DU DEVELOPPEMENT DES IDEES REVOLUTIONNAIRES EN RUSSIE
<О РАЗВИТИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ИДЕЙ В РОССИИ>
ВАРИАНТЫ ИЗДАНИЯ 1851 г.
Стр. 9-18 (137–147)
– отсутствует.
Стр. 19 (148)
2(2) Вместо: La Russie et l'Europe – (Россия и Европа) // Introduction – (Введение).
Стр. 23 (152)
11-12(9)После: ni repos ni joie (радость и отдых). //La tristesse respirait dans chaque mot de mes lettres. La vie ici est très pénible. (Каждое слово в моих письмах дышало грустью. Жизнь здесь очень тягостна).
3(3) Вместо: l'embryogénie (эмбрионального) // l'embryologie (эмбриологического)
7-9(8–9) Слова: La véritable histoire russe ne date que de 1812 – antérieurement il n'y avait que l'introduction. (Подлинную историю России открывает собой лишь 1812 год; все, что было до того, – только предисловие). – отсутствуют.
Стр. 26 (155)
26(27) Вместо: classe des paysans (классу крестьян) // classe des citoyens et des paysans (классу горожан и крестьян)
16(21) Вместо: indo-européennes – (индоевропейским) // européennes (европейским)
16-17 Вместо: indo-asiatiques – (индоазиатским)
21-22 // asiatiques (азиатским)
Стр. 27–28(157)
– (русские славянские племена)) // les – (5–8) Russes se virent placés dans une longue hostilité. Ce qui distingue le plus les Slavo-Russes, outre l'influence étrangère qui a différé selon les diverses races slaves (русские оказались вовлеченными в длительную вражду. Наиболее отличает русских славян, помимо иностранного влияния, менявшегося соответственно различным славянским племенам)
Стр. 28 (157)
25(33) Вместо: Croatie (Хорватию) // Pologne (Польшу)
Стр. 29 (158)
I6(26) После: au catholicisme – <в католичество) //La population chrétienne, demi-barbare, mais énergique et pleine de vie de la Péninsule, aurait été crétinisée par le catholicisme, comme l'ont été les Tchékhs de la Bohème et les Croates du Banat (Христианское население полуострова, полуварварское, но деятельное и полное жизни, было бы приведено католицизмом к слабоумию, как это случилось с чехами Богемии и хорватами Баната).
31(8) После: la puissance cléricale (властью церкви) // Le clergé n'eut pas recours à la propagande pour répandre ses principes; l'église russe ne prêcha jamais rien, elle se bornait à prescrire des pratiques religieuses et laissait errer son troupeau sans se préoccuper de sa conscience. Moins que jamais, l'idée de prédication ne pouvait venir à l'esprit du clergé du XVe siècle. Le peuple était encore quelque chose, même beaucoup à Novgorod, ou en Ukraine, mais il n'était rien dans la Russie centrale; Moscou devint le siège de la hiérarchie cléricale. Le peuple fut détrôné par le tzar, comme l'ont été les princes apanages, une franchise disparut après l'autre; le clergé ne songea qu'à son influence sur le palais (Духовенство не прибегло к пропаганде для распространения своих догматов; русская церковь никогда ничего не проповедовала, она ограничивалась тем, что предписывала соблюдение религиозных обрядов и предоставляла своей пастве впадать в заблуждение, не заботясь о ее совести. Менее чем когда-либо могла возникнуть мысль о проповедовании у духовенства XV века. Народ был еще чем-то, даже многим, в Новгороде или на Украине, но он был ничем в средней России; Москва стала центром духовной иерархии. Народ был низложен царем, как ранее удельные князья, вольности исчезли одна за другой; духовенство помышляло лить об одном – пользоваться влиянием во дворце.
Стр. 34 (163)
17-18 33-34После: à son orfèvre d'origine étrangère (своему ювелиру, иностранцу по происхождению) // après avoir blâmé le caractère russe (побранив перед этим русский характер)
Стр. 34 (164)
38(21) Вместо: tzar (царя) // héros (героя)
Стр. 35 (165)
35-(20–21) Вместо: pseudo-byzantin (псевдовизантийский) // byzantin <византийский)
Стр. 39 (169)
ée de la Russie (судьбы от России) – отсутствуют.
Стр. 40 (170)
23-25-(24–26) Вместо: Pierre le Grand, со révolutionnaire couronné. (Петр Beликий, – коронованным революционером). // Pierre le Grand fut le premier individu émancipé en Russie (Петр Великий был первой свободной личностью в России)
Стр. 41 (171)
1-4(1–5) Текст: «Je n'en sais rien, od vous savez que Pierre (Не знаю, – известно, что Петр) – отсутствует.
7-10
10-13 Вместо: d'un Ivan IV par exemple eu aurait été encore admissible (скажем, об Иване IV, – еще возможно допустить) // d'un Ivan IV qui avait en lui quelque chose de Constantin Copronimo, qui était théologien, cette supposition aurait été admissible (об Иване IV, в котором было что-то от Константина Копронима, богослова, это предположение возможно допустить)
Стр. 43 (173)
20(26) Вместо: sur la cruauté d'un terroriste (и жестокость террориста) // jusqu'à la cruauté (до жестокости)
Стр. 51 (181)
– отсутствует.
Стр. 54 (184)
5-13
(16–24) Вместо: elle inventa une peinture conventionnelle со les peuplades chrétiennes de l'Asie Mineure (она изобрела условную живопись со христианские племена Малой Азии) // elle inventa une peinture conventionnelle, par répugnance pour le beau (ikonopies). Elle abhorrait tout mouvement indépendant de l'intelligence, elle ne voulait qu'une foi soumise. Nous connaissons l'éducation que l'église orientale donnait aux Grecs et aux peuplades chrétiennes de l'Asie Mineure {она изобрела условную живопись из отвращения к прекрасному (иконопись). Презирая всякую независимую живую мысль, она хотела лишь, смиренной веры. Нам известно воспитание, которое давала восточная церковь грекам и христианским племенам Малой Азии.
Стр. 54 (185)
27-31
(1–5) Вместо: Sans égard à cette pénurie, il est important de remarquer que la langue de la Bible, comme celle des Annalles de Nestor et du poème mentionné est non seulement d'une grande beauté, mais qu'elle porte des traces évidentes d'un long usage et d'un développement antérieur de beaucoup de siècles. (Существенно отметить, что, несмотря на эту скудость, язык библии, как и язык Несторовой летописи, а также упомянутой поэмы, отличается не только большой красотой, но явно носит следы длительного обращения и многовекового предшествовавшего развития) // Gardons nous cependant d'accuser de cette pénurie l'intelligence du peuple russe. On ne peut reprocher aux Slaves le manque d'imagination, et. parmi eux, les Russes n'en sont pas les moins doués (Остережемся, однако, возложить вину за эту скудость на умственные способности русского народа. Нельзя упрекнуть славян в недостатке воображения, а русские, среди них, отнюдь не являются наименее им одаренными).
–55 (185)
32-1
(6-15) Текст: Les traducteurs de la Bible Cyrille et Méthode со Luther Кирилл и Мефодий, переводчики библии ~ Лютерову) – отсутствует.
Стр. 55 (185)
7-1(18–23)1 Текст: Les peuples slaves со par leurs chants (Славянские народы со собственными песнями) – отсутствует.
11(23) Слово: russe (русский) – отсутствует.
–32) 30–32 Вместо: elle n'a rien de romantique, rien de ces aspirations maladives et monacales comme les chants allemands (в ней нет ничего романтического, ничего похожего на болезненные монашеские грезы, подобно немецким песням) // comme dans les chants allemands (как в немецких песнях)
33-36, 36–38.. Подстрочное примечание отсутствует.
Стр. 55 (186)
26-27
(2–3) Слова: c'est l'amour profond, passionné, malheureux mais terrestre et réel (это глубокая любовь, страстная, несчастливая, но земная и реальная) – отсутствуют.
37–38 Подстрочное примечание отсутствует.
–39)
Стр. 56 (186)
1-3
(9-11) Вместо: Tristesse ou orgie со ou absorbé par ia commune (B печали или в буйном веселье ~ или был поглощен общиной) // Tristesse ou orgie, esclavage ou anarchie, autocratie sans bornes ou démocratie sans limite, comme l'a dit l'empereur Nicolas lui-même à M. de Custine, la vie du Russe se passe vagabonde ou absorbée par la commune (B печали или буйном веселье, в рабстве или анархии, неограниченном самодержавии или безграничной демократии, как сказал сам император Николай Кюстину, жизнь русского проходит в бродяжничестве или поглощена общиной)
Стр. 57 (187)
37(38) Подстрочное примечание отсутствует.
13-14
(20–21) Вместо: il jetait un sujet pour s'emparer d'un autre avec une facilite de conception étonnante (оставлял один предмет, чтобы овладеть другим, с удивительной легкостью постигая его) // il réunissait à la facilité de la conception le manque d'initiative si commun aux Russes (легкость постижения y него сочеталась с недостатком инициативы, столь обычным для русских)
Стр. 60 (190)
9(18) Вместо: des Zoritch <Зоричей> // des Zouboff et des Zoritch (3yбовых и Зоричей)
Стр. 64 (194)
<еще>
Стр. 68 (198)
22(21) Вместо: demoiselle bien-élevée (благовоспитанной барышни) // demoiselle sentimentale (чувствительной барышни)
31-33 Слова: Une fois entraînés, ils vont aux dernières conséquences sans (30–32) chercher d'accommodement (A увлекшись, они идут на все последствия и не ищут какого-либо соглашения) – отсутствуют.
Стр. 69 (199)
à peine d'apprendre (только что усвоенные) – подстрочное примечание: М. N. Tourgueneff, par exemple, ne peut pas en revenir d'étonnement dans un ouvrage qu'il a publié vingt'ans après (Тургенев, например, не перестает удивляться этому в труде, который он опубликовал двадцать лет спустя)
Стр. 71 (201)
27-29
(29–31) Вместо: Peu avant со il devint nécessaire (Незадолго – стал необходим) // Avant de passer au sombre règne qui commença dans le sang russe et qui continua dans le sang polonais, disons quelques mots du mouvement littéraire de cette époque.
Il y avait beaucoup d'hommes de talent parmi les hommes de lettres du temps de l'empereur Alexandre: mais nous ne parlerons que du poète russe qui représente le mieux son époque.
Dés que Pouchkine parut, il devint nécessaire (Прежде чем перейти к мрачному царствованию, которое началось на русской, а продолжалось на польской крови, скажем несколько слов о литературном движении этой эпохи.
Как только появился Пушкин, он стал необходим
Стр. 76 (206)
13(24) Вместо: politique (политической) // poétique (поэтической)
Стр. 78 (208)
3-7
–21) Слова: Polejaeff со en Sibérie… (Полежаев со сибирской каторги)… – отсутствуют.
Стр. 80 (210)
17-19
(17–18). Вместо: Les membres de la famille impériale со illicite dans leur position. (Члены императорской фамилии со недопустимое для царских особ) // Les membres de la famille impériale со illicite (Члены императорской фамилии – недопустимое)
Стр. 81 (210)
2(38) После: despotisme (деспотизма) // l'idéal de Frédéric II et de son père (идеал Фридриха II и его отца)
6(3–4) Слово: opprimée (и угнетаемое) – отсутствует.
10-11 (8) Слова: au regard superficiel (поверхностный) – отсутствуют.
Стр. 84 (214)
33-34
(33) Слова: Ce n'est pas sans une sertaine frayeur que j'aborde cette partie de ma revue (Не без некоторого страха приступаю я к этой части моего обозрения) – находятся не в подстрочном примечании, а в тексте после слов: après le 14 décembre? (после 14 декабря?)
ôté des tombes qui me sont chères, il doit me pardonner si en ouvrant ces cercueils, les sentiments prennent en moi le dessus sur les idées (Факты, которые я собираюсь привести, – это воспоминания: после истории я обращусь к автобиографии. Мне придется пройти вместе с читателем мимо дорогих мне могил, пусть он простит мне, если чувства во мне возьмут верх над мыслями, когда я приоткрою эти могилы)
Стр. 84 (214)
7(9) Вместо: vil (подлым) // inhumain (недостойным человека)
Стр. 84 (215)
30 (1–2) После était un gage (была залогом) // de l'avenir (будущего)
6(8) После: publicist«(публицист) // tourmenté lui-même des questions qui préoccupaient tout le monde sans aboutir à une solution (сам терзавшийся вопросами, которыми все занимались, по не могли разрешить).
10-11 Слова: et vint se fixer à Moscou (и приехал жить в Москву) –
(13) отсутствуют.
32(33)Вместо: suppression (устранением) /'/ par l'assassinat (убийством)
5-6 После: augmentent la force de la parole (увеличивает силу речи)
(9) // comme la beauté do la femme (как красоту женщины)
31-35,
36-37 Слова, вынесенные Герценом в подстрочное примечание, находятся внутри текста.
1(12) Слова: qu'en apparence (лишь кажущимся) – отсутствуют.
Стр. 91 (221)
36-37
(36–37) Подстрочное примечание отсутствует.
Стр. 92 (223)
Стр. 93 (223)
5(24) После: jour (дня) // seulement (только)
6(25) После: Vénévitinoff (Веневитинов) // Il sortit de la foule le cœui rempli d'espérance (он ушел от толпы, полный надежды)
Стр. 93 (224)
–22) Слова: de réminiscence (воспоминаний) – отсутствуют.
38(23) Вместо: au désespoir (с отчаяньем) // à la discorde с раздорами
Стр. 95 (225)
13(30) После: pensées (мысли) // qui deviennent de jour en jour plus communes (которые с каждым днем все больше превращаются в общее достояние)
Стр. 95 (226)
–4) Текст: Lorsque Lermontoff со a tenu sa parole (Когда Лермонтов со сдержал слово) – отсутствует.
Стр. 95 (225)
36-38(36–38) Подстрочное примечание отсутствует.
Стр. 96 (227)
20-27(9) Вместо: resta (остался) // est mort (умер)
34-38
(18–22) Вместо: La douleur со «Récits du Chasseur»? (Скорбь со «Записки охотника»?) // Dans ces cas, la douleur se change en rage et en désolation, le rire en une ironie amère et haineuse. Nos essais de nouvelles provinciales ne sont pas vrais ou retombent forcément dans les «Récits du chasseur», par J. Tourgueneff, pénibles à suivre, ou dans «Anton Goremyka» (В этих случаях скорбь превращается в ярость и отчаяние, смех – в горькую и полную ненависти иронию. Наши опыты провинциальных рассказов или неправдоподобны, или же поневоле подражают «Запискам охотника» Тургенева, уровня которых так трудно достигнуть, или «Антону Горемыке»
Стр. 98 (228)
33-35 Подстрочное примечание отсутствует.
(36–38)
19-20
(6–7)
19-го После: L'empereur Nicolas se pâmait de rire en assistant aux représentations du Réviseur!!! (Присутствуя на представлениях «Ревизора», император Николай умирал со смеху!!!) // Oh ironie, sainte ironie, disait Proudhon, viens que je t'adore! (О ирония, святая ирония, – говорил Прудон, – приди, я преклонюсь перед тобой!)
36-38 Подстрочное примечание отсутствует.
Стр. 103 (233)
ée? (Быть может, наконец, Морен?) // Est-ce enfin le Péloponèse ou la Morée? (Быть может, наконец, это Пелопоннес или Морея?)
Стр. 104 (234)
5(10–11) Вместо: un collier d'esclavage allemand (ошейник немецкого рабства) // un collier allemand (немецкий ошейник)
37(38) Подстрочное примечание отсутствует.
Стр. 107 (237)
à qui que ce soit (кому бы то ни было) – отсутствуют.
Стр. 107 (238)
36(6) После: sang (кровью) // par sa pulpe nerveuse (своими нервами)
Стр. 108.(238)
5(13) Слова: Nous l'avons dit (Как мы уже говорили) – отсутствуют.
10
–19) Вместо: réactionnaire (реакционным) // vil ou rampant (низким или подлым)
Стр. 109 (239)
19
(30–31) Вместо: réveiller la consience (пробудить совесть) // donner l'éveil. Dans ces cas il faut agir comme Brutus, dans Schiller, qui, rencontrant dans l'autre monde César, lui demande quelle route il prend, afin de suivre le chemin contraire, sans's'inquiéter où il mène. Les Slaves n'ont pas agi ainsi jusqu'à présent (обратить внимание. В этих случаях нужно поступать, как Брут у Шиллера, который, встретив в ином мире Цезаря, спрашивает его, какой дорогой он пойдет, чтобы самому следовать противоположной, не задумываясь, куда она ведет. Славяне до сего времени так не поступали
Стр. 109 (240)
35(9) После: seront anéanties (исчезнут)// Sans le principe actif de l'individualité, on pourrait douter que le peuple conservât sa nationalité et les classes civilisées leurs lumières (Сомнительно, чтобы без активного личного начала народ сохранил свою национальность, а цивилизованные классы – свое просвещение)
28-29 (10–11) После: le sort со épargné les Slavophiles (славянофилов со судьба щадила) // Nous ne doutons pas qu'ils ne fassent leurs preuves à la première occasion, et cette occasion se présente tout naturellement dans la question de l'émancipation des paysans (Мы не сомневаемся, что они докажут это при первом же случае, и этим случаем естественно явится вопрос об освобождении крестьян)
Стр. 117 (248)
28(12–33) После: Qu'en est-il résulté? (Каково же было следствие этого?) // Gogol se plaça en auteur médiocre, en homme suspect. (Гоголь поставил себя в положение посредственного автора, человека сомнительного).
Стр. 119 (249)
23-24
és par l'entourage du tzar (чувствуя поддержку приближенных царя) // se sachant appuyés par une partie de l'entourage du tzar. Mais ils avaient des adversaires nombreux et ardents, toute la jeune noblesse (чувствуя поддержку части приближенных царя. Но у них были многочисленные и горячие противники, все молодое дворянство)
Стр. 120 (250)
27(29) Вместо: vingtaine de millions (миллионов двадцать) // quinzaino de millions (миллионов пятнадцать)
Стр. 121 (252)
3S(4) Вместо: dans cette doctrine (в этом учении) dans cette doctrine sociale (в этом социальном учении)
35(32) Вместо: résolut (решило) // songea (вздумало)
Стр. 127 (259)
В изд. 1851 г. эта глава имеет продолжение, исключенное Герценом из изд. 1853–1858 гг.
Avant de terminer, il importe de faire voir un élément. révolutionnaire naissant qui croît, et dont l'avenir est incontestable.
és à l'étranger. La charte de la noblesse assurait ce droit, à toute cette classe du peuple, et aucun souverain, avant Nicolas, n'a songé à le contester. Les uns ont émigré pour des faisons politiques ou pour des rancunes personnelles. L'amiral Tchitchagoff qui avait commandé à Bérézina et le général comte Ostermann-Tolstoï, le vainqueur de Koulm, se sont expatriés. N. Tourgueneff, un des conjurés du 14 décembre est resté en France pour échapper à la peine qui avait été prononcée contre lui. D'autres ont cédé à des influences religieuses et ont embrassé le jésuitisme.
Mais ce n'était là que des faits individuels qui ne pouvaient former de noyau d'émigration, manquant d'idée générale et de but d'activité commune.
Depuis dix ans, nous voyons des Russes se fixer en France, non pas seulement pour être hors du pays ou pour se reposer, mais bien pour protester hautement contre le despotisme pétersbourgeois, pour travailler à l'oeuvre de l'affranchissement commun. Loin de devenir des étrangers, ils se faisaient des organes libres de la jeune Russie, ses interprètes.
Ce n'est point là un fait du hasard.
L'émigration est le premier indice d'une révolution qui se prépare.
étonne en Russie, on n'y est pas habitué. Et pourtant, dans tous les pays, au début des réformes, lorsque la pensée était faible et la force matérielle illimitée, les hommes de forte conviction, de foi réelle, de dé-voûment véritable, se réfugiaient en pays étrangers, pour faire entendre de là leur voix. L'éloignement, le bannissement volontaire, prêtaient à leurs paroles une force et une autorité supérieure; ils prouvaient que leurs convictions étaient sérieuses.
Nous sommes persuadés que le temps est venu où la Russie doit faire connaître sa pensée. Cola est-il possible dans le pays même? Où est le sol en Russie où l'homme libre puisse agir, sans faire de tristes concessions? Le despotisme s'accroît, la pensée ne peut plus se mouvoir, enchaînée par la double censure. Il faut se taire ou feindre: il faut parler par insinuations par des demi-mots, parler à l'oreille, lorsque la trompette suffirait à peine pour réveiller les endormis.
Il est temps de nous justifier du reproche de la souffrance passive. Les Russes ont beaucoup supporté parce qu'ils étaient jeunes et que rien n'était mûr: ni chez eux, ni ailleurs. Ce temps passe. On ne peut forcer les hommes à se taire, que tant que le besoin de parler n'est pas puissant ou que l'idée est faible. Il est impossible de réprimer la pensée virile, la forte volonté. Si elles ne brisent pas l'obstacle, elles échappent à la poursuite. Comprimées d'un côté, elles surgissent d'un autre.
En ce moment donc l'émigration est l'acte d'opposition le plus significatif que le Russe puisse faire. Le gouvernement l'a bien compris ainsi. Il croyait à peine qu'on eut l'audace de rester, une fois rappelé, le courage de renoncer à sa patrie et à sa fortune. Le refus de M. Ivan Golovine de rentrer a tellement surpris l'empereur qu'il y répondit par la promulgation de l'oukase incroyable sur les passeports. Cependant, M. Bakounine agissait de même en Suisse. Tous les deux abandonnaient en Russie des positions assurées, un avenir brillant.
Le gouvernement irrité les condamna, par l'intermédiaire de son sénat dirigeant, aux travaux forcés, peine exorbitante, absurde et inouie, puisqu'elle s'appliquait à des contumaces pour avoir été contumaces!
était réservée cette belle invention de frapper ainsi les hommes parce qu'ils préféraient de vivre sous un tel degré de latitude et de longitude, plutôt que sous un tel autre.
Les émigrés ne restèrent pas inactifs.
Bakounine, penseur profond, propagandiste ardent, était un des socialistes les plus hardis, bien avant la révolution du 24 février. Officier de l'artillerie russe, il quitta le canon pour l'étude de la philosophie, et quelques années plus tard, il abandonna la philosophie abstraite pour la philosophie concrète, le socialisme. Bakounine ne pouvait se complaire dans le quiétis-me philosophique, dans lequel s'enterraient les professeurs de Berlin. H fut au nombre des premiers qui protestèrent en Allemagne (dans le journal de Ruge) contre cette fuite dans les sphères absolues, contre cette abstention inhumaine et sans cœur qui ne voulait participer en rien aux peines et aux fatigues de l'homme contemporain, en se renfermant dans une soumission apathique à une nécessité fatale inventée par eux-mêmes. Bakounine ne voyait d'autre moyen de lever l'antinomie entre la pensée et le fait, que la lutte; il devint révolutionnaire.
En 1843, Bakounine, poursuivi par les réactionnaires suisses et dénoncé par eux au gouvernement russe, reçut la sommation de rentrer en Russie. Il refusa d'y obtempérer et passa à Paris. En 1847, dans un discours qu'il prononça à l'occasion de l'anniversaire de la révolution polonaise, il tendit une main amie aux Polonais. On l'expulsa pour ce fait de la France.
Après la révolution de février, le vieux monde chancela, l'Allemagne, les Slaves s'agitèrent. Bakounine se rendit à Prague et représenta l'idée républicaine au congrès slave. Son influence sur le peuple à Prague, au dire des Bohèmes eux-mêmes, ne peut être' comparée qu'à l'influence de Hecker sur les Allemands.
évolution allemande comprimée en Autriche, à Bade, en Prusse, fit un effort suprême en Saxe. Dresde osa lever la tête, lorsque Vienne et. Berlin écrasés par les soldats se renfermaient dans un désespoir triste et morne. Bakounine fut à la tête de ce mouvement, il présida les réunions et dirigea la défense de la ville.
Après la prise de Dresde, il tomba dans les mains de ses ennemis. On le traduisit devant une Haute Cour de Saxe qui le condamna à la peine capitale. Le très-pieux roi de Saxe, par horreur du sang, commua cette peine en celle de la détention perpétuelle. Mais l'Autriche voulut aussi avoir sa part à l'exécution d'un martyr de la cause slave. La Saxe livra Bakounine;, on le transporta, les fers aux pieds, à Gradschine, forteresse près de Prague, où l'on ouvrit une enquête.
Manie indigne d'un gouvernement d'aller glaner après les bourreaux d'un autre pays et achever les victimes.
De Gradschine on envoya Bakounine à Olmütz. On prétend qu'il va être livré à la Russie…
Qu'il aille donc dans les neiges de la Sibérie, presser la main de ces vieillards glorieux, exilés en 1826, qu'il aille, suivi de nos vœux, dans ce grand cimetière russe où reposent tant de martyrs de notre cause.
à la fois avec la révolution allemande et allant en Sibérie pour l'Allemagne, la veille peut-être d'une guerre avec la Russie, servira de gage et de preuve de cette sympathie qui existe entre les peuples de l'Occident et la minorité révolutionnaire en Russie.
Les travaux littéraires de M. Ivan Golovine ont été également appréciés en France,en Allemagne, en Angleterre. Depuis la publication de «La Russie sous Nicolas Ier», en 1845, jusqu'à celle des «Mémoires d'un prêtre russe», en 1849, l'auteur n'a pas discontinué sa guerre contre le despotisme de Pétersbourg. Il dévoile ce que le gouvernement russe cherche soigneusement à cacher, il raconte en Europe ce qu'on tait en Russie. Il faut connaître quelle crainte le gouvernement russe a de l'opinion publique en Europe, devant laquelle il tremble comme le parvenu devant l'opinion d'un salon aristocratique, pour comprendre toute la portée des écrits de M. Golovine.
Expulsé de Paris, après le 13 juillet 1849, il poursuivit son activité en Suisse, en Angleterre, en Italie, vouant à la risée publique la camarilla de Pétersbourg qui bondit d'indignation, habituée qu'elle est aux saluts et prosternations. Il dénonce l'étroite politique, l'administration dépravée de la Russie, les hommes arriérés et médiocres qui meuvent cet immense, levier commençant au palais d'Hiver et finissant à Kamtschatka, il montre avec pitié au gouvernement rétrograde de la république française son idéal du Pouvoir fort, lui faisant honte de se mettre à la remorque de l'absolutisme moscovite.
Ce fut lui, un Russe émigré, qui présida à Paris le club de la Fraternité des Peuples, lui, qui appelé comme témoin, devant la Haute Cour de Bourges, trouva de nobles paroles pour la défense de la Pologne.
Notre ami Nicolas Sazonoff, expulsé de France en 1849, a été un de» défenseurs les plus zélés de la démocratie dans la «Tribune des peuples» et dans la «Réforme»
…L'émigration russe n'est qu'un germe, mais un germe contient souvent un grand avenir. L'émigration russe croîtra, car son opportunité est évidente, car elle représente non la haine ou le désespoir, mais l'amour du peuple russe et la foi dans son avenir.
<Прежде чем закончить, важно указать на зарождающийся и зреющий революционный элемент, будущность которого бесспорна.
Во все времена русские поселялись за границей. Жалованная грамота дворянству удостоверяла право, данное всему этому классу народа, и ни один из государей, до Николая, не думал это право оспаривать. Одни эмигрировали из политических соображений или личных счетов. Адмирал Чичагов, командовавший на Березине, и генерал граф Остерман-Толстой, победитель при Кульме, покинули родину. Н. Тургенев, один из участников заговора 14 декабря, остался во Франции, чтобы избежать наказания, к которому его приговорили. Другие поддались религиозным слияниям и стали последователями иезуитов.
Но это были лишь единичные случаи, которые не могли послужить к образованию ядра эмиграции за отсутствием общей идеи и цели для совместной деятельности.
Мы видим, как в течение десяти лет русские поселяются во Франции не только для того, чтобы жить вне родины или отдохнуть, но чтобы открыто протестовать против петербургского деспотизма, чтобы работать над делом всеобщего освобождения. Нисколько не превратившись в чужеземцев, они стали свободными посредниками молодой России, ее истолкователями.
Эмиграция – первый признак готовящейся революции.
В России ей удивляются, к ней там не привыкли. И однако во всех странах, в начале реформ, когда мысль была слабой, а материальная сила неограниченной, люди твердых убеждений, питающие подлинную веру, но-настоящему преданные, находили себе убежище на чужбине, чтобы заставить оттуда услышать свой голос. Изгнание, добровольная ссылка сообщали их словам силу и необыкновенный вес, свидетельствуя о серьезности их убеждений.
Мы уверены, что пришла пора России выразить во всеуслышание свою мысль. Возможно ли это в самой России? Есть ли там почва, где мог бы действовать свободный человек без печальных компромиссов? Деспотизм усиливается, мысль, скованная двойной цензурой, не может более шевельнуться. Надобно молчать или притворяться: надобно говорить намеками, полусловами, шептать на ухо, когда и звука трубы «было бы мало, чтобы пробудить спящих.
Пора нам отвести от себя упрек в том, что наше страдание пассивно. Русские многое вынесли, ибо были молоды, ибо ничто не созрело ни внутри страны, ни вне ее. Это время проходит. Нельзя принудить людей молчать, разве только у них самих нет властной потребности высказаться или их мысль немощна. Невозможно укротить возмужавшую мысль, сильную волю. Если они не уничтожают препятствие, то ускользают от преследований. Подавляемые с одной стороны, они возникают с другой.
будучи вызваны обратно, имели смелость ослушаться, имели мужество отказаться от своей родины и своего достояния. Отказ Ивана Головина возвратиться так поразил императора, что в ответ он обнародовал невероятный указ о паспортах. Однако Бакунин поступил таким же образом в Швейцарии. Оба отказывались от обеспеченного положения в России, от блестящего будущего. Раздраженное этим правительство приговорило их при посредстве правительствующего сената к каторжным работам – каре чрезмерной, нелепой и неслыханной, ибо она применялась к неявившимся на суд, за то, что они не явились на суд!
Именно царизму принадлежит эта блестящая выдумка – карать подобным образом людей за то, что они предпочитают жить под таким-то градусом широты и долготы, а не под другим.
Эмигранты не остались бездеятельными.
Бакунин, глубокий мыслитель, пылкий пропагандист, был одним из самых смелых социалистов задолго до революции 24 февраля. Русский артиллерийский офицер, он оставил пушку для изучения философии, а несколько лет спустя покинул абстрактную философию для философии конкретной – социализма. Бакунин не мог удовлетвориться философским квиетизмом, которым так сильно увлекались берлинские профессора. Он принадлежал к числу первых, кто протестовал в Германии (в журнале Руге) против этого бегства в сферы абсолюта, против этого бесчеловечного и бессердечного уклонения от всякого участия в горестях и тяготах современного человека, против этих людей, замкнувшихся в равнодушном подчинении роковой необходимости, ими же самими выдуманной. Бакунин не видел другого средства уничтожить противоречие между мыслью и делом, кроме борьбы; он стал революционером.
В 1843 году Бакунин, преследуемый швейцарскими реакционерами; донесшими на него русскому правительству, получил приказ вернуться' в Россию. Он отказался его выполнить и переехал в Париж. В 1847 году, в речи, произнесенной им по поводу годовщины польской революции, о» протянул полякам руку дружбы. За это его изгнали из Франции.
Праге, но словам самих чехов, можно сравнить лишь с влиянием Геккера на немцев.
Немецкая революция, подавленная в Австрии, Бадене, Пруссии, сделала последнее усилие в Саксонии. Дрезден отважился поднять голову, тогда как Вена и Берлин, усмиренные солдатами, затаились в унылом и угрюмом отчаянии. Бакунин был во главе этого движения, он председательствовал на собраниях и руководил обороной города.
После захвата Дрездена он попал в руки своих врагов. Его судил верховный суд Саксонии, приговоривший его к смертной казни. Благочестивейшей король Саксонии, боявшийся крови, заменил эту кару пожизненным заключением. Но Австрия также хотела своей доли участия в наказании мученика славянского дела. Саксония выдала ей Бакунина; закованного в ножные кандалы, его перевезли в Градчину, крепость неподалеку от Праги, где началось следствие.
Недостойная правительства мания – подбирать крохи после палачей чужой страны и приканчивать жертвы.
Из Градчины Бакунина переслали в Ольмюц. Предполагают, что он будет выдан России…
мучеников нашего дела.
существует между народами Запада и революционным меньшинством в России. Литературные труды Ивана Головина были равно оценены во Франции, Германии и Англии. Со времени опубликования «La Russie sous Nicolas Ier» в 1845 году и до «Mémoires d'un prêtre russe» в 1849 году, автор не прекращал войны с петербургским деспотизмом. Он выводит на чистую воду все, что русское правительство тщательно старается скрыть, он рассказывает в Европе то, о чем в России молчат. Надобно знать, насколько страшится русское правительство общественного мнения Европы, перед которым оно трепещет, как трепещет выскочка перед мнением аристократического салона, чтобы понять всю значительность сочинений Головина.
Изгнанный из Парижа после 13 июля 1849 года, он продолжал свою деятельность в Швейцарии, в Англии, в Италии, отдавая публике на посмешище петербургскую камарилью, которая была вне себя от негодования, будучи приучена к поклонению я раболепству. Он обличает узкую политику, развращенную администрацию России, отсталых и ограниченных людей, приводящих в движение этот исполинский рычаг от Зимнего дворца до Камчатки; с презрительной жалостью он показывает реакционному правительству французской республики его идеал сильной власти, стыдя последнее за то, что оно идет на буксире у московского абсолютизма.
Это он, русский эмигрант, был председателем клуба Братство народов, это он, вызванный свидетелем в верховный суд Буржа, нашел благородные слова в защиту Польши.
Наш друг Николай Сазонов, высланный из Франции в 1849 году, был одним из самых ревностных защитников демократии в «Tribune des peuples» и в «Réforme».
…Русская эмиграция – только зародыш, но зародыш часто таит великое будущее. Русская эмиграция усилится, ибо ее своевременность очевидна, ибо она представляет не ненависть или отчаяние, а любовь русского народа и его веру в свое будущее.>
ВАРИАНТЫ ИЗДАНИЯ 1853 г.
Стр. 9 (137)
Перед: Introduction <Введение> – предисловие Герцена: Mes amis de la Centralisation Démocratique Polonaise veulent bien faire une seconde édition de mon ouvrage «Sur le développement des idées révolutionnaires en Russie».
ère à ce fait. Cette édition sera un nouveau témoignage public de l'alliance fraternelle de la Pologne révolutionnaire avec les révolutionnaires russes. <Mou друзья из Польской демократической централизации хотят выпустить второе издание моей работы «О развитии революционных идей в России».
>.