<ПРЕДИСЛОВИЕ
К «ИСТОРИЧЕСКОМУ СБОРНИКУ
ВОЛЬНОЙ РУССКОЙ ТИПОГРАФИИ» В ЛОНДОНЕ,
1861 г. кн. II>
Второй выпуск «Исторического сборника Вольной русской типографии» доставит несколько любопытных материалов для уголовного следствия, теперь начавшегося над петербургским периодом нашей истории. Золотые времена Петровской Руси миновали. Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя. За ним последовали в опалу не только Анна с Бироном, но и Менщиков с Волынским, потом благодушная Елисавета Петровна и еще больше благодушный Петр Федорович. Далее еще не позволяют нам знать историю. Русское правительство, как обратное провидение, устроивает к лучшему не будущее, но прошедшее. Пошлая газетная ложь остается обязательной. В дозволенной истории все сохранилось — от гастрической болезни Петра III и апоплексического удара Павла I до изумительных побед Паскевича и пр.
Вот этому-то пробелу и помогают несколько статей нашего сборника. Имеют ли некоторые из них полное историческое оправдание или нет, например, статья о финском происхождении Павла I , не до такой степени важно, как то, что такой слух был, что ему не только верили, но вследствие его был поиск, обличивший сомнение самых лиц царской фамилии. И немудрено, если вспомнить неслыханный сбор всевозможных подлогов и незаконнорождений, спутанного родства и сомнительных происхождений этой династии, которая при Николае с бурбонской аристократией ставила себя представителем легитимизма.[168]
Династия, исправляющая, по выражению кн. П. Долгорукова, должность Романовых, не только не романовская, но и голштейн-готторпская, даже и не салтыковская, — кажется этого было бы довольно, по крайней мере с материнской стороны императорский дом в родстве с Ангалт-Цербстом. Мать у каждого бывает своя — например, кто была мать Бобринского, никто не сомневается. Но после разных сомнений в отце Павла оказывается, что он не от своей матери, и петровская династия, становится, династией, родства не помнящей.
Точно так, как ее члены не верят, что они — они, так в верят они и в ту власть, которая у них в руках, отсюда постоянные попытки террора, страха и готовность уступить.
Между двумя геркулесовыми столбами деспотизма, между приказами Павла, обличающего больше белую горячку, чем черную душу, и увеличением приговоров по делу Петрашевского, обличающим гораздо больше черной души и не меньше белой горячки в Николае, — читатели, между прочим, найдут государственную уставную грамоту Российской империи. У Александра I было так велико сомнение в прочности этой искусственной машины граненых штыков и чиненых перьев, что он боялся, что не сегодня — завтра этот наскоро сколоченный острог развалится. Ссылая с жесткостью трусости и неспокойной совестью на каторжную работу за либеральное слово, за смелый! стих, самодержцы, на всякий случай, сами втихомолку заказывают проекты, и вы не думайте, что это было только при Александре. Николай, этот человек, которого рука не дрогнула, подписывая приговоры на ссылку за то, что человек «слушал разговоры» или присутствовал при «чтении письма В. Белинского к Гоголю», — поручал особому секретному комитету составлять какое-то новое уложение в 1829 году.
Читатели наши, конечно, не ждут, что сам Павел чуть не сделался конституционным императором. Вот что мы читаем в записках одного из героев 14 декабря:
Граф Никита Иванович Панин, воспитатель великого князя наследника Павла Петровича, провел молодость свою в Швеции. Долго оставаясь там посланником и с любовью изучая конституцию этого государства, он желал ввести нечто подобное в Россию: ему хотелось ограничить самовластие твердыми аристократическими институциями. С этой целию Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства в учреждении верховного сената, которого часть несменяемых членов (inamovibles) назначались бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из своего сословия лиц. Синод также бы входил в состав общего собрания сената. Под ним (т. е. под верховным сенатом) в иерархической постепенности были бы дворянские собрания, губернские или областные и уездные, которым предоставлялось право совещаться об общественных интересах и местных нуждах, представлять об них сенату и предлагать ему новые законы.
Выбор как сенаторов, так и всех чиновников местных администраций производился бы в этих же собраниях. Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы власть исполнительная с правом утверждать сенатом обсуженные и принятые законы и обнародовать их. В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д. И. Фонвизиным под руководством графа Панина. Введение или предисловие к этому акту — род considerants[169], — сколько припомню, начиналось так: «Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют. Просвещенной ясностию сея истины и великими качествами души одаренный монарх, приняв бразды правления, тотчас почувствует, что власть делать зло есть несовершенство и что прямое самовластье тогда только вступает в истинное величие, когда само у себя отъемлет власть и возможность к содеянию какого-либо зла и т. д.». За этим следовала политическая картина России и исчисление всех зол, которые она терпит от самодержавия.
ложи были подозреваемы в революционных замыслах, генерал-губ. князь Прозоровский, преследуя масонов считал сообщниками или единомышленниками их всех, служивших в то время в Московском университете, а П. И. Фонвизин был тогда его директором.
Перед самым прибытием полиции для взятия его бумаг ему удалось истребить конституционный акт, который брат его ему вверил. Но третий брат, Александр Иванович, случившийся в, то время у него успел спасти введение или considérants, которого начало я выписал выше. В 1826 г., при арестовании Михаила Александровича Фонвизина; эту бумагу взяли вместе с прочими; об ней спрашивали его в известном комитете, и он рассказал всю историю, как знал. Покойному Никите Михайловичу Муравьеву он сообщил с нее копию, и тот переделал ее, приспособив содержание этого акта к царствованию Александра. Разошлось несколько экземпляров этого сочинения, которое стали приписывать М. И. Фонвизину. В 1825 году князь М. Д. Горчаков, нынешний наместник в Польше, признавался, что он в восторге от него (каков!). Подлинное введение, писанное рукою Д. И. Фонвизина, после как-то досталось И. П. Бекетову и должно храниться в его бумагах.
Александр Иванович Фонвизин рассказывал, что в 1773 и в 1774 году, когда цесаревич Павел Петрович достиг совершеннолетия и женился на дармштадской принцессе, названной Наталиею Алексеевною, граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал П. И. , княгиня Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо ее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, чго, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие. Душою заговора была супруга Павла, в. к. Наталья Алекс., тогда беременная.
При графе Панине были доверенными секретарями Д. И. Фонвизин и Бакунин (Петр Васильевич), оба участники в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем. Он открыл любовнику императрицы князю г. г. Орлову все обстоятельства заговора и всех участников — стало быть, это сделалось известным и Екатерине. Она позвала к себе сына и гневно упрекала ему его участие в замыслах против нее. Павел испугался, принес матери повинную и список всех заговорщиков. Она сидела у камина и, взяв список, не взглянув на него, бросила бумагу в камин и сказала: «Я не хочу и знать, кто эти несчастные». Она знала всех по доносу изменника Бакунина. Единственною жертвою заговора была великая княгиня: полагали, что ее отравили или извели другим образом. Из заговорщиков никто не погиб. Екатерина никого из них не преследовала. Граф Панин был удален от Павла с благоволительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича 5000 душ[170] и остался канцлером. Брат его фельдмаршал и княгиня Дашкова оставили двор и переселились в Москву. Князь Репнин уехал в свое наместничество, в Смоленск; а над прочими заговорщиками учрежден тайный надзор.
Не знаю, можем ли мы, должны ли благодарить особ, приславших нам эти материалы, т. е. имеем ли мы право на это. Во всяком случае они должны принять нашу благодарность как от читателей за большее и большее обличение канцелярской тайны Зимнего дворца.
случаях, когда нет особых препятствий, мы очень желали бы знать источники или имя автора — если не для печати, то для нас. Тимашев, как ни езди в Лондон и каких мошенников III отделения ни посылай, ничего не узнает — за это мы ручаемся.
24 декабря 1860
Печатается по «Историческому сборнику Вольной русской типографии в Лондоне», кн. II, 1861 г., Стр. V—XIII, где опубликовано впервые, за подписью: И—р и с заголовком: «Предисловие Искандера». Автограф неизвестен. Объявление о выходе «Исторического сборника» помещено в К, л. 90 от 15 января 1861 г.
В настоящем издании в текст внесено следующее исправление:
: верховного совета (по источнику цитаты).
Сам Устрялов наложил тяжелую руку на некогда боготворимого преобразователя... — Герцен имеет в виду официозную «Историю царствования Петра I» H. Г. Устрялова, первые три тома которой вышли в свет в 1858 г., т. IV— в 1859 г. (т. VI — в 1864 г.).
Пошлая газетная ложь ~ апоплексического удара Павла I... — «С. Петербургских ведомостях», утверждалось, что Петр III скончался от «гемороидического припадка» и «колик» (№ 55 от 9 июля 1762 г.), а Павел I — от «апоплексического удара» (№ 24 от 15 марта 1801 г.). Н. Г. Устрялов в своей «Русской истории» повторял официальную версию о естественных причинах их смерти (т. III,СПб., 1839, стр. 288 и т. IV, СПб., 1840, Стр. 228). В двух вышедших книгах «Исторического сборника» был помещен ряд статей, в которых раскрывались действительные обстоятельства убийства обоих императоров.
... до изумительных побед Паскевича... — Имеются в виду успехи русских войск во время русско-персидской войны 1825—1828 гг. и русско-турецкой войны 1828—1829 гг., которые в «Историческом обозрении царствования Николая I» Н. Г. Устрялова, повторявшего официальную версию, приписывались личным заслугам И. Ф. Паскевича, «гром пушек» которого «оглушил врагов и заставил султана трепетать в самом Константинополе» (Н. Г. Устрялов, Историческое обозрение царствования Николая I, СПб., 1847, Стр. 57). Во втором выпуске «Исторического сборника» было помещено письмо бывшего главнокомандующего во время русско-персидской войны А. П. Ермолова к Устрялову от 1847 г., в котором он протестовал против приписанных ему «недостатков способностей» и против неумеренных восхвалений Паскевича. В том же сборнике была напечатана статья «А. П. Ермолов», в которой Паскевич квалифицировался как «самый подлейший раб Николая» («Исторический сборник», кн. 2, Стр. 244).
... статья о финском происхождении Павла I... — В статье «О происхождении императора Павла» передавалась широко распространенная легенда о том, что сын Екатерины II, родившийся мертвым, был заменен тогда же младенцем, взятым от неизвестных родителей-чухонцев. Автором этой статьи являлся декабрист А. Ф. фон-дер Бригген, написавший ее в сибирской ссылке. Список, опубликованный Герценом, несколько отличается от списка П. В. Анненкова, напечатанного Б. Л. Модзалевским в журнале «Былое», 1925 г., № 6.
— Герцен цитирует строфу 93 из песни шестой «Дон Жуана» Байрона:
«Но ты, великий внук, законный Александр!
Последнее тебя да не обидит слово!
…………Ты сын отца, и мне
Такой гарантии достаточно вполне»
(Пер. Г. Шенгели.)
Цитируемым строкам у Байрона предшествуют:
— бл... удницей.
... кто была мать Бобринского, никто не сомневается. — А. Г. Бобринский был сыном Екатерины II от Г. Г. Орлова, что не составляло никакой тайны при дворе и подтверждалось самой императрицей в ее письме к А. Г. Бобринскому от 2 апреля 1781 г.
Николай, этот человек, которого рука не дрогнула, подписывая приговоры ~ при «чтении письма В. Белинского к Гоголю…»— Во второй книжке «Исторического сборника» был полностью напечатан «Высочайше конфирмированный 19 декабря 1849 г. доклад генерал-аудитора о титулярном советнике Буташевиче-Петрашевском и других лицах».
. — Речь идет о «Секретном комитете 6 декабря 1826 года», учрежденном для подготовки крестьянской реформы и нового «закона о состояниях». Членом этого комитета был M. M. Сперанский. Деятельность комитета была свернута в связи с революционными событиями 1830 г. в Европе и началом польского восстания 1831 г.
Вот что мы читаем в записках одного из героев 14 декабря. — «Записки» декабриста М. А. Фонвизина. В 1859 г. в Лейпциге были изданы «Записки Фон-Визина, очевидца (...) смутных времен царствований: Павла I, Александра I и Николая I», однако приводимый Герценом текст по композиции и изложению несколько отличается от текста этого издания. По-видимому, в руках Герцена находился другой список «Записок» Фонвизина.
... проект был написан Д. И. Фонвизиным под руководством графа Панина. — Речь идет о написанном Д. И. Фонвизиным в 1782—1783 гг. «Рассуждении о непременных государственных законах». Во второй книжке «Исторического сборника» оно было напечатано под заглавием «О праве государственном, Фонвизина».
[168] Поневоле вспоминаются стихи Байрона:
Her son's son, let not this last phrase offend
Thine ear...
... So you be
Your father's son 'tis quite enough for me.
—XCIII
[170] Может быть, оттого-то граф Панин и не захотел принять этих пяти тысяч душ.