СЛОВО ГРАФА ВИКТОРА ПАНИНА К ДЕПУТАТАМ
Господа,
вы помните слова государя императора, я их глубоко запечатлел в моей памяти и буду действовать сообразно им. Вы знаете, что предположения Редакционной комиссии еще не утверждены, а потому не могу сказать ничего ни успокоительного, ни благоприятного для вас и надеюсь, что вы воздержитесь от всего, что может возбудить большие надежды или опасения в дворянстве. Хотя сам богатый помещик, я не забуду интересы помещиков небогатых и, помня, что крестьяне не имеют здесь своих представителей, я буду иметь в виду выгоды их, тем более что вполне убежден, что дело не может обойтись без жертв со стороны дворян. Это дело, гг., наше частное, семейное, оно не должно выходить отсюда, а потому не надо распространять его, а тем более писать об нем за границу. будут стараться завлечь вас.
Дверь моя вам всегда открыта для всех и каждого, но я прошу вас не посещать меня, чтобы не подать повод к толкам, что я нахожусь под влиянием того или другого. Итак, господа, советую вам заниматься. гг., в этом отношении я имею навык; нет такого важного государственного дела, которого нельзя было бы окончить в четырнадцать дней.
Бессмысленные слова этого графа-чиновника почти примирили нас с ним, нам стало жаль эту длинную фигуру больного, у которого на такой высоте размягчился мозг (и прежде не очень твердого состава, по правде). Он подлежит исключительно медицинскому суду; суду общественного мнения подлежит тот, кто его посадил вместо сумасшедшего дома в освободительный!
Заметьте, каждая фраза плюс-минус — равна нулю.
Что значит, что Панин не имеет ничего ни успокоительного ни благоприятного? Что он называет успокоительным? Оставить все по-прежнему? Права на домокрадство, на постельную барщину, на шесть дней... розги, , почему его следует беречь под сурдинкой? Это дело земское, историческое, всероссийское, а вовсе не семейное богатых помещиков, сердобольствующих бедным. А хорошо и это хвастовство своим состоянием! Представьте себе судью, который бы сказал просителю: «Несмотря на то, что я богат, а ты беден, я тебя буду защищать». За такую грубую пошлость министр юстиции (если б он был не Панин) должен был бы сделать ему через Топильского выговор.
Страх перед «Колоколом» нам слишком лестен, мы становимся на стул и целуем его за это в лоб.
Донос на Шувалова и страх перед ним гадок, мелок. Впрочем, хороши и мы, забыли нашего старика Крупова: какого же мы смысла доискиваемся в словах больного, который все забыл, даже Альфреда де Мюссе; иначе бы он знал, что «дверь должна? быть заперта или открыта!»
Примечания
Печатается по тексту К, л. 68-69 от 15 апреля 1860 г., Стр. 567, где опубликовано впервые, без подписи. Этой статьей открывается лист «Колокола». Автограф неизвестен.
Статья представляет собою очередное выступление против Панина, написанное в характерном для Герцена сатирическом стиле (ставшее обычным для его статей о Панине упоминание «длинной фигуры больного», обращение к доктору Крупову — персонажу повести «Доктор Крупов» и т. д.). Авторство Герцена подтверждается и его письмом к М. К. Рейхель от 16 апреля 1860 г., где он пишет: «Колокол посылаю сегодня: утешьтесь моими ругательствами Панина». Возможно, что данную статью имеет в виду Герцен и в письме к Т. П. Пассек от 12 мая 1860 г.: «Александр разгорячился моей статьей о Панине...». Включено Л. А. Тихомировым (Т, 227—228) и М. К. Лемке (Л X, 288—289).
«дверь должна быть заперта или открыта!»— Вероятно, имеются в вид слова Филиппе Строцци из драмы Мюссе «Лоренцаччо»: «Когда двери окна моего дома будут заколочены, о Строцци перестанут думать. Если они останутся открытыми, я буду свидетелем того, как вы все падете один за другим» (Действие 3, сцена 7).