Нашим читателям

НАШИМ ЧИТАТЕЛЯМ

Мы перевезли станок наш в Швейцарию,«Колокол» с 25 мая будет выходить в Женеве. Переезд наш не вносит никакой внутренней перемены в наше издание. Тверже, чем когда-нибудь, стоим мы на нашей почве. Определять ее и высказывать свое profession de foi по поводу географического передвижения мы считаем лишним. Основы нашего воззрения вам известны со времени основания первой вольной русской типографии в Лондоне. Вы их знали и прежде, но всего больше знаете их из «Колокола». Восемь лет звонил он одно и то же; службы, к которым он звал, менялись — но религия, дух оставались те же.

Теперь на череду ударять к Собору, к земскому бессословному собору. До чьего-нибудь слуха звон наш дойдет и разбудит мысль о нем. Если б мы думали, что он бесплоден, мы сложили бы руки.

Многое из наших горячих, заповедных желаний приняло плоть и осуществилось — если уродливо и не вполне, то все же осуществилось.

Десять лет тому назад крепостное право стояло твердо, ревниво охраняемой основой империи. Народ русский били от Авачи до Одессы, по суду и без суда, в казармах и передних, в частных домах и на гумнах. Малейший ропот, слово негодования, двуперстый крест наказывались строже воровства и грабежа... и мы говорили наследнику Николая, когда он садился на его место: «Уничтожьте крепостное право, дайте землю крестьянину, освободите слово от ценсуры и спину русского человека от палки, отворите двери суда, дайте волю совести».

... Мы говорили и повторяли эти слова на разные лады, целые годы. И все затронутое нами покачнулось.

Рухнулось крепостное право и едва цепляется за землю, Телесные наказания уничтожены для виновных по суду, можно думать, что скоро перестанут бить и сечь невинных. Запертые двери суда раскрываются, и юридическая реформа, какова бы она ни была, — прямое сознание со стороны правительства в негодности прежней расправы.

Надтреснула ценсура, и ее оставляют скорее допускаемым злом, чем защищаемой необходимостью.

За двуперстый крест не наказывают как за душегубство, и старообрядцы сравнены правительством с публичными женщинами — их не дозволяют, но терпят.

Мы не хотим сказать, чтоб наш звон вызвал эти почины, не без него, он их предварил, он к ним звал, он первый их громко высказал и беспрестанно повторял. Какая доля его взошла в живую ткань событий, как она изменилась в ней, как она ее изменила — кто уловит это, проследит, кто измерит и к чему? Общий поток истории снимает в себе, увлекает в свой стержень все капли, брызги, дожди, ручьи — как живое тело свои клетчатки и ячейки и армия своих солдат, — тем не меньше нельзя у рядового отнять сознание, что и он был участником в Бородинском бою или Севастопольской защите, так, как нельзя малейшей клетчатке отказать в при-» знании ее живой частью слона.

Реформы, осуществленные правительством, неудовлетворительны, все они не доделаны, неоткровенны, косы, узки, все они носят характер временной сделки, чего-то покаместь, на скорую руку, faute de mieux[157]. Действительная важность их в почине и невольном отрицании существующего порядка дел. Но ведь говорило и действовало во всем этом одно правительство, а мы гулом слушали и принимали, не имея даже права отказываться. Что время пришло и нам сказать свое слово, до такой степени очевидно, что само правительство постоянно приостанавливается и слушает (как известный московский полицмейстер) молчание... а если кто вздумает сказать слово не по шерсти ему, того оно сажает в казематы или посылает на каторгу. Такая двойная нелепость должна окончиться и голос народный — получить права гражданства. Потому-то Земский собор и составляет первую, ближайшую, насущную, неотлагаемую потребность России.

Вместе с тем растет необходимость разъяснения социальных и экономических, гражданских и юридических вопросов, теснящихся и выплывающих вперед в современном движении русской мысли, русской жизни.

Собор не должен нас застать врасплох.

Хотелось бы и нам, по мере сил, участвовать в этом разъяснении вопросов и, оставаясь при прежней критике казенных построек и при прежнем обличении казенных строителей, выдвинуть на первый план начала возможного чиноположения. Это заставляет нас расширить план нашего издания.

Мы не будем больше исключать ни чисто теоретических статей, ни исторических монографий, лишь бы они имели прямое соотношение к нашему русскому социальному и гражданскому развитию. Будет таких статей много, будут они слишком велики для «Колокола», мы снова примемся за «Полярную звезду». Посылайте же нам статьи, которые вы не можете печатать, в России при нынешней свободе книгопечатания с ценсурой[158].

И так как мы уж обратились к вам за статьями, скажем в заключение еще об одной потребности нашей. При всех наших усилиях, при всех общих статьях, мы не сделаем «Колокола живым, русским органом без корреспонденции из края. заявляем вам э — ваша совесть должна сама решить, что надобно делать. Серьезных затруднений в доставлении к нам писем нет.

Следующий 198 лист «Колокола» выйдет 15 июня.

Цена листу Книгопродавцы вне России не имеют ни малейшего права подымать цену.

В Женеве «Колокол» продается у г. Георга, Corraterie; в Лондоне у N. Triibner et Co., 60, Paternoster row, в Париже A. L. Herold, Librairie, 67, rue Richelieu; Брюсселе С. Muquardt, F. Claassen; Bëbe Richard Lesser, Librairie, 15, Rue du Lac; Лозанне Martigner et Chavannes; Лейпциге F. A. Brockhaus; Берлине Ferd. Schneider, 11, Victoria Straße, Schneider et Co., 19, Unter den Linden, B. Behr, 27, Unterden Linden; Гамбурге PerthesBesseretMauke, Hoffmann et Campe; Любеке Fr. Asschenfeldt; Штетине Von der Nahmer; Флоренции Eugene Vieusseux; Афинах К. Wilberg; Каире W. Hammerschmidt; Константинополе F. Schimpff et Соmр., Köhler et Weiss.

Примечания

197-й лист «Колокола» был первым, вышедшим в Женеве, куда переехала из Лондона Вольная русская типография. Статья является обращением издателей «Колокола» к читателям в связи с этим переездом.

Включено в издание М. К. Лемке (Л XVIII, 139 — 142).

Перенос печатного станка вольной русской прессы из Лондона в Женеву знаменует собой новый этап в истории «Колокола». После большого успеха, который «Колокол» имел в 1859 — 1862 гг., в середине 60-х годов наступили значительные трудности в его издании. В условиях обострения полицейского террора в России сильно сократился приток корреспонденций в Лондон и сделался необычайно сложным и рискованным провоз изданий Вольной русской типографии в Россию.

Черкасовым, Герцен сообщил им о своем намерении перенести центр вольной русской прессы из Лондона в итальянский городок Лугано (см. письма к Н. П. и Н. А. Огаревым от 3 декабря 1865 г. и к дочерям от 4 декабря). Однако в силу ряда обстоятельств, из которых решающим было опасение за судьбу типографии в условиях безграничного хозяйничания Наполеона III в Италии, этот замысел не был осуществлен (см. Б. П. Козьмин. Герцен, Огарев и «молодая эмиграция», ЛН, т. 41 — 42, стр. 18).

В конце декабря 1864 г. — начале 1865 г. в Женеве собрался съезд русской «молодой эмиграции», на котором присутствовал и Герцен. На этом съезде была достигнута договоренность о том, что издатели «Колокола» перенесут свою деятельность в Женеву: «Что „Кол<окол>” издавать Лондоне при новом взмахе в России нельзя, — писал Герцен 4 января 1865 г. Огареву, — для меня ясно». И далее, говоря об удобствах перенесения типографии в Женеву, он мотивировал этот план тем, что «здесь перекрещиваются беспрерывно едущие из и во Францию, из и в Италию, здесь многие живут и пр.».

Во второй половине апреля 1865 г. Герцен приехал в Женеву, а 25 мая того же года вышел 197-й лист «Колокола» с передовой статьей «Нашим читателям». Подчеркнув, что «географическое передвижение» не меняет существа воззрений издателей «Колокола» и его социально-политической платформы, Герцен основное внимание сосредоточил на главной задаче дня — пропаганде Земского бессословного собора. Идея эта давно уже высказывалась и в программных документах лондонского центра русского освободительного движения, и в личной переписке Герцена и Огарева, и на страницах «Колокола». Критически оценивая «Положение о губернских и уездных земских учреждениях», осуществляемое с начала 1864 г., Огарев писал в «Колоколе»: «Что нужно народу? Земля и воля. Землю, при освобождении, правительство у народа урезало. Волю оно заменяет „положением о земских учреждениях”. Неужто оно в самом деле думает, что это кого-нибудь удовлетворит?» (К, л. 185 от 15 мая 1864 г., стр. 1517). Положительное значение земских учреждений Герцен и Огарев видели в том, что эти учреждения открывали возможности для приближения революционных демократов к представителям крестьянской массы в новых органах местного самоуправления и тем самым облегчали развитие «гласного протеста, крепкого соединения людей в земскую силу и широкого осуществления выборного начала» (К,

Не удовлетворенные правительственными реформами, которые «не доделаны, неоткровенны, косы, узки», Герцен и Огарев считали, что голос народный должен получить права гражданства. «Потому-то Земский собор ». Поскольку правительство не собиралось идти на предоставление земским учреждениям прав, соответствующих народным нуждам, лозунг Герцена и Огарева о бессословном Земском соборе звучал как призыв к мобилизации масс на революционную борьбу за свои интересы.

«... Растет необходимость разъяснения социальных и экономических, гражданских и юридических вопросов, — писал Герцен. — Это заставляет нас расширить план нашего издания». При этом успех дела Герцен ставил в зависимость от степени активности корреспондентов из России. Обращаясь ко всем, кому дорога судьба народа и России, он писал: «Просить корреспонденции нам не приходится, дело заграничной гласности столько же ваше, сколько наше — ваша совесть должна сама решить, что-надобно делать».

 — Река на Камчатке.

«Уничтожьте крепостное право ~ дайте волю совести», — Слова, взятые Герценом в кавычки, являются вольным пересказом основных положений «Письма к императору Александру Второму» от 10 марта 1855 г., опубликованного в первой книге «Полярной звезды» на 1855 г. (см. т. XII. наст. изд., стр. 272 — 274).

... скоро перестанут бить и сечь невинных. — 17 апреля 1863 г. Александром II был подписан закон об отмене телесных наказаний. Однако в качестве исключения из общего положения сохранялось наказание розгами для крестьян по приговору волостного суда, для солдат в дисциплинарных батальонах, а также для повторно репрессируемых ссыльных и каторжан.

... негодности прежней расправы. — 20 ноября 1864 г. после почти двухлетнего предварительного обсуждения вступило В силу новое судоустройство: Александр II подписал указ «Об учреждении судебных установлений», а также «Устав уголовного судопроизводства», «Устав гражданского судопроизводства» и «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями». Развернутая критика проекта судебной реформы дана была Н. П. Огаревым в серии статей под названием «Разбор основных положений преобразования судебной части в России» (К, лл. 150, 151, 152, 153, 154 от 15 ноября, 1,15 декабря 1862 г. и 1, 15 января 1863 г.).

Надтреснула ценсура ~  — 6 апреля 1865 г. были изданы «Временные правила о печати», которыми регламентировалось положение печати в России вплоть до революции 1905 г. Согласно «Временным правилам», предварительной цензуре подвергались издания, рассчитанные на широкую аудиторию и имевшие объем до 10 печатных листов. (Положение распространялось лишь на столичные издания, на периферии сохранялось в неизменном виде предварительное цензурсвание литературы.) Периодические издания могли выходить без предварительной цензуры при условии внесения их владельцами крупных денежных залогов. Кроме того, издатели, редакторы и авторы несли судебную ответственность за все напечатанное и правительство после трехкратного предупреждения могло закрыть издание. «Одна из самых странных правительственных реформ, — писал по этому поводу Н. Огарев в статье «Русские реформы», — это новый цензурный устав. Тут никак нельзя понять, чего именно хотело правительство относительно печати: дать ей немножко побольше воли, или еще больше стеснить ее <...> Вообще в помеси предварительной цензуры с свободой печати — свобода печати представляет для писателя и издателя род полицейской мышеловки» (К, л. 198 от 15 июня 1865 г., стр. 1645). См. также в наст. томе статью Герцена «Первое запрещение, первое предостережение, первый суд!».

За двуперстый крест не наказывают как за душегубство со их не дозволяют, но. терпят. — В царствование Николая I старообрядцы подвергались жестокому гонению. (См. С. Мельгунов. Старообрядцы и свобода совести, М., 1907, стр. 27 — 28. Ср. Н. Огарев. Гонение за веру. — «Общее вече», № 3 от 1 сентября 1862 г.) Начало царствования Александра II отмечено некоторым внешним смягчением гонений на раскольников. Постановление от 29 мая 1855 г., как писал Н. Огарев, означало «снисхождение на левой странице и преследование на правой» («Общее вече» от 1 сентября 1862 г., № 3). 16 августа 1864 г. был издан указ, говоривший о необходимости предоставить свободу в делах веры последователям «менее вредных сект». Была создана специальная комиссия для выработки нового положения о старообрядцах, но работала она чрезвычайно медленно, и в результате вопрос о старообрядцах остался нерешенным. Герцен и еще более Огарев уделяли раскольникам большое внимание на страницах приложения к «Колоколу» «Общее вече», видя в раскольниках потенциально революционную силу. В 29-м номере «Общего веча»от 15 июля 1864 г. было помещено письмо, подписанное «старообрядцем». В нем автор сообщал: «Свободы для обрядоисполнения официально объявленной — нет. Начальству же тайно приказано приостановить на время преследования. Иерархия же исповедующая ревет ужасно на бездействие правительства и умоляет паки о преследованиях <...> Мы не знаем, как долго продолжится подобное бездействие. Правительство занято умиротворением Польши» (стр. 129). В ответе, опубликованном в том же номере «Общего веча», Огарев писал: «Тайные льготы не верны. На время, может быть, и помягче жить; но если же льготы состоят в том, что правительство на старообрядцев смотрит сквозь пальцы, то ему стоит только отнять руку от глаз и все льготы покончатся» (стр. 130).

... как известный московский полицмейстер... — Герцен намекав да генерала А. Л. Потапова, который в 1860 — 1861 гг. был обер-полицмейстером Москвы, а затем начальником штаба корпуса жандармов и управляющим III отделения. В статье «По поводу крепких слов г. Каткова и слабостей генерала Потапова» Герцен писал о том, что обер-полицмейстер Москвы не обращает внимания на тех, кто, как Катков, громко ругается, — его дело подслушивать, «что говорят шепотом» (т. XVI наст. изд., стр. 234).

[157] за неимением лучшего (франц.). — Ред.