13 (1) марта 1869 г. Флоренция
Il via del Presto S. Spirito
Флоренция 13 — март 1869
Дорогой друг, мы вновь вернулись на неск<олько> дней в зиму, но сегодня солнце уже берет верх, и вскоре, надеюсь, оно одержит победу. Образ хоть и банальный, но вполне верный и жизненный. Таким образом, я надеюсь, что кратковременная зима, которая вдруг обрушилась на нас, снова повернет на полную весну, тем более, что ни у Ольги, ни у меня и в мыслях не было как-то обидеть и причинить вам боль; мы только и думали, как, начиная с июня, тихо провести с вами лето там, где вы сами пожелаете. (Кстати, это мне напомнило, что неск<олько> дней назад я наткнулась на объявление в газете, что сдается или продается великолепная меблированная вилла с садом и участком, расположенная над самым заливом на холме близ Специи. Это уже кое-что, если летом вы предпочитаете берег моря, ибо принято считать, что там гораздо прохладнее, чем на озере.)
— дело непоправимое 1, т. к. у Ольги, так же как у Алекс<андра> и Таты, одинаковая способность к разговорному языку. Что же до письменного — это совсем другое дело, и в этом отношении самый талантливый — Алекс<андр>, хоть и делает, когда пишет, множество ошибок во всех языках. Для Ольги я посчитала необходимым ограничиться одним языком, и поскольку вы не возражали, я выбрала французский как наиболее полезный для нее в будущем. В продолжение трех зим французская грамматика была самым главным ее занятием, и до сих пор уроки г-на Ре посвящены исключительно этому предмету. Совершенно очевидно, что природа не передала литературный талант отца его детям, ибо, щедро одарив его, она истощилась. Однако надо постараться, чтобы Ольга легко владела пером; и над этим мы как раз и работаем, но ей все дается с трудом.
Что же до моего русского, я не настолько забыла его, как вы полагаете, чтоб без особого труда прочесть Восточный вопрос Огарева 2; однако пишу и читаю я очень мало, — голова и зрение уже не те, — и к великому сожалению мне приходится ограничиваться лишь самым необходимым. По вечерам вообще я никогда не читаю, а если случится, то не более часа; можете себе представить, что мне остается. Ко всему добавлю, что “молодой Россией” я не так восхищаюсь, как Россией вашего поколения. Скажите мне, куда подевались молодые люди, которые походили бы на всех вас, именно на вас, Огарева, Тургенева и др.? Да, со времен Польского восстания Россия многое утратила. Но мое былое восхищение ею осталось неизменным; доказательством тому — мой 3-й перевод мемуаров Рылеева, теперь уже на итальянский 3, в надежде на их публикацию. Это одно из самых любимых моих сочинений, и всякий раз я перечитываю его со слезами на глазах. Мемуары я прочла Ольге и рассказала о декабристах с таким воодушевлением, как сделали бы и вы, ибо безмерно восхищаюсь этим периодом русской истории. Итак, вы видите, мой Повелитель, что я не настолько обисмаркилась, как вам представляется, чтоб хоть немного не разбираться в русской истории. Для иллюстрации современного ее момента я посылаю вам отрывки из русских газет, опубликованные в венской “Presse”, переданной мне г-жой Вальтер 4.
Кстати, о молодой России, Лугинин попросил узнать у Гуго Шиффа 5, сможет ли он работать у него, что Г<уго> мог бы только приветствовать. Итак, надеюсь, что Луг<инин> у нас появится на некоторое время, и это доставит мне большое удовольствие.
полностью, как это делаете вы, оставляя его открытым для обсуждения в будущем, сохраняя до времени как термин и историческое понятие. Было много народу, в том числе брат г-жи Шурц 7 из Гамбурга со своей женой, очаровательные люди, с которыми я вновь встретилась с удовольствием. Они рассказали мне, что Шурц избран сенатором и будет отныне зимой жить в Вашингтоне, а летом собирается в С. Луи, чтобы продолжить работу в своей газете, процветающей под его началом. Все редакторы будут только рады, если еще на полгода он подарит им свое имя и авторитет журналиста. Быть избранным сенатором — великая вещь для иностранца, да еще такого молодого. Поскольку он еще и ближайший друг Гранта, то завоюет большое влияние, и ему останется сделать лишь шаг, чтобы сделаться премьер-министром и управлять судьбою могущественнейшей республики. Вот человек, о котором думаешь с восторгом. А его бофрер (муж сестры) говорит, что он остался таким же простым, ребячливым, чистым, любезным, как и прежде, никогда не думающим о собственных интересах, таким скромным в своих потребностях, что покупка пары новых перчаток оборачивается целым событием; не заботящимся о хлебе насущном, даже если несколько дней во рту не будет ни крошки, но зато если уж представится случай поесть, то сделает это с превеликим аппетитом, ни минуты не сомневаясь, что счастливая судьба вновь улыбнулась ему. Одним словом, это и мыслитель, и человек дела. Его старшая дочь вышла в него умом и характером, вылитый его портрет. Его бофрер, посмеиваясь над ним, говорит, что вскоре ему удастся восстановить свои финансовые дела, ибо у сенаторов твердое желание.
Мои мемуары пользуются здесь большим успехом 8, особенно восхищаются ими юные девушки. Как-то я получила роскошный букет и открытку: “Идеалистке в знак глубочайшего уважения”. Ге 9, которым Дом<анже> это передали, были очень тронуты. Если б только в обществе был такой резонанс, как в узком кругу, я была бы счастлива. Однако Георг не проявляет достаточного интереса к книге, и мне приходится все делать самой. Он был здесь у Лешера, а Трюбнер 10 прислал мне экземпляры только после моего письма.
<андр> передает, что напишет вам на днях, он был слишком занят курсом публичных лекций, которые нанесут удар Парлаторе 11, а заодно всем реакционерам. Мы тоже здесь работаем на революцию.
Панофка 12 вернулся в самом лучшем расположении духа, т. к. Линда пользуется огромным успехом в Испании; он будет здесь ее ждать до конца мая, потому что она хочет и дальше брать у него уроки, чтоб с блеском дебютировать в Париже. Те 50 франков, которые вы послали Ольге вместе с моими 50-ю, отложенными мною осенью на поездку в Сиенну, пойдут на оплату дополнительного месяца обучения, после чего Панофка изложит в письменной форме свое чистосердечное искреннее мнение, заслуживает ли талант Ольги новых пожертвований. Если он верит в это, то я гарантирую вам, что она не поступит так, как Тата с живописью; от пианино я ее не отпускала, и она уже достигла значительных успехов.
<альвида> М<ейзенбуг>.
Примечания
Публикуется впервые (Летопись, V. С. 189). Ответ М. Мейзенбуг на письмо Герцена от 3 марта 1869 г. (ХХХ, кн. 1, 48—50). 16 марта Герцен вновь писал М. Мейзенбуг (Там же, 60—62).
“забвения русского языка” его детьми см. п. 8 и примеч. к нему.
“Восточный вопрос” — печатное издание поэмы Огарева “Восточный вопрос в панораме”.
3 Об опубликованном переводе на итальянский нам неизвестно.
4 Вальтер Агоштоне, жена венского банкира, знакомая Герцена и Мейзенбуг. 16 марта 1869 г., отвечая М. Мейзенбуг, Герцен просил “г-жу Вальтер проверить в венской “Presse”, напечатают или не напечатают” его письмо (см.: ХХХ, кн. 1, 62; а также с. 267, 443).
5 Владимир Федорович Лугинин (1834—1911), естествоиспытатель, химик, в период эмиграции поддерживал связь с Герценом и Огаревым. Сватался к Тате Герцен, но получил отказ. Хотел работать у младшего брата Морица Шиффа — Гуго, врача, лечившего Тату Герцен. В письме к Г. Н. Вырубову от 9 апреля 1869 г. Герцен замечал: “Лугинина поклон мне очень приятен <...> Говорили, что он едет к Гуго Шиффу — конечно, это лучше, чем к Виктору Гюго” (ХХХ, кн. 1, 80).
“свободе воли” (ХХХ, кн. 1, 62). Подробнее о герценовском “Письме о свободе воли” см. т. ХХ.
7 Шурц Карл — см. п. 2 и примеч. к нему.
8 “Воспоминания идеалистки”. Первая часть вышла без имени автора в Женевской типографии в конце 1868 г. Отзывы Герцена и других лиц о мемуарах см.: ЛН. Т. 99, кн. 2. С. 648—649; ХХХ, кн. 1, 115. См. также п. 11 и примеч. к нему.
9 Николай Николаевич Ге (1831—1894), художник, и его жена Анна Павловна Ге.
—1884), английский издатель и книгопродавец.
—1877), итальянский натуралист, профессор ботаники, новый директор естественно-исторического музея Флоренции (Спеколы), “гнусный ретроград”, по отзыву А. И. Герцена, заменил на этом посту покойного профессора Карло Маттеучи (ум. в 1868 г.).
—1887), скрипач и учитель пения, основатель Академии пения, с 1866 г. жил во Флоренции, где давал уроки музыки и пения Ольге Герцен. См. также о музыкальном развитии Ольги пп. 3, 10.
(Перевод с французского М. Вишневской и И. Желваковой)