КОРРЕСПОНДЕНЦИИ, ОБРАБОТАННЫЕ
В РЕДАКЦИИ «КОЛОКОЛА»
1858
ПРИЛОЖЕНИЕ КРЕПОСТНОГО ПРАВА К ЖУРНАЛИСТИКЕ
К кому и к чему не прикреплялись у нас люди? И к помещикам, и к государству, и к дворцам, и к кавалерийским полкам, и к фабрикам, и к монастырям, и к временным комиссиям, — например, особенно замечательно — к комиссии для построения храма Спасителя в Москве!!! — и к рудникам, и к конским заводам, и, словом, ко всевозможным физическим и моральным лицам, ко всему видимому и невидимому. До сих пор еще ни слова не было сказано о будущей участи всех других крестьян, кроме помещичьих, а пора бы: их тоже много, очень много. По всей вероятности, храм Спасителя, корабельные леса и лошади были бы великодушнее тамбовских помещиков к своим крестьянам, но, к сожалению, Свод законов, дававший право владеть людьми, не мог им дать дара говорения, а приставленные к ним опекуны-чиновники или лишены этого дара законодательством, или находят молчание весьма выгодным для себя. Мы несколько раз слышали уже предвещания, что министерство государственных имуществ, коннозаводские и другие скотские ведомства думают освобождением помещичьих крестьян прибрать в свои лапы; и освобождение тогда выйдет не освобождение, а перемена одного помещика на другого.
Скажем на первый раз несколько слов о самом удивительном и постыдном виде укрепления — к политической и литературной газете! Да, и горько и смешно, между тем это факт, известный всем.
Московский университет издает политическую и литературную газету («Московские ведомости»), для этой цели при нем учреждена собственная типография... Дело очень хорошее, обеспечивающее исправный выход издания, но вот что уже вовсе не хорошо: при учреждении типографии прикреплена к ней Бутырская слобода, населенная людьми вольного происхождения; университетское правление (это было в прошлом столетии) определило все мужское население слободы в типографские наборщики, разумеется, вечно и потомственно. В таком положении они существуют до сих пор.
Мы знаем, что в языческом Риме были у частных лиц рабы, назначенные специально для переписки рукописей, для чтения, для письма. Но чтобы во второй половине XIX века существовали в христианском государстве люди не только грамотные, но и хорошо развитые, которые были бы вечно и потомственно прикреплены к типографскому станку на крепостном праве — это невероятно. А между тем это так. Не угодно ли кому из москвичей отправиться в университетскую типографию (на углу большой Дмитровки и Страстного бульвара), там он увидит несколько десятков белых негров, которые день и ночь набирают и печатают газету и книги. За эту каторжную работу им платится втрое или вчетверо меньше того, что получают вольные наборщики с других типографиях, и притом они подчинены деспотизму, часто худшему, нежели помещичий.
В последние годы (с 1850) типографией управлял Александр Назимов, определенный братом своим, бывшим попечителем университета. О его прежней жизни достаточно сказать, что он, будучи окружным начальником в Псковской губернии, попал, несмотря на сильную протекцию, под уголовное следствие (кажется, за убийство розгами крестьянина). Вступивши в управление типографией, он принял ее за свою деревню и стал беспрерывно отправлять наборщиков в полицию для сечения, основываясь на мудром постановлении нашего законодательства, по которому полиция должна сечь без отговоров крепостных людей, присылаемых помещиками в ее святилище. Дело дошло до того, что даже московский обер-полицмейстер долгом счел сообщить попечителю, что его очень удивляет ревность начальника типографии, тем более что наборщики известны за людей хорошего поведения и что прежние начальники никогда не присылали их в полицию. Я был очевидцем следующей сцены. В правление университета прихолит молодая и очень приличная женщина, кидается в ноги ректору и просит спасти ее мужа, которого начальник типографии отправил сечь в полицию ни за что ни про что!
Университет, типографский станок, политическая газета и рабы-наборшики! Это так дико, так скверно, так позорно, что просто руки опускаются. Неужели университетское правление и новый министр просвещения потерпят долее это пятно? Ведь правление университета состоит из ректора, бывшего профессора и четырех деканов, следственно, позор должен падать прямо на ученое сословие.
На заголовке «Колокола» означено, что он печатается в вольной русской типографии. Редакторы, конечно, не предполагали что в Москве это слово может иметь такой простой смысл — некрепостной! Пускай же вольная русская лондонская типография примет под свою защиту рабскую русскую московскую типографию.
А что же намерено сделать министерство с 6000 крестьян, приписанных к Ярославсклму лицею и недавно отданных в заведование палаты государственных имуществ, т. е. на грабеж чиновникам? Неужели оно не поспешит снять с высшего учебного заведения титул рабовладельца?
Мы получили на днях письмо, в котором рассказано следующее:
В 30 верстах от Ревеля находится именье Аннио, называемое тоже Ганнииогги и принадлежащее потомку известных на острове Даго баронов Унгерн-Стернберг. Июля 20 нынешнего года Унгерн потребовал поголовный сход крестьян для уборки господского хлеба. Крестьяне просили помещика выслать только часть работников на барщину, а другой дозволить убрать свою рожь, которая совсем была зрела. Помещик не согласился. Крестьяне явились на работу все, но с тем вместе предупредили его в намерении жаловаться в городе и просить защиты. Унгерн, не противясь исполнению этого намерения, отправился сам в Ревель, чтобы происками своими паралазировать жалобу крестьян.
Грессер заметил им, что они дурно сделали, явившись в город в таком числе, посоветовал им избрать трех поверенных и поручить им просьбу к губернскому начальству. Крестьяне так и сделали, и трое из них явились, за отсутствием эстляндского губернатора Грюневалдта, к исполнявшему его должность, дряхлому старику барону Розену.
Советник правления Швебс, назначенный 6 июля вице-президентом лифляндского надворного суда (Hofgericnt), был уже предупрежден Унгерном, что крестьяне его, отказываясь от работы, пошли в город с пустою жалобой. Швебс, назначенный в Лифляндию, разумеется, не имел права являться судьей в деле такой важности, но, несмотря на то, он в присутствии вице-губернатора стал распоряжаться всем делом. Выслушав поверенных, он спросил: «Не пришло ли еще крестьян с ними в город», и, узнав, что пришло, велел им всех привести в правление — под предлогом выслушания решения начальства. Крестьяне, ничего не подозревая, пришли по зову поверенных, но их остановили на Вышгородской площади, допрашивая не о жалобе, а о том — по собственному ли желанию они пришли или кто их подбил. Крестьяне отвечали, что они пришли по собственному желанию. Цель Швебса состояла в том, чтобы вменить крестьянам в преступление их появление массой в город. Так как главного секретаря Ноттбека не было налицо, Швебс своей рукой написал протокол, который окончивался приговором: «Прогнать сквозь строй всех до одного крестьян, пришедших в город».
Советники Винтер и Гилденстуббе возражали на эту противузаконную сентенцию, и, когда Швебс упорно настаивал на своем, они встали и вышли из присутствия. Собственноручный свой протокол Швебс представил на подписание барона Розена. Старик, привыкнувший подписывать все, что ему подавал Швебс, утвердил приговор, в силу которого шестьдесят один невинных человек должны были получить по сту ударов.
бунтовщиков), частным письмом уведомил вице-губернатора, что нужное войско для наказания — готово. Генерал Грессер, узнав о чудовищной сентенции, произнесенной беззаконно, без прокурорского просмотра, протестовал против исполнения приговора, грозя в противном случае довести до сведения государя; комендант отвечал ему: «Доводите, я все беру на мою ответственность».
Крестьян окружили солдатами, с музыкой провели по городу, и на рынке за Нарвскими воротами началась безобразная казнь.
Плац-адъютанту Бринкманну поручил Залца присутствовать при наказании, но Бринкманн просил Залца его уволить, говоря, что он не может по совести считать всех этих несчастных людей виноватыми. Барон Залца послал благородного офицера под арест и отправился сам предводительствовать наказанием. Оно началось, при огромном стечении народа, в пять часов пополудни. Не станем передавать гнусные подробности, звериную жестокость главных палачей — мы, русские, знаем эти сцены, — довольно сказать, что чиновник особых поручений при гражданском губернаторе Стакелберг спрашивал мучимых крестьян: «Будешь теперь работать на барина?» И если тот не отвечал просто «да», Стакелберг обра-щался к солдатам с приказанием «бить его еще».
Что нам тут прибавлять, тут все гнусно, все преступно все отвратительно. Но что же сделал Грессер с своей угрозой. Неужели правительству надобно ждать «Колокола», чтоб узнать об этом и велеть произвести следствие?
Примечания
ПРИЛОЖЕНИЕ КРЕПОСТНОГО ПРАВА К ЖУРНАЛИСТИКЕ
Печатается по тексту К, —168, где опубликовано впервые, без подписи. В ОК к заглавию добавлено в скобках: «Типография Московского университета». Автограф неизвестен.
Как указывает М. К. Лемке в текстологическом примечании к этой статье, включенной им в основной текст собрания сочинений и писем, вторая половина этой статьи была сверена им с «неполным подлинником, хранящимся в архиве семьи Герцена» (Л IX, 590). Публикуемая статья имеет ряд герценовских особенностей, однако встречающееся в ней указание на то, что автор был свидетелем факта, происходившего в Москве после 1850 г., т. е. после вступления в должность А. И. Назимова, когда Герцен находился уже за границей, заставляет предполагать, что здесь имела место переработка статьи, присланной кем-то из России; имя этого корреспондента не установлено.
—17: дававший вместо: дававшим
____
... — При строительстве храма «Христа Спасителя» в Москве на имя комиссии было куплено в период 1821—1824 гг. 23254 ревизских душ и крепостных крестьян (см. об этом в книге «Историческое описание построения в Москве храма во имя Христа Спасителя». М., 1869, стр. 8).
... определенный братом своим, бывшим попечителем университета. — Имеется в виду В. И. Назимов, занимавший в 1849—1855 гг. пост попечителя московского учебного округа.
... — Полковник А. И. Крапоткин.
... новый министр просвещения... — Е. П. Ковалевский.
... что же намерено сделать министерство с 6000 крестьян, приписанных к Ярославскому лицею и недавно отданных в заведование — Ярославский лицей (Демидовское высших наук училище) был основан 29 апреля 1805 г. на средства П. Г. Демидова, пожертвовавшего 100 тыс. рублей и переписавшего на имя лицея 3578 ревизских душ крестьян. До 1842 г. крестьяне, приписанные к лицею, вносили феодальный оброк совету Демидовского училища выступавшего по отношению к ним в роли помещика. В 1842 г лицейские крестьяне перешли в ведение Ярославской палаты государственных имуществ (см. К. Головщиков. Павел Григорьевич Демидов и история основанного им в Ярославле училища (1803—1886 гг.), Ярославль, 1887, стр. 14—18, 76—78).
ГЕРМАНСКИЕ РЫЦАРИ XIX СТОЛЕТИЯ В ЭСТЛЯНДИИ
Печатается по тексту К, л. 20 от 1 декабря 1858 г., стр. 235—236, где опубликовано впервые, без подписи. В ОК «Барон Унгерн-Стернберг, барон Розен, Швебс, генерал-майор Зальц». Автограф неизвестен. Статья представляет собой несомненную переработку корреспонденции.
____
— Имеется в виду расправа над 56 крестьянами имений Ания и Курисоо, отказывавшимися от выполнения дополнительных отработок в период жатвы ржи. Крестьян, явившихся в Таллин в губернское управление с жалобой на помещика, схватили и публично выпороли на рыночной площади (см. «История Эстонской ССР с древнейших времен до наших дней», под ред. Г. И. Наана, Таллин, 1952, стр. 206—207).