Выговор по службе

ВЫГОВОР ПО СЛУЖБЕ

Рассказывают, что в те патриархальные времена, когда «еще нам новы были» все канцелярские порядки и немецкая бюрократия чуть-чуть пускала солодковые корешки свои в едва распаханную русскую землю, в какую-то дикастерию сошла или, лучше, наслалась бумага из Петербурга, в которой велено было сделать одному чиновнику строжайший выговор при отворенных дверях присутствия. Презус потер лоб, поморщился, да и давай его, в дверях, пушить на чем свет стоит. «Ах, говорит, ты такой-сякой, чего не идешь в отставку, коли службы не знаешь». Тот слушал, слушал, наконец, потерял терпение объявил, что он будет жаловаться высшему начальству за афронт чести.

Презус, видя, что чиновник хочет идти, велел его задержать в канцелярии, вышел из присутствия, снял мундир, надел cepтук и, протягивая обе руки, сказал рассерженному чиновнику:

— Друг ты мой сердечный, ведь мне-то каково было, ведь я тебя люблю душевно, ведь хлеб-соль двадцать лет водил, не каменный я какой. Пожалуйста, прости!

— С чего же вы взъелись на меня? — спросил титулярный обиженный советник.

— Служба, служба, вот видите предписанье из Петербурга — написано: «Сделать строжайший выговор».

— Так это вы из-за этого меня и в хвост и в гриву?

— Как же, батюшка, строжайше.

— Ну, бог вас простит!

Этот анекдот пришел нам в голову вследствие письма, недавно полученного нами, ставящего нам на вид наши упущения и недостатки.

Странный pli[62] принял русский ум. Наклонность к насмешке, к иронии — совершенно национальные и прекрасные свойства в нашем характере — превратились под канцелярским влиянием Петровской эпохи в страсть к начальническим выговорам.

Мы получали их не один раз. Вот несколько слов в ответ последнему, писанному от имени «Легиона» наших доброжелателей.

«Не довольно, — говорит автор, — в прекрасном далеко изготовлять бомбы, надобно их уметь бросать, и чем больше и чаще, тем лучше; никто не требует от вас, чтоб вы были в одно и то же время писателем и книгопродавцем. Никто также не потребует, чтоб вы разорились на общую пользу, но, объявив, что труды ваши в настоящее время вознаграждаются материально, вы дали публике право контролировать ваши издания..»[63]

«Если, — продолжает автор, — ваших собственных сил недостаточно, пригласите печатно сотрудников. Многие поехали бы даже в корректоры, но, не зная какой accueil[64] вы им сделаете, не решатся ехать на авось. Кстати, корректура в ваших изданиях все хуже и хуже, и есть строки, которых смысл совершенно непонятен, непростительная небрежность — за огромные деньги. Если в Лондоне дорого издавать, то перенесите издание, т. е. печатание, в Германию. Ведь печатают же Schneider и Frank вещи не менее кричащие».

«Желательно, чтобы «Колокол» выходил чаще, обратился бы в газету: все указы, приказы и т. п. должны тотчас обсуживаться в «Колоколе». Иные №№ «Колокола», извините, чрезвычайно бедны по содержанию. ПОВТОРЯЮ, если вы не признаете в себе редакторского таланта, то вызовите, стоит только клич кликнуть».

Мы уверены, что автор без умысла употребил этот тон, который никогда не придет в голову ни одному английскому журналисту, потому что в Англии есть борьбы, нетерпимости, доходящие до грубости, но нет внушений, нет служебных распеканий, нет начальнических ПОВТОРЯЮ; пора отучиться и нам.

Что касается до рассылки книг, это дело г. Трюбнера, и нельзя не отдать ему полной справедливости, что он действовал с большим умом и с большим успехом, доказательством этому — расход вторых изданий и продажа «Колокола».[65]

Не надобно забывать, какие препятствия делают циркуляции наших книг. Когда Норов вымолил у Мантейфеля и у Бейста запрещение «Колокола», целые посылки его пропадали или отсылались назад с таким порто, что лучше было отказываться от них. Месяц тому назад Тимашев исходатайствовал новое гонение в Париже, и 5 книжка «Полярной звезды» и 3 последних листов «Колокола» нашли свою преждевременную кончину в закормах французских таможен.

Этими мерами полиции ничего не сделают, в этом нет сомнения. Но желающий контролировать не должен забывать, что периодические потери эти падают на Трюбнера, в силу этого он назначает цены слишком дорогие; мы с этим согласны, и будущие издания он очень понизит по нашему совету.

.

Вы видите, что сделал г. Трюбнер для распространения русских книг и что полиция — для уничтожения их. Но что сделали русские, для того чтоб способствовать циркуляции? — Ничего!

Мы двадцать раз предлагали посылать куда угодно наши книги и «Колокол» за полцены и доставку, мы не получили заказу ни на одну гинею. На что нам кликать клич, на что нам commis-voyageur — кто мешает вам с той стороны протянуть руку, когда с этой подают книгу?

«Дверь открыта, хотите вы ей воспользоваться или нет — останется на вашей совести».

— это к делу не идет. Можно себя считать очень способным и не иметь никакого таланта. Самый вопрос показывает, что наша способность очень сомнительна, — но кличи и в этом случае мы не будем кликать. Неужели почтенный автор думает, что в издании, основанном на безусловной тайне корреспонденции, может участвовать каждый незнакомец, умеющий писать по-русски и не имеющий другого занятия? Да нам на нашу кличь Тимашев даром отправит корректоров и батырщиков. Если же есть близкие нам люди, способные и желающие работать с нами, они нас найдут без клича и мы им будем очень рады.

«Полярная звезда» и «Колокол» доказали возможность и своевременность русских изданий за границей. Первые ручьи всегда бывают беднее последующих рек. Мир не клином сошелся — разве кто-нибудь говорит, что вне России может быть только один русский журнал, да и то в Лондоне. Вы довольны русскими изданиями в Лейпциге и Берлине, вы верите возможности свободного слова в настоящей Германии — издавайте там новый журнал.

Мы с своей стороны готовы братски помогать всякому свободному органу русской мысли

Печатается по тексту К, л. 48 от 15 июля 1859 г., Стр. 395—397, где опубликовано впервые, в отделе «Смесь», за подписью: И—р. Автографнеизвестен.

Статья, написана Герценом в ответ на письмо к нему А. А. Чумикова от 28 июня 1859 г. из Любека. Ранее, в 1851 г., Чумиков в письмах к Герцену весьма сочувственно обсуждал вопрос об организации за границей типографии для распространения в России произведений Герцена и установления связей с прогрессивными кругами (см. ЛН, т. 62, Стр. 710— 725). В письме от 28 июня 1859 г. Чумиков, критикуя постановку издательского дела Трюбнером и организацию продажи и распространения изданий Герцена, обнаружил непонимание задач революционной пропаганды и подходил к «Колоколу» с требованиями, предъявляемыми к обычной газете: исчерпывающая информация о текущих событиях, публикация правительственных постановлений, распоряжений и пр. (полный текст письма Чумикова см. в «Голосе минувшего», 1913, № 5, Стр. 230 и след.). Герцена возмутил развязный тон этого письма, и он ответил на него Чумикову письмом от 7 июля 1859 г., а также со страниц «Колокола» комментируемой статьей.

.... в те патриархальные времена, когда «еще нам новы были»... — Герцен перефразирует начальные строки стихотворения А. С. Пушкина «Демон»:

В те дни, когда мне были новы

Все впечатленья бытия...

... дикастерию— Герцен использует название суда присяжных в древних Афинах для иронического наименования русского судебного учреждения.

Презус... — Герцен иронически именует начальника-канцеляриста, используя официальное звание председателя военно-судной комиссии, удержавшееся до военно-судебной реформы 1867—1868 гг.

Когда Норов вымолил у Мантейфеля и у Бейста запрещение «Колокола»... — герценовских изданий, печатавшихся в Лондоне (см. статьи Герцена «Материалы для некролога Авраамия Сергиевича Норова», «Лакеи и немцы не допускают», «Письмо к саксонскому министру внутренних дел» и «Словобоязнь» — в т. XIII наст. изд.).

Месяц тому назад Тимашев исходатайствовал новое гонение в Париже... — См. статью Герцена «1814—1859. Второе занятие Парижа русскими» (Стр. 130 наст. тома).

Открывая русскую типографию в 1853 году, мы говорили вам: «Дверь открыта, хотите вы ей воспользоваться или нет — останеся на вашей совести» — Герцен приводит цитату из листовки «Вольное русское книгопечатание в Лондоне. Братьям на Руси» (см. т. XII наст. изд., Стр. 63).