LA VÉRITE SUR LA RUSSIE
(Par le prince pierre dolgoroukoff, paris, 1860)
Если б наши европейские читатели нас спросили, какая партия, какое мнение управляет теперь Россией, мы были бы очень затруднены; современный ход дел у нас представляет постоянную, ежедневную борьбу бюрократии, опертой на камариллу (на дворню) и на тайную полицию, против общественного мнения и истинных выгод страны, представляемых образованной частью дворянства, всеми серьезными в честными людьми в России, русской литературой, которая своим высоким пониманьем и добросовестностью принесла огромную пользу стране в продолжение пяти лет, прошедших после дикого царствования Николая. Это жалкое положение беспрерывной борьбы исполнено опасности в будущем. Петербург — театр интриг с самого основания своего — наполнен ими больше, чем когда-нибудь. В решительную великую минуту начатых реформ вопросы о лицах, самолюбивые соперничества и, всего более, страсть стяжанья мешают всему и сбивают с дороги. Правительство в России похоже всего больше на корабль, носимый по океану без всякого направления. Капитан исполнен прекрасных намерений, но мичмана, рулевые и кормчие — тупости невероятной. Между ими и пассажирами глубокое отвращение и постоянная борьба. Капитан не решается их заменить более способными, он ждет, пока старые перемрут, т. е. пока и те состарятся и будут желать одного покоя. В ожидании корабль может удариться о скалы!..
Лишь бы пассажиры спаслись, а что касается до моряков и корабля, туда им и дорога...
Автор полагает, что мы, как социалисты, не будем согласны с его конституционными стремлениями. Мы думаем, напротив, что есть обстоятельства, при которых нельзя избегнуть этих переходных форм, они столько же необходимы беснующемуся самодержавию, сколько камзол беснующемуся вообще. Мы думали, что петербургское императорство могло еще сослужить одну службу, разрубая им самим скрученный узел крепостного состояния. Такие перевороты должны разражаться, как громовой удар, являться, как Минерва, с копьем в руке, в латах и шлеме. Не тут-то было, наше самодержавие оказалось недоросшим до энергического решения — и не мудрено, оно не знало чего хочет и спрашивало то тех, то других, чтоб узнать свое желание. Такую власть надобно взять в опеку, пока она не наделала больше бед. А чего нельзя ждать от власти, которая из карбункула Ростовцева развила Панина?
Давно ли было дело Огрызки, оно всех удивило и всего больше государя, он был поражен своей жестокостью, решительностью и, покраснев до ушей, велел выпустить Огрызку. «Но счастливые дни в Аранхуеце прошли!» Теперь государь не краснея ссылает без суда Унковского и Европеуса и судит не судебным местом Головачева. Снова подымаются в пудретное заведение Тимашева и Ко мифические доносы, берут студентов, берут бумаги, берут профессоров, бессловесный Иван Лужин становится, как Щервуд, Лужин Верный. Разумеется, что в таком положении всякого рода перилы, плотины, gardefous[125] со стороны общества против Зимнего дворца очень хороши.
Князь Долгоруков хорошо делает, что печатает по-французски, наши бюрократы боятся огласки, особенно на французском языке — дамы прочтут и французские тайные советники... Как-то все перед французом стыдно. И Потемкин (из которого у нас умели сделать интересного героя), ударивши в лицо (само собою разумеется) русского полковника, сконфузился, увидевши Сегюра, и стал извиняться перед ним и пороть какую-то дичь. Но зачем же автор лишил своих гербев имен, мы любим их во всей их конкретности, с их именем и отчеством, с их волом и ослом, с их чином, ростом, кавалериями, фамилией и Топильским. Помилуйте, чего их жалеть!
«Колокол» (ст. 336—337); мы действительно не знаем, а должно быть, хорошо.
Примечания
Печатается по тексту К, л. 70 от 1 мая 1860 г., Стр. 590, где опубликовано впервые, в отделе «Смесь»,за подписью: И—р. Автограф неизвестен.
Заметка посвящена выходу в свет книги П. В. Долгорукова, изданной в трех частях в Париже в апреле 1860 г. Под заголовком «Правда о России» книга вышла в русском переводе, там же, в 1861 г., в одном томе.
.... — Герцен имеет в виду легенду о богине мудрости Минерве, вышедшей из головы Юпитера уже готовой к бою, в латах, шлеме, с мечомв руке.
... из карбункула Ростовцева развила Панина?— См. в наст, томе заметку «Невероятная новость о назначении Панина...».
Давно ли было дело Огрызки— См. заметку «И. Лелевель и казематы» в наст, томе и комментарий к ней.
«Но счастливые дни в Аранхуеце прошли!»— Цитата из драмы Шиллера «Дон Карлос инфант испанский», действие 1, явление 1.
...... — См. комментарий на Стр. 533—534 наст. тома.
... и судит несудебным местом Головачева. — «Известна ли вам безобразная история с Головачевым (корчевским помещиком), которого посадили на три месяца на гауптвахту за грубое письмо к губ(ернскому) предводителю (Клокачеву)... который хотел уничтожить университетские стипендии...» Ср. «Тверской помещик Головачев (Письмо к редактору)» в К, л. 70 от 1 мая 1860 г., Стр. 583—585.
... становится, как Шервуд, Лужин Верный. — Харьковский губернатор И. Д. Лужин, донося в III отделение о студенческих волнениях в Харьковском университете весной 1858 г., представлял их делом тайной революционной организации. Роль Лужина Герцен иронически уподобляет предательской роли унтер-офицера И. В. Шервуда, который в свое время донес о существовании Южного общества декабристов, за что указом царя получил в 1826 г. право именоваться Шервудом Верным.
В заключение попросили бы мы почтенного автора сообщить ~(ст. 336—337)... — Имеется в виду следующее место из книги Долгорукова «La vérité sur la Russie»: «Русская бюрократия и придворная камарилья были бы счастливы, если бы могли добиться любой ценой благосклонности г. Герцена и еще более, — прекращения его публикаций»