминания о Белинском» И. С. Тургенева. Герцен решил написать статью об этих мемуарах еще до того, как ознакомился с ними. Правда, при этом он сделал следующую оговорку (в письме от 28 апреля): «О Тург<еневе> буду только в том случае писать, если из рук вон гадко» (XXX, 98). 30 апреля, по прочтении мемуаров И. С. Тургенева, Герцен писал старшей дочери: «Статья Тург<енева> о Белинском дрянь» (XXX, 101; ср. 104). В письме к сыну от 21 мая Герцен следующим образом охарактеризовал статью Тургенева: «Из рук вон слаба, дряблость его так и выразилась, когда он взялся описывать сильную и энергическую натуру» (XXX, 120).

«Но где и как?» — недоуменно добавил он (XXX, 104).

«Наша повесть», Герцен возразил ему (в письме от 4 мая 1869 г.), что эта статья «может быть подписана только одним, она субъективна — потому что она — вовсе не воззвание и не манифест. Я думаю, лучше к ней приписать мою adhésion <заметку о своем согласии>, что я и сделаю...» (XXX, 104). Прокламация вышла в свет за обеими подписями без дополнительной заметки Герцена.

Извещая сына 11 мая 1869 г. о том, что он просмотрел напечатанную в «Revue des Deux Mondes» 1 мая 1869 г. статью Э. Вашро «Наука и сознание», Герцен заявил, что ему хочется «Коровкина отделать» — т. е. написать полемическую статью против Вашро (в переводе с французского Вашро — Vacherot — буквально значит ). Герцен, в частности, осудил идеалистический взгляд на свободу воли, высказанный Вашро (XXX, 107).

В мае 1869 г. после переработки статьи «Между старичками», принявшей вид первых двух писем «К старому товарищу», Герценом была написана еще одна статья из этого цикла, озаглавленная «Третье письмо», на которую Н. П. Огарев ответил своей «Третьей статьей» (см. ЛН—204). От «Третьего письма» Герцена сохранился только небольшой фрагмент (XX, 662). Насколько близко совпадала эта статья с письмом третьим «К старому товарищу», точно установить не представляется возможным, однако приводимые Огаревым основные мысли и отдельные выражения из этого произведения Герцена, а также сохранившийся фрагмент свидетельствуют о том, что позднейшая редакция существенно отличалась от «Третьего письма». См. об этом подробно в работе В. А. Путинцева и Я. З. Черняка в ЛН, т. 61, стр. 188—204.

По поводу так называемого «бахметевского фонда» Герцен писал Н. П. Огареву 29 июля 1869 г.: «О разделе капитала и о том, что я употреблю для спасения 10 т<ысяч> — их все на типографию — которая и будет представлять помещенный капитал, но не легко убакуниваемый, — я составлю записку, и ее мы напечатаем — как отчет» (XXX, 154).

«Санкт-Петербургских ведомостей». Статья эта была уже набрана и даже выправлена автором в корректуре, однако редакция эмигрантского «Народного дела» из каких-то соображений ее не опубликовала. По-видимому, несмотря на настоятельные напоминания Герцена, автограф статьи ему так и не был возвращен (см. XXX, 166, 277, 282 и 296).

В письме от 21 августа (?) 1869 г., адресованном, по-видимому, редакции парижского журнала «Revue des Deux Mondes», Герцен предложил свое сотрудничество, сообщив, что ему и его друзьям «очень легко составлять корреспонденции из России о внутренних делах» (XXX, 172).

Герцен упомянул 4 сентября 1869 г. в письме к старшей дочери, что в газете «Liberté» от 31 августа была помещена его «затрещина Швейцарии» — за беззаконные действия полиции в «деле Оболенской» (XXX, 188). Газеты под названием «Liberté» издавались в Брюсселе и в Париже, однако ни в той, ни в другой открытого письма Герцена выявить не удалось, несмотря на специальные разыскания сотрудников парижской и брюссельской библиотек.

1 сентября 1869 г. Герцен писал Н. П. Огареву: «Сегодня я пущу брандер в „Indépendance Belge˝» (XXX, 186), имея в виду свое открытое «зажигательное» письмо по поводу так называемого «дела Оболенской» (о котором см. XX, 594—596). В этом письме Герцен обвинял швейцарское правительство в грубейшем нарушении законности. По нашей просьбе, библиографическим отделом Бельгийской королевской библиотеки (Брюссель) был просмотрен комплект «Indépendance Belge» за сентябрь 1869 г., однако письмо Герцена в нем обнаружено не было.

<СТАТЬЯ О ФРАНЦИИ — ЭЛЬЗАСЕ — ГОЛЛАНДИИ —

На обороте наброска, озаглавленного «В другую сторону» и написанного, по-видимому, в сентябре 1869 г., сохранилась следующая запись Герцена (XX, 876), представляющая собой, вероятно, план задуманной статьи:

«Zukunft» с «Письмами о России», в которых Герцен был обруган и назван «русским агентом», он упомянул о своем намерении ответить. Однако, убедившись, что «Письма о России» представляют собой не что иное, как «хлам», Герцен от ответа воздержался (XXX, 206).

*210. <ВОЗОБНОВЛЕНИЕ КАМПАНИИ О «ДЕЛЕ ОБОЛЕНСКОЙ»>

3 октября 1869 г. Герцен писал Н. П. Огареву из Парижа о том, что после большого перерыва «мудрено начать снова шум о деле Обол<енской>» в зарубежной печати. «Но я постараюсь», — добавил Герцен (XXX, 207).

«Siècle» «не только безусловно принимают нашу корреспонденцию об России — но просят об ней <...> Я из „Голоса˝ кое-что составлю» (XXX, 209).

По поводу намерения Герцена «на досуге» описать свои впечатления от Парижа, охваченного предреволюционным брожением, подобно тому, как это было сделано в 1848—1849 гг. в «Письмах из Франции и Италии», см. в его письме к Н. П. Огареву от 22 октября 1869 г.: «Что за странная судьба, что мне опять приходится видеть, как за двадцать лет, — новый кризис старой болезни и, может, писать о нем» (XXX, 224; ср. стр. 516—517 наст. тома).

— «Исповедание веры русского демократа-социалиста, предшествуемое очерком о немецких евреях», Герцен обещал: «Когда будет все на мази — я помещу в десяти журналах аnnonс’ы» (XXX, 228). Брошюра Бакунина при жизни Герцена издана не была.

15 декабря 1869 г., за несколько недель до смерти, Герцен писал Огареву: «Жалею очень, что ты не прочитал в „Вес<тнике> Европы˝ статью Утина (Евг<ения>), в которой он великодушно хоронит нас. Многое из сказанного об нас и к<омпа>нии верно — но не верно то себяобожание нового поколения, с которым он пишет о себе и своих. — Можно было бы написать кое-что против. Но об работе и думать нельзя при теперичной жизни» (XXX, 283).

1840-е годы и т. п.). В утраченных письмах, вероятно, также упоминались неизвестные произведения Герцена. Если же учесть, что далеко не о всех своих трудах Герцен считал нужным или возможным сообщать своим корреспондентам, то количество его неизвестных произведений можно считать гораздо более значительным, чем то, которое выявлено в настоящем обзоре.

[53] Высказывалось предположение, что в данном случае имелся в виду«Современник» (ЛН, т. 67, стр. 480), что маловероятно, так как этот журнал был запрещен двумя неделями ранее. Вдобавок взаимоотношения Герцена и Некрасова в это время полностью исключали возможность их совместного сотрудничества.

«Былом и думах» (VIII, 73, 100).

«Arminius» во Франции в 1800‑1835 гг. не издавался. Ассоциировать названное Герценом произведение с каким-нибудь из немецких сочинений об Арминии также не удается. Можно предположить, что роман, неоднократно упоминавшийся Герценом, действительно вышел в свет во Франции, но под другим названием.

[56] К моменту печатания настоящего тома нам удалось разыскать эти объявления Герцена в газетах «Giornale del Regno delle Due Sicilie», № 33 (12 февр. 1848) и «Gazetta di Roma», № 28 (24 февр. 1848). — Л. Л.

[57] В т. XIV наст. изд. (стр. 525) статья эта датирована ошибочно: основанием для датировки явилась приписка к письму от 1 июля 1858 г. (XXVI, 189). Между тем и приписка, и упоминаемая в ней статья, «интересная детям и людям, начинающим заниматься естественными науками», принадлежали не Герцену, а его сыну Александру. — Л. Л.