ДУХУ НЕДОСТАЛО!
Отложили!.. Зачем?.. Неужели в самом деле по случаю масленицы? — что за пансионские затеи! Разве они не знают, что между кубком и губами есть всегда место беде.
Эта отсрочка, это ожидание — сверх сил человеческих; тоска, тоска и страх! Если б было возможно, мы бросили бы все и поскакали бы в Россию. Никогда не чувствовали мы прежде, до какой степени тяжела жертва отсутствия. Но выбора нет! Потерянный вдали ведет, мы не можем без смены оставить нами самими избранный пост и желали бы только, чтоб помянул нас кто-нибудь в день великого народного воскресения.
Зачем русские, которые могут ехать и живут без дела, скучая и зевая, в Париже, в Италии, в Лондоне... не едут? Что за умеренность и воздержность! Англичане ездили ватагами взглянуть на Гарибальди, на свободный Неаполь; а наши туристы — тянут канитель за границей, как будто обыкновенное, будничное время! Что это — эгоизм, неразвитие общих интересов, разобщенность с народом, недостаток сочувствия?
Мы, разумеется, не говорим о диких крепостниках, кричащих в парижских кабаках и лупанарах против освобождения — с остервенением, возбуждающим отвращение гарсонов. Этим чужеядным татарам надобны деньги, и какими бы злодействами они их ни получали, им все равно. Нас удивляют люди образованные, — люди, скорбящие о народе, вздыхающие о его несчастиях, — но не настолько, чтоб побеспокоить себя, бросить привычную жизнь и явиться налицо в дни великого исторического события.
Примечания
Печатается по тексту К, л. 94 от 15 марта 1861 г., стр. 789, где опубликовано впервые, с подписью: И — р. Этой статьей открывается лист «Колокола». Автограф неизвестен.
В ожидании объявления манифеста об освобождении крестьян Герцен писал И. С. Тургеневу 7 марта 1861 г.: «Ты понимаешь, саrо mio, что эти дни — не жизнь, а судорожное пережигание себя... Прочитав вечернюю газету, я мечтаю, что завтра в 9 будет „Таймс”. Это — наше время, наше последнее время, эпилог <...>. Слышу о ваших раутах с князьями, боярами и воеводами; слышу о том дружественном беседстве о предметах важных с Чичериным и пр. А ведь хороши вы все, таскающиеся в Европе для ради прохлаждения, когда долг, разум, сердце <...> заставляют быть в России». На это Тургенев отвечал 9 марта: «Прежде всего должен тебе сказать, что ты ужасный человек. Охота же тебе поворачивать нож в ране! Что же мне делать, коли у меня дочь, которую я должен выдавать замуж и потому поневоле сижу в Париже? Все мои помыслы, весь я в России» (Письма КТГ, стр. 137). В письме Герцена от 12 марта повторены упреки «русским туристам» и Тургеневу, а также содержатся строки, уточняющие дату написания настоящей статьи: «Ты меня, действительно, огорчил, приняв как-то дурно естественный упрек, особенно естественный человеку, не имеющему возможность ехать и завидующему вам. Я писал в „Кол<окол>” статью вместе с письмом к тебе. В статье я упрекнул русских туристов, а в письме — тебя. Только, саrо mio, жги меня, режь меня, но твой резон резона не имеет: будто, на два месяца ты не мог бы отлучиться? Мы все не привыкли жертвовать общему — that is the question <...> Пришли мне, если есть, новости, — все ждут к 18. Я одурел от беспокойного ожидания и от досады, что не могу ехать».
О других откликах Герцена на объявление манифеста см. далее, стр. 50 и 52, а также письма Герцена к М. К. Рейхель от 16 февраля и к сыну от 24 февраля 1861 г.
_____
Отложили!.. Зачем?. — Манифест был подписан Александром II 19 февраля (2 марта), но лишь 2 (14) марта объявлен сенату и 5 (17) марта обнародован в Петербурге и Москве; опубликован в «Северной пчеле» 6 марта (№ 51) и в «Русском инвалиде» 7 марта 1861 г. (№ 52). О причинах задержки обнародования манифеста см. в комментарии к заметке «Плуг уступает эксельбанту», стр. 321.
... потерянный вдали ведет... — Сторожевой пост.
— В