Герцен Александр: По поводу крепких слов г. Каткова и слабостей генерала Потапова

Русский человек ругаться любит, особенно когда высшее и высочайшее начальство пример подает, мирволит и, не стесняясь, ругает даже детей в кадетском корпусе по-извозчичью. Впрочем, у нас всего больше и гуще ругаются вовсе не извозчики, а блюстители порядка и благочиния, полицейские во всех родах различных.

Покойник M. Н. Загоскин, один из величайших знатоков русского ругательства, рассказывал мне с каким-то умилением о том, что приговаривал полицейский унтер-офицер, выгоняя какого-то мужика, зашедшего на гулянье в благородные дорожки. Чего тут не было помянуто — от родительницы мужика и какого-то теленка до солдатского аппетита и пропажи без вести...

Все это хорошо; но я не могу привыкнуть к совершенному отсутствию единства во всем, что делается у нас в правительственных кругах. В то время как все усилия Суворова и Анненкова обращены на то, чтоб явнобрачные что, впрочем, они приложат все старания, чтоб поставить самый крошечный фонарик, что это будет почти приятно и во всяком случае красиво... в то самое время тайнобрачные будочники и городовые начинают все хуже и хуже ругаться — а Потапову ничего, будто не его дело. Это, говорит он, все громко ругаются, а я подслушиваю, что говорят шепотом.

Позвольте, генерал, позвольте! Всем известно, что теперь по вашей ботанике тайнобрачные разделяются на два семейства: на семейство подслушивающих и на семейство убеждающих, на семейство липрандовидных и на семейство павловоустых.

Почему же на них, на последних-то, не распространяется приказание фонари ставить с учтивостью? Отчего от официозных литераторов не требуется благовоспитанности будочника, мягкости выражений городового и изящных манер унтера? Пример начальства увлекает: когда явно-полицейские дрались на улицах, тогда все прочие, записанные в бархатную книгу или в какую-нибудь службу, тоже дрались. Теперь разрешили убедителям III отделения ругать «нарушителей общественного порядка». Ну вот они и довели Каткова до статьи, в которую он упал, как в помойную яму[128]. Как бы он не захлебнулся в ней по примеру генерал-адъютанта и бывшего спб. обер-полицмейстера Кокошкина.

Печатается по тексту К, л. 142 от 22 августа 1862 г., где опубликовано впервые, в отделе «Смесь», стр. 1180, без подписи. В OK озаглавлено: «Катков и пр.». Автограф неизвестен.

Принадлежность статьи Герцену определяется его письмом к гр. Е. В. Салиас де Турнемир от 21 августа 1862 г., в котором Герцен сообщал: «Брань Каткова я знаю по статейке Бени в мою защиту; „Рус<ский> вест<ник>” еще не пришел сюда. Это меня не заставляет худеть, а Каткова я обличил для пользы отечества <...>». Включено в издание M. К. Лемке (Л XV, 419—421).

Поводом для написания настоящей статьи послужила широкая клеветническая кампания против Герцена, начатая в реакционной русской прессе после появления в июньской книжке «Русского вестника» за 1862 г. «Заметки для издателя „Колокола”» M. Н. Каткова. В этом пасквиле Катков, не стесняясь в выражениях, обрушился на «социалистические бредни», «грубейший материализм» и «пророческий тон» Герцена. Обругав его «генералом от революции» и человеком «без твердых убеждений», Катков назвал имя Герцена среди виновников петербургских пожаров. Нет сомнения, что кампания против издателей «Колокола» была инспирирована правительственными кругами. В годовом отчете за 1862 г. шеф жандармов В. А. Долгоруков отмечал, что этот год «замечателен в нашей литературе, между прочим, и тем, что в этом году начали печатно говорить у нас о Герцене. Инициатива этого принадлежит высшему правительству...». Это заявление Долгорукова разъясняют воспоминания председателя цензурного комитета В. Цеэ, который писал, что он предложил министру народного просвещения А. В. Головнину новый план борьбы с вольной печатью Герцена — «разрешить нашей печати возражать на статьи „Колокола”». 29 мая 1862 г. Александр II на докладе Головкина по этому вопросу одобрил этот план («Русская старина», 1897, № 9, стр. 274). Поэтому, когда московский цензурный комитет получил от Каткова «Заметку для издателя „Колокола”», он сразу же направил ее Головнину, который прислал личное разрешение на печатание этой статьи.

«Никто в Москве, даже в редакции „Русского вестника” ничего не знал, а типография набирала все такими клочками, чтобы наборщики не могли сообщить ничего студенчеству университета, хозяину типографии. Словом, Катков проявил большую ловкость и способность быть полезным в важных случаях», — сообщал Цеэ в письме к своему приятелю (Л XV, 429).

Очевидность официозного характера кампании против Герцена подтверждает и тот факт, что «Заметка» Каткова была перепечатана в ряде близких правительству петербургских газет: «Сын отечества», «Домашняя беседа», «Северная почта» и «Journal de St. -Pétersbourg». Редакторы этих газет сопроводили ее сочувственными предисловиями и примечаниями (см. заметку «Канцлер-памфлетист» и комментарий к ней — наст, том, стр. 272 и 448—449).

«Заметки» Каткова, страницы почти всех русских газет запестрели откликами на нее. Реакционная часть русской прессы поспешила принять живейшее участие в походе против Герцена. Особенно рьяно обрушились на издателей «Колокола» газеты «Московские ведомости», «Наше время» (см. в наст, томе комментарий к заметке «Редакция „Колокола” была бы очень благодарна...»), «Северная пчела» (№ 232 от 28 августа 1862 г.), журнал А. А. Краевского «Отечественные записки» (подробнее об этом см. Л XV, 421—456).

Оберегая Каткова от критики в русской печати, Головнин 30 июля 1862 г. распорядился «не пропускать ни одной статьи против заметки Каткова на Герцена, не показав предварительно председателю Цензурного комитета». В связи с этим интересно отметить, что в томе втором «Сборника статей, недозволенных цензурою в 1862 г.», изданном министерством внутренних дел для служебного пользования с грифом «секретно», содержатся статьи, написанные в защиту Герцена и осуждающие позицию Каткова (см. в этой книге статьи «Герцен и Катков», «Несколько соображений относительно заметки г. Каткова для издателя „Колокола”», «Полемика г. Каткова с издателями „Колокола”»). Однако, несмотря на охрану Каткова от критики, в ряде русских сатирических журналов появились насмешливые отклики на выступление Каткова против Герцена («Искра», № 22 за 1862 г.; «Развлечение», № 28 от 11 июля 1862 г., стр. 35; «Гудок», № 39 за 1862 г., стр. 311).

Позднее даже сторонник Каткова, H. М. Павлов, отмечал, что в обществе статья Каткова «не встретила ни малейшего сочувствия» («Русское обозрение», 1895, № 5, стр. 319). Отрицательно отозвались о ней М. П. Погодин, И. С Тургенев, И. С. Аксаков (об откликах на статью Каткова см. в книге В. П. Батуринского «А. И. Герцен, его друзья и знакомые», т. 1, СПб., 1904, стр. 176—181).

Во время написания настоящей статьи Герцен не был знаком с текстом «Заметки» Каткова, а знал о ней по откликам в русской печати (см. письмо Герцена к гр. Е. В. Салиас де Турнемир от 21 августа 1862 г.). Получив через некоторое время «Русский вестник» со статьей Каткова и увидев, что она вышла за границы полемики, Герцен решил не отвечать на нее (см. примечание к заметке «Ей-богу, надоело» на стр. 241 наст, тома). Поместив на страницах «Свободного слова» письмо из России и защиту Герцена под заголовком «Голоса общественного мнения», Блюммер писал в предисловии от редакции: «Статья г. Каткова о Герцене<...> написана в таком тоне, благодаря которому отвечать на нее лицу, о котором там говорится, невозможно. Что, в самом деле, возражать на площадную брань, вроде: кривляка, фигляр, недоносок?<...> В такую полемику нельзя пускаться, не роняя своего достоинства. Герцен поэтому и предоставил решить дело общественному мнению» («Свободное слово», т. I, вып. 7—8, 1862 г., стр. 583).

... «средь грозных бед» ~ «гимны смелые внушал»... — Несколько измененные строки из оды Пушкина «Вольность». У Пушкина:

Открой мне благородный след
Того возвышенного галла,

Ты гимны смелые внушала.

... «С. -Петербургские ведомости» становятся каким-то «Pire Duchesn'oм» реакции. — Газета «Père Duchesne» («Отец Дюшен»), издававшаяся в 1791—1794 гг. левым якобинцем Ж. Р. Эбером, была популярнейшей народной газетой времен французской революции.

Мы радуемся за почтенного А. А. «СПб. ведомости» переходят с будущего года в другие руки... — А. А. Краевский был одним из издателей и редакторов «С. -Петербургских ведомостей» с 1852 г. 15 августа 1862 г. в № 177 этой газеты было напечатано объявление о том, что с 1 января 1863 г. Краевский будет издавать газету «Голос». Арендатором и редактором «С. -Петербургских ведомостей» в 1863 г. становится В. Ф. Корш.

Краевский, сделавший всю карьеру свою, давая приют и трибуну гуманному направлению ~ Позавидует теперь Андрей Александрович не раз «Современнику». — Герцен имеет в виду ту известность, которую приобрел Краевский как издатель журнала «Отечественные записки». Руководствуясь чисто коммерческими интересами, Краевский стремился поднять значение своего журнала, для чего привлек к работе Белинского, ставшего во главе критико-библиографического отдела, а также предоставил страницы журнала для произведений Герцена, Огарева, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, Тургенева, Грановского. Эти имена определили выдающуюся роль журнала в литературной и общественно-политической жизни 40-х годов. После ухода из «Отечественных записок» Белинского (1846 г.) центром литературной жизни становится «Современник». В 60-х годах в «Отечественных записках» часто печатались статьи официозного характера. Так, в редакционном обозрении «Современная хроника России», опубликованном в июньской книжке журнала за 1862 г., поносилась прокламация «Молодая Россия» и оправдывалась правительственная реакция.

Вот как выражается Мара-Эвальд «Отечеств, зап.»... — Иронически называя Эвальда Маратом, Герцен цитирует далее его статью «Все и ничего», опубликованную в июньской книжке «Отечественных записок» за 1862 г. за подписью «— дъ».

... приятно видеть плач Илии Арсеньева о ~ казни Арнгольдта, Сливицкого и Ростковского ~ которой кровь никогда не смоет нынешнее царствование. — «По поводу последних варшавских событий», написанную в связи с покушением 26 июля 1862 г. Л. Рыля на маркиза Велёпольского. Она была опубликована в «С. Петербургских ведомостях» 1 августа 1862 г. (№ 166). О «плаче» Арсеньева по поводу казни Арнгольдта, Сливицкого и Ростковского Герцен говорит иронически, так как Арсеньев в своей статье выступил против польских патриотов, покушавшихся на Лидерса, вел. князя Константина Николаевича и Велёпольского. Отзыв о статье Арсеньева см. также в письме Герцена к Е. В. Салиас де Турнемир от 21 августа 1862 г.

— Неточная цитата из «Мертвых душ» Гоголя (том II, глава 2).

... все усилия Суворова и Анненкова обращены на то, чтоб явнобрачные блюстители порядка становились ~ учтивее ~ во всяком случае красиво... — Вероятно, Герцен намекает на приказ исполняющего должность московского обер-полицмейстера А. И. Крапоткина от 11 февраля 1857 г., в котором предписывалось «строго внушать городовым унтер-офицерам, градским стражам и всем нижним полицейским чинам, чтобы они, при исполнении обязанностей службы, соблюдали всю возможную вежливость в отношении к публике и чтобы в случае необходимости взять кого-либо в полицию не употребляли насильственных мер без крайней в том нужды, но прежде всего старались бы кротко и учтиво пригласить с собой, кого нужно. Впрочем, при соблюдении вежливости полицейские чины не должны отступать от служебных правил и всякое с их стороны послабление повлечет к ответственности» (см. «С. -Петербургские ведомости», № 36 от 13 февраля 1857 г.) Об этом приказе Герцен упоминал в заметке «Ценсура усиливается» (см. т. XIII наст. изд.). Приказы подобного содержания издавались в 1862 г. Суворовым и Анненковым.

Как бы он не захлебнулся в ней по примеру ~ Кокошкина. —

[127] Цинизм потопляющих журналов далеко оставил за собой Булгарина и литераторов, которым «средь грозных бед» николаевского царствования сам Дубельт «гимны смелые внушал». «Отечественные записки» доходят до бешенства китайских палачей и «С. -Петербургские ведомости» становятся каким-то «Père Duchesn'oм» реакции. Мы радуемся за почтенного А. А. Краевского, что «СПб. ведомости» переходят с будущего года в другие руки; он наполовину меньше будет иметь несчастных необходимостей помещать статьи, не согласные с его чувствительным сердцем и образованным умом. Краевский, сделавший всю карьеру свою, давая приют и трибуну гуманному направлению, вынужден (вероятно, бедностью — не по доброй же воле он это делает) на старости лет отдать свой приют под бойню, в которую прасолы III отделения гонят, под предлогом зажигателен, все молодое, энергическое, и его подмастерья их пластают, четвертуют и пр. Позавидует теперь Андрей Александрович не раз «Современнику». Du civisme, citoyen, закройте-ка отечественную бойню и передайте поскорее потопляющие «Ведомости».

Вот как выражается Мара-Эвальд «Отечеств, зап.»:

«Все ждут, что полиция разыщет этих каннибалов! Все хотят, все требуют, чтоб имена их были оглашены, для того чтобы знать, кого нужно бояться. Все хотят, все требуют наказания; народ даже присуждает этим злодеям такую казнь, которой нет и в законе. Расстреляние и повешение, по его мнению, слишком легкие, слишком благородные казни для таких варваров. Если б они попались в руки народу, он бы рвал их на куски руками, он бы жег их на кострах, он бы живых их закапывал в землю и замуравливал в те самые стены, которые стоят теперь, как могильные памятники человеческого безумия и злобы.

Во всяком случае народ ждет виселицы, ждет ружейных залпов. Он должен быть отмщен, потому что он слишком много страдает теперь от этих тайных врагов своих» (стр. 196).

Но возле расстроенного воображения этой Салтычихи журнализма приятно видеть плач Илии Арсеньева о свирепой, бесчеловечной казни Арнгольдта, Сливицкого и Ростковского, об этой ненужной казни, которой кровь никогда не смоет нынешнее царствование.

«Неужели это преступление,— взывает и восклицает шиллерствующий Илия Арсеньев,— не будет преступлением последним? Неужели найдется в Варшаве еще несколько капель той ядовитой крови, которая, попав в жилы человека, превращает его в свирепое, бешеное животное, бросающееся на всех, кто попадется ему навстречу?

При получении известий о подобных событиях всякий здравый анализ, всякое логическое обсуждение совершившегося факта делаются решительно невозможными... Тяжкое, отвратительное чувство, чувство омерзения овладевает вами, и вы в первую минуту готовы гнушаться общим именем человека, братом».

[128] Статьи Каткова мы не читали еще. «Русск. вест.» нет (22 августа), но нам довольно образчиков.