Болтовня с дороги

БОЛТОВНЯ С ДОРОГИ

(Тессинская учтивость. — Зоология русских туристов. — Министр, не окончивший курс. — Бой Константина Николаевича с Катковым. — О деле Серно-Соловьевича).

— Есть место в Андермат?

— Вероятно, будет.

— В кабриолете?

— Может быть, вы заходите в половине одиннадцатого...

Я смотрю на часы — три без четверти... и с чувством какого-то бешенства сажусь на лавочку перед кафе... Шум, крик, таскают чемоданы, водят лошадей, лошади стучат без нужды по камням, трактирные гарсоны завоевывают путешественников, дамы роются между саками... щелк, щелк, один дилижанс поскакал, другой поскакал за ним... площадь пустеет, , все разошлось... жар смертельный, светло до безобразия, камни побледнели, собака легла было середь площади, но вдруг вскочила с негодованием и побежала в тень. Перед кафе сидит толстый хозяин в рубашке, он постоянно дремлет. Идет баба с рыбой. — «Почем рыба?» — спрашивает с видом страшной злобы хозяин. Женщина говорит цену. — «Carrogna»[171], — кричит хозяин. — «Ladro»[172], — кричит женщина. — «Иди мимо, старая чертовка». — «Берешь, что ли, разбойник?» — «Ну, отдавай за три венты фунт». — «Чтоб тебе умереть без исповеди!» Хозяин берет рыбу, женщина деньги, и дружески расстаются. Все эти ругательства — одна принятая форма, вроде вежливостей, употребляемых нами.

Собака продолжает, спать, хозяин отдал рыбу и опять дремлет, солнце печет, сидеть дольше невозможно; иду в кафе, беру бумагу и начинаю писать, не зная вовсе, что напишу... Описание гор и пропастей, цветущих лугов и голых гранитов — все это есть в гиде... Лучше посплетничать. Сплетни — отдых разговора, его десерт, его соя; одни идеалисты и абстрактные люди не любят сплетней... Но о ком сплетничать?.. Разумеется, о предмете, самом близком нашему патриотическому сердцу, — о наших милых соотечественниках. Их везде много, особенно в хороших отелях.

Узнавать русских все еще так же легко, как и прежде. Давно отмеченные зоологические признаки не совсем стерлись при сильном увеличении путешественников. Русские говорят громко там, где другие говорят тихо, и совсем не говорят там, где другие говорят громко. Они смеются вслух и рассказывают шепотом смешные вещи, они скоро знакомятся с гарсонами и туго с соседями, они едят с ножа; военные похожи на немцев, но отличаются от них особенно дерзким затылком, с оригинальною щетинкой; дамы поражают костюмом на железных дорогах и пароходах, так, как англичанки за table d'hote'ом, и пр.

Тунское озеро сделалось цистерной, около которой насели наши туристы высшего полета. Fremden List[173] словно выписан из «Памятной книжки»: министры и тузы, генералы всех оружий и даже тайной полиции отмечены в нем. В садах отелей наслаждаются сановники, mit Weib und Kind[174], природой и в их столовой — ее дарами. — «Вы через Гемми или Гримзель?» — спрашивает англичанка англичанку, — «Вы в „Jungfraublick 'e” или в „Виктории” остановились?» — спрашивает русская русскую. — «Вот и „Jungfrau“!» — говорит англичанка. — «Вот и Рейтерн» (министр финансов), — говорит русская.

Мирное наслаждение горными отелями и видами, русских министров было возмущено на днях встречей в Интерлакене двух старых знакомых. Головнин, министр просвещения, встретился с известным литератором П. В. Долгоруковым.

— «Здравствуйте, Александр Васильевич», — говорит Долгоруков. — «Мы больше с вами не знакомы», — отвечает просвещение, приподняв шляпу. Долгоруков ему в ответ... мало ли чем старые знакомые могут заключить свое знакомство, когда один говорит «Здравствуйте», а другой по казенной надобности отвечает «Мы с вами больше не знакомы». Не все звучно в печати, что звучно viva voce![175]

не окончивши курса. Это приобретет ему большую популярность между студентами, находящимися в том, же положении.

История эта сделала сенсацию, многие из русских оставили Интерлакен — кто поехал в Тун, кто в Бриенц. Одни финансы в таком расстроенном состоянии, что Рейтерн остался долечивать их горными вершинами.

Головнинская встреча с Долгоруковым была вторая неудача для бедного министра просвещения в нынешнем году.

льготы при пересылке по почте «Моск. ведом.» Катков соглашался оставить в покое великого князя, но требовал для себя, сверх почтовой льготы, не в пример прочим, бесцензурности — на том, вероятно, основании что он, как Сусанин, спас царский дом от поляков и, следовательно, имеет право на то, чтоб быть «вольным газетопашцем». Головнин похлопотал — не удалось. Сусанин наш подождал — толку нет, он и пошел снова намекать и подводить дальние апроши... не великий ли, мол, князь жжет Россию?.. Что Польша горит от его управления, сомневаться мудрено: позему в самом деле, ни он, ни маркиз Велёпольский не догадались сослать в Сибирь все зажигательные спички и всех делающих их? Словом, в то самое время, как Головнин обнадеживал великого князя и говорил ему, что «смягчил» «Моск. ведом.», друг Муравьева продолжал свое следствие о якобы чинимые злоупотреблениях прежним наместником Польши, отрешенным «Московскими ведомостями» от дел, и даже намекнул, что он поддерживал «Колокол», когда это было, нужно.

Положение великого князя становится вовсе не легкое. «Моск. ведомости» косятся на Грузию, и Михаилу Николаевичу несдобровать. Назови государь Леонтьева своим меньшим братом, Катков и его заподозрит в сепаратизме и желании иметь особенного статс-секретаря при редакции. Одно положение хуже и есть великокняжеского — это положение Шедо-Ферроти. Что бы кто бы ни написал, в Риге или в Кёльне, в «Daily News» или в «Крестовой газете», а уж Шедо-Ферроти достанется от Сусанина.

A propos к доносам и доносчикам, чернильным инквизиторам и литературным полицмейстерам: один военный господин, заслуживающий полного доверия, рассказывал мне некоторые подробности, не важные, но характеристические, о финале дела Серно-Соловьевича, о роле (известного своими собственными историями) Карниолина Пинского во время следствия и пр.. От него я узнал, что другой член Государственного совета, говоривший в пользу обвиненных, был князь Суворов; что. несчастный Траверзе умер в тюрьме; что Тургенев с большим успехом цитировал в свою пользу отрывки из «Колокола», засвидетельствованные в парижском посольстве. Процесс составляет, говорят, четырнадцать томов.

Суворов хотел, чтоб осужденных везли в каретах на площадь, но благосердый Александр Николаевич, с не менее благосердым Третьим отделением, велели их везти на какой-то колеснице. В мелких жестокостях всего больше обрисовывается сердце человека. Сила, энергия иногда увлекаются до жестокости, но никогда не колют булавками.

Настоящий поэт палачей, впрочем, тот из них, который придумал читать Серно-Соловьевичу и его товарищам сентенцию вместе с каким-то господином, делавшим фальшивые документы. Суворов восставал и против этого, но его величество» хотело показать, что «не боится злоумышленников».

…Пойду лучше опять смотреть на пустую площадь и на спящую собаку; наши сплетни, как все наши разговоры, как все мысли, чем бы ни начались, все-таки оканчиваются мрачной ненавистью и печальным презрением.

— говорят, что Михайлов и Чернышевский очень больны…

Примечания

Печатается по тексту К, л. 203 от 1 сентября 1865 г., стр. 1663 — 1664, где опубликовано впервые, с подписью И — р.

К свои путевые впечатления, озаглавив их «Болтовня с дороги».

«Болтовня с дороги», особенно вторая половина этого фельетона, органически включается в серию других памфлетных выступлений Герцена в «Колоколе», и нет никакого сомнения, что, помещая «Болтовню с дороги» в К, Герцен не рассматривал ее как часть какого-то другого большого произведения. Однако в 1869 г. отрывок с начала до слов: «говорит русская» (стр. 410) был напечатан Герценом, с небольшими стилистическими изменениями, вместе с другим отрывком — «Родина в буфете» (К, «Болтовня с дороги и родина в буфете», в составе восьмой части «Былого и дум» (ПЗ, 1869, стр. 13 — 15); в наст. изд. — т. XI, стр. 440 — 441). Вторая часть «Болтовни с дороги» не включенная в «Былое и думы» (от слов: «Мирное наслаждение горными отелями», стр. 410) ошибочно помещена в наст. изд. среди вариантов «Былого и дум» (т. XI, стр. 631 — 632).

В изд. М. К. Лемке первая часть входит в состав «Былого и дум», вторая напечатана среди произведений 1865 г. (Л XVIII, 189 — 191).

В настоящем томе «Болтовня с дороги», печатается полностью как совершенно самостоятельное произведение.

«Болтовни с дороги» наибольший интерес представляет отрывок «О деле Серно-Соловьевича», который непосредственно примыкает к одноименной статье Герцена, дополняя ее новыми данными о финале процесса. Заключительные строки, извещающие о судьбе Михайлова и Чернышевского, свидетельствуют о том живом интересе, который Герцен проявлял к судьбе осужденных руководителей русской революционной демократии.

…встречей в Интерлакене… — Интерлакен — курортный городок в Швейцарии, в кантоне Берн, между Бриенцким и Тунским озерами, привлекавший большое количество туристов.

…… — Имеется в виду М. Н. Катков.

…что Тургенев с большим успехом цитировал в свою пользу отрывки из «Колокола» ~ посольстве. — См. в наст. томе статью «Сплетни, копоть, нагар и пр.» и комментарий к ней.

«Стеррва» (итал.). — Ред.