ЛОГИКА ПАДЕНИЯ
Нравственное падение имеет свою неумолимую логику, свою геометрическую пропорцию быстроты и свой закон квадратов расстояний. Нравственное падение — один из видов помешательства, который гораздо чаще переходит в совершенное безумие, чем возвращается вспять в нормальное состояние Мы с невольным ужасом глядим на быстроту, с которой несутся наши литературные Абадонны в бездонную пропасть душевной черноты и бесстыдства.
Стоит сделать первый шаг, стоит немного спуститься по нежному склону, остальное пойдет как по маслу — что ни шаг, путь все глаже и кони неудержимее.
В этом отношении издатель «Московских ведомостей» представляет разительный пример. Он имел некоторый успех в начале нынешнего царствования. Всякое либеральное воззрение было тогда ново, и обозрения «Westminster review» в его «Вестнике» считались русскими. Высокомерная, надутая натура Каткова, действительного литературного parvenu, потерялась. Он явился каким-то дядей русского развития, строптивым умерителем излишеств, мерою всего хорошего и разумного, разумного и возможного. Русское общество он открыто презирал, открыто оскорблял и постоянно противуполагал ему Англию, ее учреждения. Гувернерский тон, переходящий в дерзко-начальнический, вызвал наконец досаду и смех. Такого рода самолюбие (самолюбие прежних статских советников может многое вынести, но насмешки никогда. Смех раздражает их болезнь, отместка, какая бы ни была, им кажется позволительной и нравственной.
Петербургский пожар дал издателю «Московских ведомостей» случай отшутиться. Он обвинял в нравственной круговой поруке с зажигателями молодых людей, смеявшихся над ним Их и без того таскали в крепость, у них не было ни права защиты, ни права протеста, донос на них мог их свести на каторгу; а «Московские ведомости» продолжали свое. Им что. за дело... зачем смеялись!
Дальнейшая история болезни идет как по писаному. От проповеди Англии по Гнейсту до проповеди Польши по Муравьеву — «Ведомостям» пришлось пройти всеми грязями и всеми искусами полицейской карьеры; им пришлось выносить упрек людей, которым трудно отказать в уважении, и товарищеское трепанье по плечу других, которым невозможно отказать в презрении... Еще небольшое усилие — и человек выходит победителем и торжественно говорит свищущей толпе: «Да, я доношу, и мне дела нет, что из этого будет, я служу доносом моему правительству, перо мое — меч мой».
После этого кризиса человек начинает откровенно ненавидеть все человеческое, все свободное, все стремящееся к независимости. Его оскорбляет волостной суд, в котором мужик судит; его досадует прежний товарищ, его брат-бедняк, желающий стать в уровень с богатым; его приводит в ярость прусская оппозиция и датские демократы.; его приводит в бешенство стремление женщины выйти из-под опеки и стремление малороссиян иметь перевод св. писания на свой язык. Инквизиционная ревность становится страстью, манией.
В финляндской палате рассуждают об отменении смертной казни. Какие-то пасторы желают ее удержать против огромного большинства. Корреспондент «Москов. ведом.», забывая, в какой застенок он пишет, заметил несообразность их христианского звания с этой слабостью к казням. Редакция этого не могла пропустить и прибавила, что напрасно корреспондент так легко говорит об этом трудном вопросе, что его не разрешишь с точки зрения гуманности. Нет, у нее не вырвешь осужденного с головой, она не уступит даром судороги человека, которого вешают, — что за дело, что Россия может Финляндии отвести какой-нибудь угол в Минусинске или Туруханске, какой-нибудь рудник близь полюса, — казни ей милее.
жить в России; между прочим позволяют лм учиться в русских учебных заведениях, получая по экзамену те же права, как все другие. Издатель «Московских ведомостей», который и был бы рад, что евреев будет меньше в западных губерниях, в видах поощрения русской народности, — но вдруг его поражает страшная мысль, что с ним, с столбовым русским боярином рядом сядет какой-нибудь жид. «Что, — взывает он, — если эти приманки (классный чин) в самом деле окажутся успешными, если евреи за невозможностию выбраться из края, откуда выход им заперт хлынут в наши университеты и, не имея капиталов, чтобы вступать в торговлю, захватят большую часть так называемых либеральных профессий, профессорских кафедр и служебных мест?»
Что же будет далее?
Далее Каткова выручит ограниченность человеческой натуры — далее остается одно чистое помешательство, такое, в котором добро и зло, черное и белое совершенно спутаны и человек уже рассматривается не с антропологической точки зрения, а зверем такой-то клетки и такого-то №.
Около двух лет издатель «Моск. вед.» проповедует о нашем ,«повреждении и сумасшествии». Не надобно копать другому яму — так, как теперь идут дела, мы убеждены, что не нас, а издателя «Москов. вед.» скоро придется навещать в больнице бритого и под капелью.
В этом всего более нас убедили последние №№ его журнала. В «Моск. вед.» начинают бредить, им мерещатся заговоры против их издателя; они находят неприязненные Кому этого мало, мы серьезно просим прочесть передовую статью «Моск. вед.» 35 № — она вовсе не имеет человеческого смысла.
Примечания
К, л. 182 от 20 марта 1864 г., стр. 1499 — 1500, где опубликовано впервые, в отделе «Смесь», без подписи. Автограф неизвестен.
Авторство Герцена определяется тематикой заметки, являющейся. важным звеном в единой цепи статей Герцена 1864 г. о реакционной журналистике и руководителе «Московских ведомостей» Каткове (см. в наст. томе «Они совсем сошли с ума», «Новая фаза в русской литературе», «Кощунство „Московских ведомостей” и их такт», «Здоровы ли „Московские ведомости”?», «Аксаков в гостях у Каткова» «Polizeiwut», «Петербургская Агриппина», «Правительственная агитация и журнальная полиция», «Письма к будущему другу» — письмо первое — и др.). Заметка непосредственно примыкает к работе Герцена «Новая фаза в русской литературе», в III главе которой подробно говорится о грязной кампании, поднятой «Московскими ведомостями» до поводу пожаров, о доносах Каткова и пр. (см. наст. том, стр. 206 — 214). Характеристика «высокомерной, надутой фигуры Каткова», как «какого-то дяди русского развития», который открыто презирал» русское общество и «противополагал ему Англию», текстуально совпадает с определением его в «Новой фазе...», как «водевильного дядюшки в литературе», который «учит восхищению перед Англией» (см. наст. том, стр. 206).
«зверем», «помешанным», у которого «добро и зло, черное и белое совершенно спутаны» (см., например, стр. 270 наст. тома).
Характерны для Герцена также некоторые стилистические и фразеологические особенности заметки («литературные Аббадоны», «проповедь Польши по Муравьеву — проповедь Англии по Тнейсту» и т. п.). В издании М. К. Лемке отнесено к разряду Dubia (Л XVII, 137).
... и обозрения «Westminster review» в его «Вестнике» считались русскими. — Начиная с 1857 г., в «Русском вестнике» печатались так называемые «политические обозрения», которые Герцен иронически сравнивает со статьями «Вестминстерского обозрения», намекая на былое англоманство Каткова.
— Е. М. Феоктистов писал в своих воспоминаниях: «Катков тщательно вычеркивал в статьях своих сотрудников всякие неблагоприятные отзывы об Англии из опасения, что отзывы эти могут подорвать веру и уважение к стране, внутреннее устройство коей должно служить образцом для России (Е. М. Феоктистов. Воспоминания. За кулисами политики и литературы. 1848 — 1896. Л., 1929, стр. 93).
Петербургский пожар… — См. комментарий к стр. 26 наст. тома.
Около двух лет издатель «Моск. вед.» проповедует о нашем «повреждении и сумасшествии». — Кампания, поднятая Катковым в русской легальной печати против Герцена, открылась 16 мая 1862 г. в «Современной летописи» «Русского вестника», № 20; вторая, еще более резкая статья против Герцена появилась там же 6 июня 1862 г. в №23 (см. т. XVI наст. изд., заметки «Дурные оружия», «По поводу крепких слов г. Каткова и слабостей генерала Потапова» и комментарий к ним).
... прочесть передовую статью «. Моск. вед.» 35 № со смысла. — См. «Московские ведомости» от 12 февраля 1864 г.
— Ред.