ДЕНЬ СТРАХА
Чего боялся государь 5 марта и 6? Зачем Адлерберги, Огарев... ночевали во дворце? Зачем казачий полк стоял наготове? Зачем не торжествовали великое событие освобождения, а украли у народа его праздник? Зачем так скомкали объявление? Кто же сообщает радость, как горькую пилюль? Чего боялись? Народа. Да где же здравый смысл? Как же народ взбунтуется, когда его освобождают? Мы знаем, что здравого смысла искать нельзя у этих Игнатьевых и Долгоруких, да Александру Николаевичу как не стыдно. Не народа ему надобно бояться, не литературы, не аудиторий, ему надобно бояться татарву плантаторов, его окружающих, они пройдут и между казаками и за кавалергарды. Александр Николаевич может богу свечку поставить, если он проживет два года с своей обстановкой. Отчего его доктор не пропишет ему для здоровья удаление всех крепостников, имеющих вход во дворец, начиная с Муравьева Вешателя и Долгорукова-слушателя.
Печатается по тексту К, л. «Смесь», без подписи. Автограф неизвестен.
Включено в издания Тихомирова (Т, «Принадлежность ясна из записки Огарева, хранящейся в архиве семьи Герцена» (Л «записки» неизвестно.
Авторство Герцена подтверждается тематикой заметки, тесно связанной с другими его выступлениями в «Колоколе» по поводу манифеста об освобождении крестьян от крепостной зависимости (см. выше — «Накануне», «Духу недостало!», «15 марта. Последние известия», «Манифест!» и комментарии к ним).
Строки заметки об Александре II, который «может богу свечку поставить, если он проживет два года с своей обстановкой», близки аналогичным высказываниям Герцена по тому же поводу. «... Этот незыблемый трон не простоит пяти лет, если наш благодушный дурачок не переменится», — писал он М. К. Рейхель 13 августа 1861 г. В письме к Д. К. Шедо-Ферроти (Ф. И. Фирксу) от 22 августа Герцен повторял ту же мысль: «Мне кажется, что вы принимаете петербургское правительство за чрезвычайно прочное и строите на нем систему улучшений и прогресса, а оно не простоит десяти лет, если пойдет путем флигель-адъютантских митральес, польских учреждений на монгольский манер и пр. Когда можно было думать, что Александр II идет иным путем, мы, не боясь свиста и осуждения, сказали ему: „Ты победил, Галилеянин!” Мы не верим ему больше». Принадлежность заметки Герцену подтверждается также некоторыми характерными для его стиля выражениями: «татарва плантаторов» (ср. в статье «Накануне» строки о «плантаторской оппозиции инвалидов» — стр. 33, в «Подтасованном наборе» — о «немецкой татарве» — т. XVI наст. изд., стр. 264), «пройти за кавалергарды» (ср. в «Письме к императрице Марии Александровне»: «свободная речь сама проникает за кавалергардов» — т. XIII наст. изд., стр. 360; в статье «Great Western»: «пусть заглянет за кавалергардов Зимнего дворца...» — К, «Муравьев Вешатель и Долгоруков слушатель» (ср. в «Харьковской истории»: «Муравьев, „который вешает”, Долгорукий, который » — т. XIII, стр. 306; в заметке «„Allgemeine Zeitung” возвращается опять»: «... Долгорукий и Тимашев <...> переходят из слушателей в репетиторы» — т. XIII наст. изд., стр. 420; в заметке «1814—1859. Второе занятие Парижа русскими»: «... кн. Долгорукий представит его к ордену » — т. XIV наст. изд., стр. 130; в статье «1860 год»: «Долгорукие и Тимашевы, его <государя> уши по ремеслу» — т. XIV наст. изд., стр. 218).
____
... у этих Игнатьевых и Долгоруких... — Об их позиции в эти дни см. далее в публикации «Освобождение крестьян», стр. 252 — 253.