Изобличитель

ИЗОБЛИЧИТЕЛЬ

Мы имеем перед глазами две тетрадки, в которых студенты Московского университета изобличают аудиториям дурные поступки товарищей. Вещь очень полезная, но недостаточная; за таким обвинением должен быть суд, — суд, обязанный выслушать оправдание, суд, настолько выражающий живое, деятельно-нравственное понятие аудитории, настолько сильный ее сочувствием, чтоб он мог исключать из среды студентов уличенного негодяя.

Изобличения, не ведущие ни к каким последствиям, кроме праздных пересудов, при существовании корпорации — вредны, доказывают нравственную шаткость ее и недостаток общественной силы.

В полках, при всей военной дисциплине, офицеры очень часто заставляют загрязнившегося товарища выходить в отставку. На первый случай мы не хотим рассказывать преступные и грязные истории, прочтенные нами, во берем две из них, самые гнусные, для того чтоб поставить вопрос: могут ли порядочные студенты находиться в одной и той же аудитории с подобными товарищами, если они не оправдаются, и могут ли их терпеть, если они не хотят оправдываться?

Один студент из ревности заманил девушку, с которой был в связи, на квартиру к товарищу; там, осыпая ее ударами, юный Отелло раздел ее до рубашки и потом вместе с своим товарищем отодрал арапником. В этой отвратительной истории особенно замечательно то, что счастливый соперник палача был тоже студент и не только ничего не сделал, узнав об этом, но даже не возбудил этим смирением особенного внимания Изобличителя.

Второе происшествие еще гнуснее.

Какой-то студент, обидевшийся тем, что крепостной его слуга повесил свои панталоны на вешалку с господским платьем, бил его палкой, не говоря причины и требуя, чтоб тот догадался; так как бедный мальчик не догадывался, студент его бил всякий день до тех пор, пока полиция, узнав об этом, вступилась за него и отослала мальчика к родителям.

В истории с несчастной девушкой еще можно сыскать тень извинения — в ревности. Хотя и трудно чем-нибудь объяснить (кроме пьяного состояния) роль Пилада, державшего жертву своего Ореста. Но от этого систематического тиранства над мальчиком мальчишки-барина — и притом студента — становится волос дыбом. Это холодное, обдуманное, старческое злодейство, лишенное даже той грязной поэзии, которая окружает всякий разврат и всякое буйство, cela promet[109]... и особенно в то время, когда вся Россия говорит об уничтожении крепостного права! Такое глубокое, коренное растление, однажды узнанное, вряд имеют ли право студенты амнистировать, не взяв на себя доли грязного пятна.

Нам возразят, что люди, способные бить своих людей, не подчинятся суду, не выйдут на правеж, а, пожалуй, донесут — и все-таки останутся.

Если тысяча студентов не умеют отлучением от огня и воды товарищества отравить жизнь какому-нибудь негодяю, преступнику или доносчику до того, чтоб он не смел против их воли остаться, тогда лучше не делать обличений, а исправно слушать лекции, держать спокойно экзамен и еще спокойнее идти на службу...

В наше время подобный случай был невозможен. Мы не слыхали о студентах-палачах, студент, который бы бил систематически своего крепостного слугу, не был бы с нами, или мы бы не были с ним, а, может быть, годом, двумя раньше в Вятке или Перми.

Что касается до университетского начальства, оно имеет тот характер тяжелой глупости, к которому особенно предрасполагает педантская ученость, старосеминарское боговоспитание, доктринаризм и вообще наука, когда она не по организму.

Рядом с тупоумием и иезуитизмом, с Баршевым, «требующим кнута для живых и позора для мертвых», и Орнатским, «толкующим об особенных, притечениях святого духа на главу помазанника божия», встречаются разные канцелярские пакости, показывающие, что aula университетская все же кровная, родная уездному суду, гражданской палате.

Зачем Майкову (которого, говорят, уволили из комитета об освобождении крестьян за то, что он защищал крепостное право) кафедра сохранена после его истории, а он сам живет в отпуску?

Зачем Овидий, воспевший любовь пауков, — Варнек — не лишен кафедры и Борзенков только его адъюнктом?

Зачем frater[110] Летунов все спит, когда его зовут по обязанности к больным и даже умирающим студентам? Он таким образом уже заспал Жукова. Альфонский в качестве генерала и хирурга мог бы сделать свой суд Соломонов. Если же Летунов одержим спячкой, как многие из русских «грызунов», по свидетельству Палласа, то отчего же не найти ему больше дневного употребления — лечить ректорских кошек, попечительских лошадей, Орнатского, когда он занеможет, и прочих вещей, которых не очень жаль.

Примечания

Заметка написана от имени издателей «Колокола». Авторство Герцена устанавливается на основании непосредственной связи заметки со статьей «Синхедрион московских университетских фарисеев» (см. наст, том). Герцен использовал для обеих статей материал, присланный из России и рассказывающий о нравах в Московском университете: об истории с профессором Варнеком, Варшевым и пр. (см. реальный комментарий). Включено М. К. Лемке (Л X, 203—205), который отмечал: «принадлежность ясна из указания на Пермь и Вятку» (Стр. 488).

Рукописный журнал «Изобличитель» начал выходить в Московском университете с конца марта 1859 г. (с конца 1858 г. в Московском университете выходило семь рукописных журналов). Как и другие подобные издания этот журнал был недолговечен: он прекратил овое существование на шестом номере.

Издавали журнал «Изобличитель» студенты, примыкавшие к кружку будущего фольклориста П. Н. Рыбникова. Из кружка Рыбникова в 1858 г. выделилась группа, студентов, организовавшая свой кружок, в котором обсуждалось прочитанное или прослушанное на «рыбниковских вторниках». По свидетельству активного участника этого кружка И. П. Деркачева, «собирались в этом новом кружке как студенты — крымчане, так и молодые люди из разных мест России. Тут собирались большей частью вновь познакомивавшиеся между собой в аудиториях Московского университета. Знакомство завязывалось на почве освободительных идей и общей готовности послужить делу народного образования. Готовясь сделаться народными учителями, мы стали строго следить за собственными поступками, а также и за поступками своих товарищей по университету. Таким образом, вот как зародилось увлечение самобичеванием и изобличением. Отсюда и вытекло стремление к осуществлению рукописного журнала, который и стал выходить позднее под названием «Изобличитель» («Литературные салоны и кружки», Academia, 1930, Стр. 433). Подробнее о журнале «Изобличитель» см. в статье А. Малеина «Изобличитель» — рукописный журнал студентов Московского университета» («Звенья», т. III—IV, 1934, Стр. 471—483).

В настоящей статье Герцен использует факты, описанные в № 1 и № 3 «Изобличителя». Видимо, именно об этих «двух тетрадках» журнала и идет речь в самом начале заметки.

... роль Пилада, державшего жертву своего Ореста. —

,..мы бы не были с ним ~ годом, двумя раньше в Вятке или Перми. — В этих городах Герцен отбывал ссылку в 1835—1837 гг.

... Орнатским, «толкующим об особенных притечениях святого духа на главу помазанника божия»— Цитата взята из № 1 «Изобличителя».

... aula... — Аудитория, зала (лат.).

— В «Изобличителе» рассказывалось, что А. А. Майков в звании доцента в 1858 г. стал читать курс истории русской литературы на словесном факультете Московского университета. Утвержденный в своем звании министром просвещения А. С. Норовым, вопреки желанию большинства профессоров, Майков после седьмой лекции был освистан. Часть студентов, выражая протест против того, что Майков вместо своего предмета читал, и довольно плохо, русскую историю, покинула аудиторию. В перерыв между занятиями для переговоров с Майковым в профессорскую были посланы два студента — П. Н. Рыбников и В. И. Герье, которым Майков ответил: «Я приду читать, да еще и не один, а с полицией». Эта история дошла до университетского начальства, которое потребовало, чтобы студенты извинились перед Майковым. После некоторого сопротивления студенты согласились извиниться в письменной форме. Начальство этим было удовлетворено, а Майков подал в отставку. Некоторые дополнительные данные об этой истории см. в книге: Б. Н. Чичерин. Воспоминания. Московский университет. М., 1929, Стр. 15—16.

Зачем Овидий, воспевший любовь пауков, — Варнек... — «О зародыше вообще и о зародыше брюхоногих слизняков» и большой работы «Ober die Bildung und Entwicklung des Embryos bei Gasteropo-den» («Течение формирования и развития зародыша у слизняков»). О «варнековской истории» см. в статье «Синхедрион московских университетских фарисеев» в наст. томе.