ПИСЬМО гг. КАТКОВУ И ЛЕОНТЬЕВУ
Милостивые государи и ученые редакторы!
Если б вы в вашей полемике против нас держались в общих сферах и в общих грубостях, я не позволил бы себе утруждать вас письмом, с одной стороны — очень уважая многосложность ваших занятий, а с другой — вовсе не уважая ни вас, ни ваших мнений.
Но вы позволили себе публично сделать намек, чрезвычайно неопределенный, но явно относящийся к частной жизни нашей, и тем дали нам, и в особенности мне как несчастному виновнику статьи, раздражившей вас, право требовать от вас пояснения. Публичные намеки и клеветы имеют большое неудобство перед келейным злословием и служебными доносами, до поры до времени покрываемыми канцелярской тайной.
Вот ваши слова: «Наши заграничные réfugiés[118] (мы хорошо знаем, что это за люди...)» («Совр. лет.»).
Вероятно, вы не станете отрекаться, что под словом заграничные réfugiés (и при этом я должен признаться, что я до сих пор думал, что все réfugiés и эмигранты — более или менее заграничные) вы разумели нас, издателей «Колокола», и потому позвольте вас спросить:
Какие же мы люди, г. Катков?
Какие же мы люди, г. Леонтьев?
Вы ведь хорошо знаете, какие мы люди, — ну, какие же?
Если в вас обоих есть одна малейшая искра чести, вы не можете не отвечать; не отвечая, вы меня приведете в горестное положение сказать, что вы сделали подлый намек, имея в виду очернить нас в глазах вашей публики.
Говорите всё... В нашей жизни, как в жизни каждого человека, жившего не только в латинском синтаксисе и немецком учебнике, но в толоке действительной жизни, есть ошибки, промахи, увлеченья, но нет поступка, который бы заставил нас покраснеть перед кем бы то ни было, который мы бы хотели скрыть от кого бы то ни было.
Если вы то же можете сказать, поздравляю вас, г. Катков, поздравляю вас, г. Леонтьев... Хотя я и не сомневаюсь, что вы можете.
Может, вы слыхали, как в 1849 году в народном собрании в Париже Прудон, задетый таким же образом Тьером, сказал ему спокойно, стоя на трибуне, превратившейся на ту минуту в страшный суд: «Говорите о финансах, но не говорите о нравственности, я могу это принять за личность, и тогда я не картель вам пошлю, а предложу вам другой бой: здесь, с этой трибуны, я расскажу всю мою жизнь, факт за фактом, каждый может мне напомнить, если я что-нибудь пропущу или забуду. И потом пусть расскажет мой противник свою жизнь».
Затем позвольте надеяться, что вы, милостивые государи, испросите у вашего начальства разрешение напечатать это письмо в многоуважаемой «Летописи» вашей. Вы слишком любите гласность и английскую ширь оправдания, чтоб нам можно было сомневаться в этом.
Желаю в заключение, чтоб письмо это застало вас в добром здоровье.
Лондон, 10 июня 1862.
Orsett-house, Westbourne-terrace.
Примечания
Печатается по тексту К, —1156, где опубликовано впервые, в отделе «Смесь», с подписью': А. Герцен. Автограф неизвестен.
Открытое письмо редакторам-издателям «Русского вестника» продолжает полемику Герцена с М. Н. Катковым, начатую в статьях «Сенаторам и тайным советникам журнализма» и «Дурные оружия» (см. комментарий к ним в наст. томе). Письмо явилось ответом на статью Каткова «Москва, 6 июня», напечатанную в «Современной летописи», № 23 за 1862 г., которая получила похвальный отзыв Александра II как «весьма хорошая статья».
— Ред