Предисловие к "Историческому сборнику Вольной русской типографии в Лондоне". Книжка первая. Лондон, 1859

<ПРЕДИСЛОВИЕ К «ИСТОРИЧЕСКОМУ СБОРНИКУ

ВОЛЬНОЙ РУССКОЙ ТИПОГРАФИИ В ЛОНДОНЕ»

Книжка первая. London, 1859>

Вольная русская типография в Лондоне будет время от времени издавать небольшими книжками «Исторический сборник» разных документов и статей, актов и писем, невозможных для печатания в России, несмотря на улучшение ценсуры понятыми от каждого министерства, ценсурными комитетами общественного спасения, рядом нелепых циркуляров отсталых министров, тупых ректоров и николаевских воспоминаний.

«Сборник» наш будет ограничиваться прошлым веком и нынешним, предоставляя допетровскую Русь ее истинным собственникам — славянофилам и их ученым соперникам. К тому же в воспоминаниях о Руси Киевской и Московской коса самого ценсора Елагина не нашла бы ни травинки.

В первой книжке читатели найдут документы, принадлежащие к четырем последним царствованиям. Из времени Павла I помещен единственный интересный эпизод его царствования — рассказ о его смерти, написанный современником.

Екатерининская эпоха в этой книжке является заступивши одной ногой в гроб; письмо императрицы к Салтыкову важно потому, что бросает свет на семейную жизнь императорской фамилии. Екатерина с отвращением пишет о бесчестном и развратном поведении Константина Павловича. «Шведы, — говорит она, — без соблазна, содрогания и омерзения не могли видеть, что он делал». Длинная, чопорная и скучная предика Марии Феодоровны тому же Дон-Жуану Зимнего дворца подтверждает мнение Екатерины.

Александровская и николаевская эпоха, совсем напротив, отражаются в первой книжке «Сборника» во всей своей противоположности и притом чрезвычайно характеристично.

Александр был мечтатель и скептик, он желал много, доброго, но не имел ни сил, ни людей. Людям он не верил. Смолоду окруженный перезрелой и растленной екатерининской сералью, управлявшей государством, постоянно в соприкосновении с людьми, «которых он не хотел бы иметь лакеями», как он писал к графу Кочубею, — откуда ему было взять эту веру.

Штейнгель[35] рассказывает в своем письме, как Энгельгардт однажды, видя восхищение Александра войском, заметил ему, что теперь «пора бы приняться за устройство гражданской части». Государь взял его за руку и, пожав крепко, со слезами на глазах сказал: «Я это очень чувствую, но ты видишь — кем я возьмусь».

Утомившись от поражений, уставши от побед и чувствуя, «что некем взять», Александр поступил так, как вообще у нас поступают непрактические помещики. Побился, побился с крестьянами да и свалил бремя на управляющего: секи, мол, да собирай оброк, а я буду Штилингову «Победную трубу» читать. По несчастию, судьба подвернула нашему помещику желчного гатчинского каптенармуса. Аракчеев продолжал павловскую традицию и предупредил Николая как его предтеча. Он доказал старую истину, что добрые желания царей, если они не переводят их в добрые законы, ничего не значат. Но при всем этом Александр был только отрицательно дурен. Его сердцу, его пониманию верили, мощный поток середины екатерининского царствования еще влек события и людей в своем направлении, раскаты грома Французской революции, недавно прервавшие барский сон, еще бродили в умах. Ответом на эту возбужденность мысли и на внутренно доброе желание Александра являются несколько человек и, между прочим, величавый старец, муж редкой правоты и высокой честности. Голос этого римского сенатора, так странно попавшегося в сенат на Исаакиевской площади, раздается во всех важных делах... то обращаясь к царю, то к его советникам, то к жалкому сенату.

Мужественная речь Мордвинова, его тяжелые, взятые с латинского обороты поражают сходством с государственными мудрецами древнего мира, и в то же время так и чувствуешь, что его нам недостает именно теперь. Когда он говорит: «Минута, в которую осмеливаюсь призывать В. и. в. обратить все внимание на пользу Вашего народа, коего Вы отец, есть, может быть, последняя для предупреждения ужасного, но неизбежного бедствия, грозящего отечеству как в лице повелителя его, так равно и последнему подданному. Уже не время, государь, предпочитать непредведение, скрывающее от нас представляющиеся несчастия, — той мудрости, которая ищет их предупредить, не время закрывать завесою будущее и быть довольным тем, что на минуту останавливаем совершение нашей судьбы; обратите взоры Ваши на то, что происходит во внутренности Ваших владений, в столицах Ваших, даже около собственной Вашей особы, горестными опытами удостоверитесь, что одна измена может скрывать бездну, зияющую пред Вами, и что только соединенные усилия мудрости и осторожности, любви к отечеству и усердия могут исторгнуть Россию из бездны, в которую надменность, невежество, заговоры и вообще развращение нравов ее повергли».

Или:

«При вступлении В. и в. на престол блистательная будущность представлялась в глазах нации; торжественное обещание управлять по духу и сердцу августейшей Вашей бабки обратили на Вас всех взоры, исполненные надеждами, и соделали Вас предметом всеобщей любви.

И кто мог без восторга взирать на юного монарха, врага роскоши и суетного тщеславия, начинающего тем, что отдал себя первого под караул священных законов, возобновляющего и умножающего древние преимущества сената, подтверждающего права дворянства, окружающего себя выполнителями, которые приобрели общее уважение, идущего надежными шагами и с такими опорами по пути, который ведет к истинному величию! Уничтожение тайной экспедиции, намерение преобразовать гражданское уложение, беспристрастие в выборе правителей губерний, подтверждение терпимости в вере, строгая экономия во всех излишних издержках, неограниченна щедрость во всем том, что истинно полезно, прибавка жалованья офицерам, раздача призов защитникам отечества, построение городов, портов и каналов, улучшение всех человеколюбивых заведений, одобрение наук, торговли, промыслов, искусств, великодушный покров всем утесненным, прибегающим к Вашему правосудию. Вот, государь! права Ваши, коими Вы снискали любовь подданных в первые годы Вашего царствования...» И после этих слов он заключает: «... Государь, вот ужасное изображение критического нашего положения, государство достигло почти до верху возможного несчастия, но средства к исправлению всего еще в Ваших руках — сблизьтесь с Вашим народом!» '

Александр умер. На Исаакиевской площади стояло каре, охраняя зарождавшуюся будущность России. Все носящее эполеты было на площади с той или другой стороны; один желтый, исхудалый старичишка, трепещущий от ужаса и замаранный свежей кровью засеченных Клейнмихелем и Жеребцовым, прятался потерянный в зале Государственного совета; этот подлый трус был — Аракчеев. «На него жаль[36] было смотреть: ни одна душа не останавливалась промолвить с ним слово», — говорит статс-секретарь Марченко. — «Увидав меня, Аракчеев спросил: „Что, батюшка, есть ли утешительные вести?" Я ему сказал, что число строптивых увеличивается и пр. Аракчеев с ужасом отошел от меня, услыхав в первый раз о ране, нанесенной Милорадовичу — о которой знал весь город».

Наконец Николай Павлович, по словам Корфа, победителем взошел на лестницу Дворца, и императрица встретила его за нового человека. Он сел прочно на свой трон и еще прочнее посадил в казематы своих врагов.

Из этих-то каземат один из колодников пишет ему письмо. Письмо барона Штейнгеля — , можно навести на уступки, на доброту сердца, хоть на пониманье. Письмо это, подписанное 12 января 1826 года, явным образом принадлежит александровской эпохе и оттого так не идет по адресу.

считать с речи самого Николая, произнесенной в Варшаве, это в своем роде оконченное произведение. Начать с того, что людям, которые не могут отвечать, сказать, что они лгут, и кончить тем, что пригрозить уничтожением целого города, если они начнут говорить, — это chef-d'oeuvre, напоминающий другие возрасты человечества: Батыя, Чингисхана, китайские прокламации во время последнего восстания. Оригинального, особенно принадлежащего Николаю, тут одно: на востоке и юге, во времена библейских войн и народных переселений, тигриное красноречие это употреблялось вождями, упоенными победой, полководцами, привыкнувшими лить кровь реками и подвергать свою жизнь мечу, — у них чувства грубеют, в их диком исступлении отзывается перенесенная опасность, раны, труд... а Николай был по преимуществу штатский военный. После защиты Зимнего дворца, о которой он написал сам в своем формуляре, нигде не умел командовать ни одной дивизией. В турецкую кампанию Дибич не хотел принять начальства, а Витгенштейн не хотел его продолжать, потому что Николай и Михаил Павлович были налицо и, не имея никакого понятия о войне, мешали. Итак, у Николая кровавое красноречие это не было искаженной натурой, дурной привычкой кондотьера — а врожденное свойство дурного сердца, его истинная натура.

Ну и посмотрите в нашем «Сборнике» на отражение, на подражателя, на шаржу.

Холоп его Бибиков прощается речью с киевским дворянством; это Цицерон николаевской эпохи, каждое слово — палка, сосновая, сухая, сучковатая палка! Нахальство, кровь в глазах, желчь в крови, безопасная злоба, дерзость без границ, раболепие без стыда... все, что мы ненавидим в офицере и писаре, возведенное в генерал-адъютантскую степень. Как же было не сделать министром этого заплечного генерал-губернатора!

Людей пробы такой разве теперь только остается Муравьев, заливающий a la Biron холодной водой мужиков вместе с недоимкой.

«У меня держите ухо востро, делайте что хотите, пейте, гуляйте, ходите в публичные дома, мне дела нет. Но если вы осмелитесь хулить правительство да заниматься политическими бреднями, прошу не пенять».

Волнами грязь, густая, вонючая — Николай нашел свою клоаку.

Жандармский полковник не вынес этого, написал в Петербург. От Орлова запрос по высочайшему повелению — правда ли? (Точно в «Колоколе») — «Правда», — отвечает клоака и объясняет свое нравственно-правительственное употребление публичных домов с педагогической целью. Николай прочел — и написал: «Совершенно согласен». Всякое слово ослабит это высочайшее сочувствие. История этого не забудет, Мария Бредау может внести эту резолюцию в свой альбом «вольного обращения».

Между письмом Штейнгеля, доверчивым и добрым, и бранью николаевского дворецкого мы поместили кроткий, духовный плод из вертограда, насажденного благочестивейшей десницей православного императора Николая Павловича: смиренный донос воссоединенного, но неуспокоившегося Иосифа, архиепископа виленского, просящего о повшехном гонении коронных чиновников, косно пребывающих в лживом живоначальной истины — по западному лжетолку — понимании... Симашка известный злодей, удивляться нечего.

— это то, что московский митрополит Филарет вдруг, ни к селу ни к городу, испугавшись страшной мысли, что каким-нибудь злочудом западный лжецеркви император Александр II не знает этого доноса, — еще раз его донес!

Вот что значило тридцать лет святительства при Николае. В царствование Александра I Филарет писал кудрявые, масонско-мистические проповеди, был каким-то якобинцем в богословии, так что его катехизис был запрещен синодом; а через тридцать лет николаевского царствования он восхотел суетно совместить белый клобук с жандармским аксельбантом и стал писать уже не толкование на книгу бытия, которую никак не растолкуешь, а доносы под диктант воссоединенного Симашки. Как будто Филарет у себя на Патриарших Прудах или в Вифании и не знал, как благокротко воссоединяли униат земскими ваиями и заушениями!

Я думаю, право, и Варавва и разбойник с левой стороны лучше этих пастухов как неотстававшего, так и воссоединенного стада.

Чтоб не оставить читателей под подавляющим впечатлением попа - ренегата, губернатора-палача, митрополита, донашивающего чужие доносы, чтоб рассеять сырой и удушливый воздух из петропавловского склепа, где схоронен Николай, мы поместили в конце статью — «Об отношениях России и Австрии»[37]. «Сборника» надгробным порицанием узкой, политики Николая и упованием, полным надежды на другое время, на которое мы и сами все еще уповаем!

29 марта 1859.

Лондон, Вольная русская типография.

Примечания

Печатается по тексту сборника «Исторический сборник вольной русской типографии в Лондоне. Книжка первая. С приложением портрета Павла I, публикованного в Лондоне в 1799», London, 1859, Стр. V—XVI, где опубликовано впервые, за подписью Искандер, «Исторический сборник» вышел в свет, очевидно, месяцем позже, чем было написано предисловие. 19 апреля 1859 г. Герцен писал M. К. Рейхель: «Исторический сборник с портретом Павла готов через неделю». Ср. в письме Герцена к сыну от 19 мая 1859 г.: «Получил ли. «сборник» и читал ли «Звезду»?» Автограф неизвестен.

Стр. 77, строка 9: взять эту веру вместо: взять эту веры.

— понимании вместо: по западному лжетолку пониманий

Вольная русская типография в Лондоне будет время от времени издавать небольшими книжками «Исторический сборник»... — Вторая и последняя книжка «Исторического сборника» была издана в 1861 г.

... — Приказом министра народного просвещения по Главному управлению цензуры от 25 января 1858 г. был установлен новый порядок рассмотрения статей, касавшихся деятельности министерств. Статьи эти должны были представляться, помимо общей цензуры, еще и на рассмотрение специальных цензоров, выделенных министерствами и состоящих при цензурных комитетах. Их отзывы принимались «цензурой за главное к заключению своему основание при окончательном рассмотрении сочинений» («Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год», СПб, 1862, Стр. 423—424).

... ценсурными комитетами общественного спасения... — «Комитета по делам книгопечатания», призванного «направлять, по возможности, новые периодические литературные издания к общей государственной цели, поддерживая обсуждение общественных вопросов в видах правительственных» («Исторический обзор деятельности комитета министров», т. III, ч. 2, СПб., 1902, Стр. 197).

... коса самого ценсора Елагина не нашла бы ни травинки. — Петербургский цензор H. В. Елагин отличался исключительной придирчивостью. А. В. Никитенко писал 27 ноября 1852 г. в своем «Дневнике», что узнал «дивные» вещи о цензоре Елагине, который, например, не пропускает в физике выражение «силы природы» (А. В. Никитенко, Дневник, т. I, 1955, Стр. 354). Анекдоты о нем вошли в брошюру П. В. Долгорукова «Правда о России», Paris, 1861, Стр. 159. См. о нем же в наст. томе, Стр. 205 и 525.

... рассказ о его смерти, написанный современником— Речь идет об анонимной статье «Смерть императора Павла I» (Стр. 46—61). Статья эта основывалась на фактах, изложенных А. Ф. Ланжероном в его записках 1826 г. «О смерти Павла I» (впервые изданы в 1895 г. под заголовком «De la mort de Paul I»).

....«которых он не хотел бы иметь лакеями», как он писал к графу Кочубею... — Цитата из письма вел. князя Александра к гр. В. П. Кочубею от 10 мая 1796 г., написанного на французском языке и помещенного в книге М. А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I», СПб., 1857, Стр. 228:

См. письмо Штейнгеля к Николаю, справиться Стр. 111. — «Исторического сборника», где было опубликовано «Письмо барона Штейнгеля к императору Николаю» от 11 января 1826 г., написанное в Петропавловской крепости.

Когда он говорит: «Минута, в которую осмеливаюсь ~ ее повергли». — Здесь и далее Герцен не совсем точно цитирует «Письмо Н. С. Мордвинова к императору Александру I», помещенное в первой книжке «Исторического сборника», представляющее собою неполный и местами искаженный перевод документа, французский оригинал которого озаглавлен: «Projet de représentation à L'Empereur». Проект датирован 25 августа 1807 г. и полностью опубликован в «Архиве графов Мордвиновых» (т. 3, СПб., 1902 г., Стр. 615—624). Принадлежность этого документа Мордвинову оспаривается.

Герцен дает отсылку на страницы первокнижки «Исторического сборника», где была помещена «Записка статс-секретаря Марченко о событиях, совершившихся при восшествии на престол императора Николая I».

Наконец Николай Павлович, по словам Корфа, победителем взошел на лестницу Дворца, и императрица встретила его за нового человека. — «Восшествие на престол императора Николая I», 1857, Стр. 190. В первом издании книги М. А. Корфа (1848 г.) этот эпизод отсутствует.

Из этих-то каземат один из колодников пишет ему письмо. — О письме В. И. Штейнгеля см. выше.

.... с речи самого Николая, произнесенной в Варшаве ~ Начать с того, что людям, которые не могут отвечать, сказать, что они лгут, и кончить тем, что пригрозить уничтожением целого города, если они начнут говорить... — В своем обращении к депутатам Варшавы при приеме их во дворце Лазенки 4(16) октября 1835 г. Николай I заявил: «... Вы хотели говорить речи? — Этого не нужно! Я желаю избавить вас от лжи! Да, господа, желаю избавить вас от лжи! <... > Я воздвигнул Александровскую цитадель, и объявляю вам, что при малейшем волнении — разгромлю ваш город, уничтожу Варшаву, и уж, конечно, не я выстрою ее снова» («С. -Петербургские ведомости» от 6 октября 1835 г.).

. — Речь идет о так называемом Тайпинском восстании 1851 г. против колониального и феодального гнета.

После защиты Зимнего дворца, о которой он написал сам в своем формуляре... —

Холоп его Бибиков прощается речью с киевским дворянством... — «Речь Киевского военного, Подольского и Волынского генерал-губернатора, генерал-адъютанта Дмитрия Гавриловича Бибикова к помещикам Киевской губернии 8 мая 1851 года» была произнесена в связи с вызовом его в Петербург и последующим назначением его (в 1852 г.) на пост министра внутренних дел.

.... остается Муравьев, заливающий à la Biron холодной водой мужиков вместе с недоимкой— См. комментарий к стр. 395 наст. тома.

«У меня держите ухо востро со прошу не пенять — А. Романович-Славатинский, бывший студентом Киевского университета во времена губернаторства Д. Г. Бибикова, рассказывает в своих воспоминаниях, что Бибиков, «посетив клиники, которые были тогда в здании университета», держал перед студентами «речь такого содержания — вы-де, господа, пляшите, картежничайте, ухаживайте за чужими женами, посещайте» б..., бейте б... (его слова), но политикой не занимайтесь, не то выгоню из университета» (А. Романович-Славатинский, Моя жизнь и академическая деятельность 1832—1884 гг. — «Вестник Европы», 1903, кн. 2, Стр. 627). Проф. П. В. Павлов, вспоминая об этом случае, добавлял, что за занятия политикой Бибиков обещал не только выгнать из университета, но и грозил «солдатской фуражкой каждому, кто будет замечен в вольнодумстве» (Л. Ф. Пантелеев, Из воспоминаний прошлого, М.—Л., 1934, Стр. 162).

... — Перед публикацией речи Д. Г. Бибикова (см. выше) в первой книжке «Исторического сборника» под заголовком «Семашко, Филарет и Николай» Герцен поместил «секретно-конфиденциальное отношение» члена Синода Иосифа Семашко, митрополита Литовского и Виленского, к обер-прокурору Синода Н. А. Протасову от 10 января 1855 г. И. Семашко доносил на «строптивых» священников и требовал решительных мер для искоренения «западной ереси» во вверенной ему епархии, чему якобы препятствовал ви-ленский генерал-губернатор В. И. Назимов.

... московский митрополит Филарет ~ еще раз его донеc!— В первой книжке «Исторического сборника» было напечатано письмо митрополита Филарета от 15 декабря 1855 г., адресованное Виленскому генерал-губернатору В. И. Назимову, в котором он, повторяя донос И. Семашко, высказывает предположение, что этот донос мог остаться неизвестным Александру II, так как Николай I получил его перед самой смертью.

.... Филарет ~ был каким-то якобинцем в богословии, так что его катехизис был запрещен синодом... — В 1823 году московский митрополит Филарет по поручению Синода составил катехизис с текстами на русском языке. В следующем, 1824, году его катехизис был запрещен в связи с гонениями Аракчеева на библейское общество и Филарета как его члена. В 1827 г. катехизис Филарета был вновь издан, но с славянскими текстами.

.... на Патриарших Прудах или в Вифании... — Митрополит Филарет жил близ Патриарших прудов или в Спасо-Вифанском монастыре, близ Троице-Сергиевской лавры.

... ваиями — Розгами (букв, ветвями — старослав.).

... разбойник с левой стороны... — По евангельской легенде — один из разбойников, распятых вместе с Христом, до конца не веривший в его божественное происхождение и не раскаявшийся в своих грехах (Евангелие от Луки, гл. XXIII).

— «Об отношениях России и Австрии». — В «Историческом сборнике вольной русской типографии в Лондоне» 1859 г. была помещена анонимная статья «Священный союз и австрийская политика».

Больно нам было ввтой статье видеть высокомерный отзыву 14 декабря. — «Священный союз и австрийская политика»: «В нас нет никаких революционных элементов, а между тем вся внутренняя политика основана была на страхе этих несуществующих элементов. Ничтожная, подражательная попытка 12 декабря, сама вызванная новой системой императора Александра, еще более закрыла глаза правительству» (Стр. 158).

[35] См. письмо Штейнгеля к Николаю, справиться стр. 111