Dédicace
(A Nicolas Ogareff)
J'avais treize ans lorsque je te rencontrai. Tu étais plus jeune d'une année. Nous entrâmes ensemble dans la vie.
Nous marchions sans crainte, la tête haute, le cœur plein de feu, nous n'étions pas avares de nous-mêmes, nous répondions à chaque appel, nous nous abandonnions avec franchise et en entier à chaque entraînement. La route choisie par nous n'était pas facile, mais nous ne l'avons jamais délaissée; blessés, brisés nous marchions – et nul ne prit les devants sur nous.
é, moi… non au but, mais là où commence la descente, et je cherche ta main, afin de nous en aller ensemble, comme nous sommes venus, et te souriant avec tristesse, te dire en te pressant cette main: «Ami, voilà tout!», car je n'attends rien pour moi, rien ne m'étonnera, ni me réjouira profondément. L'étonnement et le bonheur sont bridés en moi par les réminiscences du passé, par les craintes de l'avenir. J'ai acquis tant de foice d'indifférence, de résignation, de scepticisme, je veux dire, tant de vieillesse, que je survivrai à tous les coups de fatalité, quoique je n'aie ni le désir de vivre longtemps, ni celui de mourir demain. La fin viendra par hasard sans conscience, ni raison, comme le commencement. Je ne la provoque, ni la fuis – et cela parce que je suis vieux.
En veux tu encore la preuve: je ne trouve en moi ni l'énergie, ni la fraîcheur nécessaires pour entreprendre un nouveau travail et involontairement l'idée senile de rassembler tout ce que j'ai écrit dans un seul livre s'est présentée à moi.
Une partie de ce qui nous soudait si intimement s'est enfouie dans ces feuilles éparses et oubliées et tu l'y retrouveras plus jeune, plus sonore qu'en moi-même.
Je t'offre ces feuilles.
Pour toi elles auront un double sens, comme les tombes que nous rencontrons dans un cimetière et sur lesquelles nous lisons des noms que nous avons connus et aimés.
10 juin 1851. Paris.
Rue S. Hyacinthe.
Hôtel du Prince Régent.
Посвящение
Мне было тринадцать лет, когда я тебя встретил. Ты был моложе на год. Вместе входили мы в жизнь.
Шли мы безбоязненно, с высоко поднятой головой, с сердцем, полным огня; не скупясь расходовали мы себя, мы отвечали всякому призыву, искренне и безраздельно отдавались мы всякому увлечению. Путь, нами избранный, был не легок, но мы никогда его не покидали; раненные, сломанные, мы шли– и нас никто не обгонял.
Я дошел… не до цели, а до того места, где начинается спуск, и я ищу твоей руки, чтобы вместе выйти, как мы вместе пришли, чтобы пожать ее и сказать тебе, грустно улыбаясь: «Друг, вот и всё!», ибо для себя я больше ничего не жду, ничто не удивит меня, ничто не обрадует глубоко. Удивление и радость обузданы во мне воспоминаниями былого, страхом будущего. Я достиг такой силы безразличия, безропотности, скептицизма, иначе говоря – такой старости, что переживу все удары судьбы, хоть равно не желаю ни долго жить, ни завтра умереть. Конец придет так же случайно, бессознательно и бессмысленно, как начало. Я не тороплю его и не избегаю – и это потому, что я стар.
И если хочешь – вот тебе еще доказательство: я не нахожу в себе ни энергии, ни свежести, нужных для того, чтобы предпринять новый труд, и мне невольно пришла на ум старческая мысль собрать все написанное мною в одну книгу.
Для тебя они будут иметь двойное значение, как те могилы, которые мы встречаем на кладбище и на которых читаем знакомые нам и некогда любимые имена.
Александр Герцен
10 июня 1851 г. Париж.
Улица Св. Гиацинта.
Примечания
Впервые опубликовано в ЛН, Т. 61, Стр. 24–26. Печатается по автографу ЦГАЛИ («пражская коллекция»).
«Вместо предисловия», Т. VI наст. изд.). «Посвящение» Огареву является свидетельством того, что и в 1851 г. Герцен не оставлял этого намерения. Чрезвычайно трудно, однако, определить, какие именно произведения Герцен предполагал включить в такой сборник в 1851 г. Как будто речь идет о произведениях автобиографического содержания, но отрывки и наброски 30-х годов не носили законченного характера; текста же «Записок одного молодого человека» в распоряжении Герцена тогда, повидимому, не было (см. Т. I наст. изд.).
«Посвящение» отражает пессимистические настроения Герцена тех лет. В письме к Мальвиде Мейзенбуг от 27 августа 1853 г. Герцен вспоминал: «Года два тому назад я писал посвящение Огареву, и в этом посвящении я ему говорил: «Я больше ничего не жду для себя, ничто меня не удивит, ничто не порадует меня глубоко…" Эти строчки были написаны с большою искренностью».
«Я писал в одной неудавшейся и неоконченной статейке: „Я равно не желаю ни жить очень долго, ни умереть завтра. Пускай себе придет конец так же случайно и бессмысленно, как начало<…>"». Эта «неоконченная статейка» до сих пор остается неизвестной. Но в комментируемом «Посвящении» также приводятся эти слова.
Впоследствии некоторые строки «Посвящения» были использованы в «Былом и думах». В конце IV главы «Былого и дум» – «Ник и Воробьевы горы» – содержатся известные строки, обращенные к Огареву: «Так-то, Огарев, рука в руку входили мы с тобою в жизнь! Шли мы безбоязненно и гордо, не скупясь отвечали всякому призыву <…>» Под этим обращением сноска: «Писано в 1853 году» (подразумевается дата создания данных страниц «Былого и дум»). «Посвящение» начинается почти теми же словами: «Вместе входили мы в жизнь. Шли мы безбоязненно, с высоко поднятой головой, с сердцем, полным огня, не скупясь расходовали мы себя; мы отвечали всякому призыву <…>». Пять-шесть других строк из текста «Посвящения», начиная со слов: «<…> для себя я больше ничего не жду <…>» до слов: «Конец придет так же случайно <…> как начало» – вошли почти в неизмененном виде в другой раздел «Былого и дум» – в «Западные арабески. Тетрадь первая. 1. «Сон», к которому сделана сноска: «Писано в конце 1853 года».