РУССКАЯ КОНСТИТУЦИЯ И АНГЛИЙСКИЙ ЖУРНАЛ
Никогда не надобно ни в чем закаиваться. Il ne faut jurer de rien, мы это знали без Альфреда Мюссе, а с ним узнали вдвое. И все же человек так слаб, что все-таки закаивается а так не крепок, что изменяет слову.
Сколько раз мы брали твердое и окончательное решение не поднимать вздору, который пишут здешние журналы и французские о России, не поправлять их промахи, не заводить с ни ми полемики. Что им до нас за дело, и что нам до их мнений? Два года тому назад по поводу гнусных нападок на Бакунина мы напечатали наш ультиматум, в котором говорили: «Мы протестовали — они продолжают нести свою галиматью... Наконец, это надоело, впредь ни за друзей, ни за себя мы вступаться не будем. Истина этим людям равнодушна. Россию они ненавидят и притом вовсе не правительство, — им недосуг, скучно и при общем невежестве образования не легко...
Мы чужие в этом мире, мы собственно живем не здесь, а дома. Было время, когда мы думали, что наше призвание coстояло, между прочим, и в том, чтоб перед Западом о возникающем русском мире. Это время прошло. С каждым годом, с каждым событием мы становимся дальше и дальше от среды, в которой жить осуждены нашей деятельностью. Мы этого не скрываем. Мы остаемся вне России только потому, что там свободное слово невозможно, а мы веруем в необходимость его высказывать. ... Мы не чувствуем благодарности за то, что живем здесь, и не просим ни признания, ни гостеприимства, ни участия, мы берем по праву ту защиту закона, которую свободная страна, безвозмездно, дает всем непреступникам...»
Итак, мы года два тому назад, во второй или третий, последний раз закаялись отвечать иностранной прессе и решительно видим, что это свыше сил человеческих. Пока идет речь об нас, об людях нам близких, можно молчать — но когда говорят о всем народе русском, о всей будущности России и какой-нибудь орган, пользующийся уважением Европы (так, как некогда князь Сергий Михайлович Голицын пользовался уважением Москвы и никто не знал почему), начинает судить и рядить о судьбе нашей, умеряя тупость суждений — ненавистью и смягчая недостаток сведений — избытком страха, молчать невозможно.
заслужила Россия и как естественны, справедливы, необходимы при отвратительном зрелище барских пиров у подножия виселиц слова строгого негодования, порицания, проклятья. Но мы вправе требовать, чтоб Россию ненавидели за то, что в ней ненавистно, и нас возмущает, когда наши мирные враги готовы примириться и с русскими политическими тюрьмами, и с судьбами Польши, и с мерами Муравьева, но не могут переломить досады и ненависти ко всякому человеческому, свободному развитию России, даже если б оно было только в предположении правительства, т. е. мертвое до рождения.
«Аугсбургская газета» когда-то откровенно, несколько лет тому назад, призналась, что Россия свободная, с своими социальными стремлениями опаснее России царской, императорской.
Недавно взгрустнулось одному французскому журналу при виде русских железных дорог и телеграфических линий, и в пламенном порыве мироосвобождения и братства народов он с ужасом и мрачным видом Даниила предсказывал о страшном времени, когда дороги кончатся, телеграфы проведутся и Россия развернет все свои силы.
Мы крепились еще. Но вот на днях раздался тяжелый, густой, сытый голос, и, мы признаемся, терпение наше лопнуло.
Услышал «Теймс» и, с той легковерностью, с которой вообще капиталисты, банкиры и биржевики верят всякому вздору, поверил, что Александр II дает конституцию и даже обязан ее дать. При этом каждый ждет, что самый конституционный орган самой конституционной в мире страны с радостью протянет свою жирную лапу стране, вступающей в английскую колею. Не тут-то было, «Теймс» обеспокоился, взволновался... Он начинает на манер известного героя фонвизинской: комедии «жалеть матушку, что она устанет бить батюшку», печаловаться о затруднениях, которые должен. встретить государь. Россия, говорит он, такая страна, что и сам Сиэс отшарахнулся бы от задачи выдумать Выдумать эту конституцию особенно трудно, потому что если ее дать одному барству, то всем будет хуже — и царю и народу, — конечно, стоит ли давать такую конституцию!.. тут мы согласны с «Теймсом». Есть класс хороший, которому стоит дать конституцию, он ее во зло не употребит, — класс умеренный в осторожный, но на беду этого класса в России нет. А конституцию дать надобно, такая слабость у Александра II.
Отстранивши которого у нас очень много, и буржуазию, которой у нас очень мало, «Теймс» примечает, что есть еще один житель в нашем любезном отечестве, именно народ русский — мужички. И тут вдруг на него нападает паническое негодование и благородный страх. Дай им представительство, они сдуру представят в Собрании свои интересы, они увлекут «государя в исполнение своих коммунистических видов». Конечно, соединение государя с народом разрешает бездну затруднений, сословных, политических, «но, говорят (хитрая инсинуация), государь не согласен на это. И пусть он хорошенько обдумает, прежде чем решится променять свое теперичное положение во главе блестящей (вероятно, шитьем на мундирах — знает, кого чем взять — что значит гостинодворское воспитание первого гостиного двора в мире!) аристократии и должность земного провидения над обширной страной — на диктатуру огромной демократической вотчины (predial), едва вышедшей из рабства и стоящей ниже непостоянного, неразумного». А потому правительство хорошо сделает, если отыграется от конституции областными учреждениями — «вместо того, чтоб отдать власть в руки слепого произвола, невежества, глупости и скотства (ignorance, stupidity and brutality)». Дело сводится на следующую дилемму: дать конституционные права, исключив этих скотов — смешно; дать и им эти права — печально, потому что они представят интересы крестьянства. «Крепостное рабство, — заключает “Теймс”, — можно было упразднить изменением закона, Польшу можно покорить саблей и штыком, но затем России предстоит борьба с своим внутренним варварством; оно равно не может ни подчиниться, ни быть вбито в разум (dragooned into intelligence). А потому, прежде чем давать конституцию, государь должен новое поколение к пониманью своих прав и к исполнению своих обязанностей».
Что же это, Катков что ли издает и эти «Ведомости»?
Или не готовит ли его «Теймс» из ненависти к России в иеровоспитатели «целого поколения всея России»?
Считать народ, сохранивший под двойным рабством крепостного состояния и государственной бюрократии свое общинное самоуправление, — народ, удержавший свои экономические начала против напора иностранного законодательства, не утративший ни выборности общинных должностей, ни своего смысла расправы и суда, который он доказал на другой день после своего освобождения устройством волостных судов (столь ненавистных москворецкому «Теймсу» и прочим крепостникам), — считать его неспособным своих интересов и ставить его не только наравне, но ниже лаццарони западной цивилизации, варваров буржуазных государств, могут только люди, никогда не думавшие ни о России, ни о своей будущности.
И это не все — рядом с этим высокомерным презрением к народу русскому, с этим надменным желанием оттеснить его в сферы зоологии, похвальное слово юного и неопытного м. р. Гран’Дофа русским политическим тюрьмам в и Варшаве. Что русское начальство, обманывающее ежегодно при их путешествиях одного государя, четырех великих князей, неопределенное число министров, их товарищей, ревизоров, контролеров, инспекторов, директоров, бросило пыль в глаза путешественнику, нас не удивляет; еще меньше удивляемся мы отроческой наивности, бесхитростному простосердечию английского туриста. Их милая простота, детское незнание и удивление едва ли уступают девичьему простодушью тирольских молочниц. Но мы вправе удивляться, что «Теймс», помещающий месяцев десять кряду рассказы об ужасах, совершаемых в русских судах и тюрьмах, поднявший страшную историю о жене и матери Сераковского, поместил без малейшей оговорки это школьное упражнение пера, в котором Муравьев представляется строгим, но добрым отцом подсудимых, которых имеет слабость вешать ежедневно, а полковник Лебедев сестрой милосердия, с усами и шпорами[12].
Случайно ли попали эти статьи в близкое соседство или нет, нам все равно. Они бросают легкий свет на внутреннюю мысль теймсского воззрения на Россию.
Что ему за дело, как содержат и как вешают поляков, да и русских?.. польский вопрос им давно надоел. Неумытный суд Муравьева и попечительность Лебедева о тюрьмах никогда не перейдут в Англию. Это так, но чего же он печалится о том, что наша беспутная, рабская «аристократия» потонет, как ручей в море, в народном представительстве? Почему ему хочется, чтоб император Александр бил окружен блестящей «аристократией»? Чего он боится русской конституции и отдаляет ее по крайней мере на пятнадцать лет?
«коммунистические стремления»... Право на землю — agrarian outrage, а как оно-то признается... это уж будет не а аграрный пример, хуже всего, что проповедуют Кобден, Брайт и вся Манчестер екая партия с ними.
Печатается по тексту 78 от 1 февраля 1864 г., стр. 1467 — 1468, где опубликовано впервые, в отделе «Смесь», с подписью: И — р..
«The Times» от 14 января 1864 г. две статьи о России: по вопросу о конституции, которую якобы намеревался дать народу Александр II, и о положении в политических тюрьмах Варшавы и Вильно, где находились в то время в заключении многие участники восстания 1863 года.
В статье о русской конституции высказывалось оскорбительное для русского народа обвинение в отсталости и неспособности понять свои политические интересы. Единственным классом, заслуживающим, по мнению автора статьи, политической свободы, является буржуазия, но так как в России она отсутствует, то вопрос о конституции должен быть отклонен до тех пор, пока новое поколение придет к «пониманию своих прав и к исполнению своих обязанностей».
Во второй статье, автором которой был член, английского парламента Грант Дофф, рассказывалось о посещении им политических тюрем в Варшаве и Вильно. Выступление Гранта Доффа было продиктовано, конечно, не «бесхитростным простосердечием, английского туриста», как его называет, иронизируя, Герцен. Положительное отношение Гранта Доффа к порядкам в русских тюрьмах, его свидетельства о достоинствах наместника Царства Польского графа Берга во популярности в Литве Муравьева-Вешателя становятся понятными из конечных выводов его письма, услужливо перепечатанного русскими газетами («Московские ведомости», № 6 от 9 января 1864 г.; «Северная пчела», № 11 от 12/24 января 1864 г.). Отмечая «восстановление порядка» в Польше и Литве и подчеркивая, что восстание обезглавлено, так как почти все его организаторы и главные участники уничтожены или арестованы, Грант Дофф делает вывод о полной обреченности и безнадежности борьбы польского народа, которому остается лишь одна участь — покориться царской России. Были и личные мотивы, вызвавшие хвалебную статью английского парламентария, — на них указал Герцен в письме к Огареву от 4 марта 1864 г., спустя месяц после опубликования комментируемой статьи: «Брат Grant Duff снял в России какую-то железную дорогу. Вот оно что...»
В статьях «The Times» Герцен С необычайной прозорливостью определил «внутреннюю мысль таймского воззрения на Россию»: консервативная Англия боялась быстрого роста политического сознания народов России, развития в ней революционно-демократического движения, она стремилась пресечь «коммунистические стремления» русского крестьянства, которое своими требованиями «права на землю» представляло угрозу для аграрных порядков во всей Европе.
— «Не надо биться об заклад» — название пьесы Альфреда де Мюссе (1835).
... мы напечатали наш ультиматум... — Далее цитируется. с Герцена «Ultimatum» (см. т. XVI наст. изд., стр. 99 — 100).
— — Англия), формально выражавшие сочувствие национально-освободительной борьбе польского народа.
... известного героя фонвизинской комедии ~ что она устанавливает бить батюшку»... — См. комедию Д. И. Фонвизина «Недоросль» (действ. I, явл. IV).
... сам Сиэс отшарахнулся бы от задачи выдумат для нее конституцию. — Деятель французской революции Эмманюэль Жозеф Сийес выступил в 1789 г. с брошюрой «Qu'est-ce que c'est le tiers état?» («Что такое третье сословие?»), в которой формулировал притязания буржуазии на политические права. Сийес участвовал в составлении «Декларации прав человека и гражданина» и являлся также одним из авторов конституции 1795 г.
... московорецкому «Теймсу»... — «Московские ведомости».
... поднявший страшную историю о жене и матери Сераковского... — 30 декабря 1863 г. газета «The Times» напечатала корреспонденцию, в которой рассказывалось о судьбе родных казне польского революционного демократа С. Сераковского (см. о нем статью Герцена «Сигизмунд Сераковский» и «Еще о вдове Сераковского в т. XVII наст. изд.). Парализованная мать и сестра жены Сераковского были сосланы в Сибирь; жена Сераковского, будучи беременной, четыре месяца содержалась в виленской тюрьме, а затем была также отправлена в Сибирь, но по дороге, из-за начавшихся родов, была вынесена из вагона на одной станции близ Новгорода. Выдержка из этой заметки была перепечатана в «Жена Сераковского». Следует добавить, что в статье Гранта Доффа («The Times» от 14 января 1864 г.) упоминалось еще об одной родственнице Сераковского, сошедшей с ума во время заключения в виленской тюрьме.
... полковник Лебедев сестрой милосердия, с усами и шпорами. — Бывший редактор газеты «Русский инвалид» полковник П. С. Лебедев, находясь при командующем войсками варшавского военного округа, ведал варшавской тюрьмой.
Право на землю ~ проповедуют Кобден, Брайт и вся манчестерская партия с ними. — См. комментарий к стр. 9 наст. тома.
[12] Письмо Гран'Дофа, как и следовало ожидать, не только воспроизведено в «Nord'e» и Mocк. вед.», но и наказано похвалой их редактора.