ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ПОЛЬШЕ
I
Печален наш удел — скрепя сердце помечать главные черты неровного боя польского Лаокоона с петербургским чудовищем... С одной стороны героизм до безрассудства, поэзия, любовь, великие предания, воля, беспомощность и смерть. С другой — властолюбивый каприз, забитое повиновение, угрызение совести, сила и прусская помощь.
Действительно, неугомонный народ эти поляки, около ста лет не могут умереть. Кажется, все кончено; проходят поколения, все тихо, finis Poloniae, Европа успокоивается на бесплодном чувстве сожаления — что же тут делать, мертвого не воскресишь, да и где же было пережить столько ран и ударов. Забыт гордый боец под землей — и вдруг от одного конца мира до другого раздается стон, потрясающий все совести, мешающий всем снам, — стон заживо схороненного народа, приподнимающегося в своих кровавых ранах и ржавых цепях и возвещающего, что он не умер!
Нет, он не умер! Мертвые не могут возбуждать столько преданности, самоотвержения, столько фанатического восторга, столько юных сил.
Поляки исчезают в Европе; где их было десять — их два, где два — и тех нет. Идет и юноша с пробивающимся усом, идет и седой изгнанник 1831, идет, бросая место, работу, которой он не найдет больше в тесноте и давке западной конкуренции; убогое достояние продано: Польша восстала, Польше их нужно, о чем же тут рассуждать, надобно идти.
К мертвым так не ходят; ведь и те, которые ходили к гробу в Иерусалим, ходили не к мертвому, а к воскресшему.
Прав был Юльян Клячко в своей речи в батиньольской школе, когда он сравнивал польскую эмиграцию с тем схимником, спасавшимся вдали от людей, который на вопрос одного из цезарей, что он делает, отвечал: «Remeo! Возвращаюсь!»
Польская эмиграция не бросила корней, не осела, не взошла в свою мебель, она возвращалась!
Полякам что-то говорит, несмотря на их гордую уверенность, что они принадлежат к тесному родству западных народов, что они здесь не дома.
Немец, проживший где-нибудь лет десять, теряет все национальное, кроме дурного акцента, вживается во все интересы страны, кормящей его, не стремится в свое отечество, не болит об нем. А поляк, как бы долго ни жил, возвращается. И оттого, при первом призывном звуке трубы с берегов Вислы, изгнанник польский встает в Италии, встает в Англии, берет бедную свою котомку и идет нести свою кровь общей, всех скорбящей, страшно несчастной и страшно любимой матери.
... Какая черная доля — быть палачом этой матери, затягивать веревку на ее шее и хладнокровно сто против одного прирезывать ее детей!
Может, только одно положение в мире еще хуже нашего. Это — положение добровольного помощника при экзекуции, помощника сильному против слабого... положение сыщика, полицейского, ждущего на дороге. Нет, не быть тебе, Пруссия, во главе германского единства; нет, ты сама развалишься, государство без народности — военная нелепость, созданная королем-энциклопедистом: на твоем юнкерском лбе нет помазания, ты останешься военной семинарией рода человеческого, экзерциргаузом философии и аванпостом петербургской управы благочиния.
II
— идет безобразие казенной и откупной журналистики. Эти риторические погремушки, привязанные к разъяренному медведю, эта кровавая грязь, липнущая к пушечным колесам, заставляет содрогаться.
Если в чем-нибудь прогресс несомненен в России, то это в литературном растлении. При Николае всякое заявление политических мнений было запрещено. Журналист молча передавал урезанный факт, и читатели догадывались, о чем он умолчивает. Два-три закупленные журналиста пользовались всеобщим презрением и не имели никакого влияния на общественное мнение. Все это изменилось. Теперь всякий казенный публицист начинает с оды на свободу, с гимна о несокрушимом праве, с проклятия ценсуры... и так ведет, ведет читателя по форумам и капитолиям... да вдруг и очутится с ним в III отделении, и уже пахнет не Вашингтоном, не Мирабо, а чисто Александром Федорычем Голицыным... Около капитальных статей красуется наивный венок такой бесстыдной лжи, такого основательного невежества, такой пошлости, наконец, что середь величайшего отвращения нельзя не смеяться.
Статья «Journal de St. -Pétersbourg» поразила всю Европу своей бесцеремонностью, своим обличением неслыханного отсутствия всякого нравственного чувства в петербургском правительстве. Против нее вышли «Московские ведомости» с либеральным началом и английским заключением, они не принимают сознания «Jour. de St. -Pétersbourg» и находят, что рекрутский набор — по выбору полиции — совершенно законен... Мы думали, что дальше идти нельзя, но 21 № «Ведомостей» оставил за собой все предыдущее. Начав одну статью похвалой польскому патриотизму и пожурив в другой правительство за то, что плохо смотрело за поляками и мало брало мер осторожности, «Московские ведомости» говорят: «... Паскевич, остановив наши полки у валов Варшавы, хотел избежать ужасов пражского штурма в 1794 году; за это великодушие, спустя тридцать два года, нам заплатили новою варфоломеевскою ночью благодаря тому, что мы простерли свое новое великодушие до самозабвения...»
Такого каннибальства мы не встречали с тех пор, как «Отеч. записки» в бреду от страха (который, слава богу, прошел) требовали каких-то неслыханных казней зажигателям, которых поднесь не нашлось.
Самое замечательное состоит тут в том, что этой варфоломеевской ночи не было. И не только не было, но, само собой разумеется, что об ней никогда никто, кроме полицейских композиторов, не думал, — тех самых, которые накануне взрыва писали, что «рекруты довольны тем, что рекрутство избавило их от притязательности революционной партии». Тех самых, которые на другой день взрыва начали кричать об ужасах и до сих пор не унимаются. Кстати — к этим ужасам.
Тот, кто сколько-нибудь знает, что такое восстание, — восстание в двадцати пунктах, без сосредоточенности, без плана, без правильного ведения, — тот поймет легко, какие несчастные случаи могут совершиться. Но клепать на народ, геройски поднявшийся и бросивший перчатку такой силе, так же мало рыцарски, как при первом выстреле броситься к прусскому дяденьке с криком: «Караул, караул, helfen sie mir, Onkelchen!»
И что могут значить отдельные случаи жестокости в сравнении с разграбленными домами, выжженными деревнями и, наконец, казнями, приказанными полковником Бедрягой, как говорит «Теймс» (18 февр.)? И при всем этом есть поклонники plus royalistes que le roi[25], которые упрекают Николая и Паскевича в излишней мягкости и неосторожном великодушии! Мы скоро дойдем до того, что сделаем из Аракчеева сентиментального Вертера, который от избытка нежности засекал дюжинами солдат.
Обращаемся к валуевской «Почте». Вот какую, например, галиматью печатает она с немецких голосов:
До настоящей минуты (28 января), благодаря военному положению, в Варшаве все спокойно. С 9 часов вечера редко показывается военный на улице; но в казармы, так же, как и в цитадель, никто не допускается. Известия, полученные до сегодня, успокоительны и благоприятны для правительства. Ни Плоцк, ни Радом и ни один из других городов не находятся в руках мятежников; временное правительство, о котором так много говорили, не объявлено. Нападения в Плоцке и Бодзентыне были всего опаснее, а впрочем, инсургенты хотя и собираются толпами, но как только замечают, что численное превосходство их над войсками не слишком значительно, тотчас же обращаются в бегство и скрываются в лесах. Наружный вид пойманных бедняков самый жалкий. Голодные, оборванные, часто босые, они представляют самую грустную картину нищеты. О военной выправке, о какой бы то ни было дисциплине или о правильном вооружении, жалованье и продовольствии нет и помина.
Насчет продовольствия инсургентов сказано, что им дается
При Мылееве толпа в 40 человек встретила двух здешних жандармов. Между инсургентами нашелся некто, привезенный в прошлом году одним из этих жандармов в Варшаву. Этот инсургент объявил, что сейчас же убьет жандарма: по другие удержали его от такого намерения тем доводом, что было бы бесчестно, если б столько людей напали на двоих и умертвили бы их. Кончилось тем, что жандармов обезоружили, отняли у них лошадей, платье и отпустили их в крестьянской одежде. Пока все эти печальные действия происходят в поле, в шинках поляки пляшут с русскими.
Это букет, выше этого ничего нет. Столоначальник, поместивший эту статью, заслуживает одобрения высшего начальства.
Генерал-лейтенант Синельников вез 100 000 руб., на него напали инсургенты и, обезоружив его, взяли деньги и дали расписку. Генерал-лейтенант Синельников объявил в «Север. пч.», что деньги у него не брали и что он дал не расписку, а свои револьверы— отдавши оружие — и инсургенты — не взявши денег.
Кто такое Франковский, по русским газетам?
Франковский — миф.
Франковский — зять Эпштейна.
Эпштейн — зять Франковского.
— генерал Высоцкий.
Его взяли в плен, и сейчас газеты перепечатывают биографию генерала Высоцкого: вот, мол, мы какую птицу взяли в полон, а Высоцкий в Париже.
III
Предел злодейства достигается редко, оттого что преступление редко достигает той степени нелюдского безобразия и голой безнравственности, что оно равно поселяет отвращение старом и малом; прогрессивному правительству в Петербурге удалось достигнуть этого геркулесова столба, и вот оно стоит перед судом Европы, окровавленное, гадкое, двуличневое, с печальными солдатами, с прусской родней, в венке из подкупных листьев, и присяжные всех народов признают его осуждение
Возбудить негодование, ненависть, проклятие всей Европы, — Европы усталой, старой, католической, протестантской — это страшный успех.
Трудная должность — быть литературным адвокатом злодейств и гласностью укрывать и прихорашивать преступления.
IV
ЛУЧШЕ ПОЗДНО, ЧЕМ НИКОГДА
Как ни странно нам, как ни удивляет нас самих это, но мы готовы приветствовать от всей души Австрию на ее новом пути и пожелать ей, чтоб она не сбилась с него.
Мы не верим ни в возможность наказаний за гробом, ни в справедливость уголовных кар, мы не признаем ни смертных грехов, ни смертных казней. Всякое окончательное осуждение, всякий безапелляционный приговор ограничивает мысль и мешает дальнейшему пониманью с одной стороны и восстановлению — с другой. Мы готовы всегда изменить наши суждения, не отступая ни на волос от общих начал нашего воззрения.
Как бы поздно ни возвращался грешник блудным сыном или сознательно и откровенно — велим радостно заколоть лучшего теленка.
Воротиться никогда не поздно и не трудно, лишь бы увидеть свою ошибку, а поправить ее всегда легко. Вся беда в том, что преступники — невольно «скверные счетчики». Мозг у них так забит и так мало развит, что они редко могут одолеть сложную бухгалтерию жизни.
немножко тройного правила — и Австрия гордо поднимет свою голову, показывая индульгенцию народов и отпущение былого за подвиг настоящего.
Немножко арифметики!
... На белом австрийском мундире далеко видно черное клеимо, выжженное вековым проклятием рода человеческого; на ветхой габсбургской мантии бездна пятен, реки крови лились по ней и реки слез. Места такого нет в обширной империи, где в воздухе не носился бы стон задушенной безжалостно народности, где бы не валялись цепи, перержавевшие на живых костях.
— Сольферино за Маджентой, — напоминая ветхому грешнику, что мера его дел исполняется, что пора каяться... Австрия, запустив глубоко свои когти в льва св. Марка, думала думу.
Может, в самом деле результат этой думы — ее настоящее положение относительно польского вопроса.
Пусть она выдержит начатое, не собьется с дороги, и ее былые грехи задвинутся. И она может все это сделать, не теряя ничего, чего терять не надобно, и выигрывая гегемонию Германии, и... и — это почти роскошь — и втаптывая в грязь презрительную Пруссию — протестантскую будку православного петербургского царя.
Но пусть же Австрия помнит, что не всякий день на ее улице будет праздник. Она может к себе приложить слова своего знаменитого противника:
«Oggi о mai!»[26]
Печатается по тексту К, л. 157 от 1 марта 1863 г., стр. 1302 — 1304, где опубликовано впервые, с подписью: И—р. В OK озаглавлено: «Лучше поздно, чем никогда». Автограф неизвестен.
— 37) учтена «Поправка», помещенная в следующем листе «Колокола» (стр. 1313); в соответствии с этой поправкой в начале второго раздела статьи сняты слова «„Теймс" говорит» и кавычки, в которые был заключен текст первого абзаца
... finis Poloniae... — «Конец Польше!» (лат.) — слова раненого Т. Костюшко, произнесенные им после битвы польских повстанцев с царскими войсками при местечке Мацеёвицах 10 октября 1794 г. Поражение повстанцев в этом бою и пленение самого Костюшко решили исход восстания 1794 г. за независимость Польши. Восклицание Костюшко было повторено затем главнокомандующим повстанческими войсками в польском восстании 1830 — 1831 гг. Я. Скшинецким после неудачного сражения под Остроленкою 14 мая 1831 г.
— В своей речи на празднике, посвященном годовщине школы в Батиньоле (см. комментарий к стр. 50) летом 1862 г., член совета школы Ю. Клячко сказал: «Какая-то средневековая легенда говорит о прекрасном ответе пустынника на вопрос гордого кесаря: что за деятельность его на земле? Remeo — отвечал он: возвращаюсь к богу, от которого вышел. — Каждый польский изгнанник, добросовестно исполняющий свой долг <...>, тоже возвращается к родине, из которой вышел. Каждый добрый поступок <...>, каждый святой пример, подаваемый им, есть шаг вперед на этом возвратном пути». («Свободное слово», вып. 7 — 8, Берлин, 1862, стр. 575 — 579).
— Ведя политику агрессивных войн, прусский король Фридрих II укреплял государственную систему военно-бюрократического абсолютизма, что не мешало ему объявлять себя «другом Вольтера» и поклонником энциклопедистов.
Два-три закупленные журналиста... — Речь идет о Ф. В. Булгарине и Н. И. Грече, связанных с III отделением.
Статья «Journal de St. -Pétersbourg»... — имеется в виду статья, помещенная в газете «Journal de St. -Pétersbourg», № 18 от 21 января 1863 г. Она была перепечатана в К, л. 156 от 15 февраля 1863 г. с редакционным вступлением (см. ниже в наст. томе «Исповедь русского правительства», а также комментарий на стр. 475).
...«Московские ведомости» ~ находят, что рекрутский набор — по выбору полиции — Совершенно законен... — Имеется в виду передовая статья «Московских ведомостей», № 23 от 29 января 1863 г. В ней M. Н. Катков с позиций якобы защиты «законности» полемизирует с автором статьи «Journal de St. -Pétersbourg», который признавал незаконность рекрутского набора в Польше, но пытался оправдать эту меру исключительными обстоятельствами. Катков, также одобряя этот набор, утверждал, что «в этой мере нет ничего беззаконного». О наборе в Польше см. комментарий к статье «Expiatio!»
Начав одну статью ~ «Московские ведомости» говорят ~ мы простерли свое новое великодушие до самозабвения» ... — Имеются в виду статьи, напечатанные в «Московских ведомостях», № 24 от 30 января 1863 г. Рассуждениями о «несокрушимом патриотизме» поляков открывалась передовая статья этого номера: «беспечность» и «неосмотрительность» русских властей в Польше подвергнуты критике в статье П. Лебедева «О последних событиях в Польше», которую цитирует Герцен.
«Отеч. записки» ~ требовали каких-то неслыханных казней зажигателям... — Имеется в виду статья А. В. Эвальда «Все и ничего», напечатанная в «Отечественных записках», 1862, № 6. Цитаты из нее Герцен приводил ранее в своей статье «По поводу крепких слов г. Каткова и слабостей генерала Потапова» (см. т. XVI наст. изд., стр. 232 — 233).
«рекруты довольны тем, что рекрутство избавило их от притязательности революционной партии». — В передовой статье «Московских ведомостей» (№ 12 от 16 января 1863 г.) M. Н. Катков писал о польских рекрутах: «... они тяготились притязаниями революционной пропаганды и рады, что избавляются от них»
... броситься к прусскому дяденьке с криком ~ helfen Sie mir,Onkelchen!» — «Помогите мне, дядюшка!» — Прусский король Вильгельм I приходился дядей Александру II. О соглашении между Россией и Пруссией см. комментарий к стр. 53.
... печатает она с немецких голосов ~ поляки пляшуm с русскими». — Герцен приводит в отрывках заметку, напечатанную в «Северной почте», № 23 от 27 января 1863 г., стр. 59. Сообщаемые в ней сведения взяты автором из корреспонденции газет «Ostseezeitung» от 28 (16) января и «Kreuzzeitung» от 29 (17) января 1863 г.
Генерал-лейтенант Синельников объявил в «Север. пч.» ~ что он дал не расписку, а свои револьверы... — В «Северной пчеле», № 30 от 31 января 1863 г., стр. 118, было перепечатано письмо генерал-лейтенанта Н. П. Синельникова в редакцию «С. -Петербургских ведомостей», в котором опровергалось напечатанное ранее в этой газете (№ 19 от 23 января 1863 г., стр. 79) сообщение об ограблении его польскими повстанцами.
Франковский — генерал Высоцкий ~ сейчас газеты перепечатывают биографию генерала Высоцкого... — В заметке «Генерал Франковский» («Северная пчела», № 31 от 1 февраля 1863 г.) сообщалось: «Под этим вымышленным именем должен скрываться не кто иной, как известный по прежней польской революции генерал Высоцкий». Далее излагались факты его биографии. О слухах, что Франковский — генерал Высоцкий, писал также в передовой статье «Московских ведомостей» (№ 29 от 6 февраля 1863 г.) Катков. Один из руководящих деятелей польского восстания, Л. Франковский был взят в плен царскими войсками в ночь на 28 февраля 1863 г. и затем повешен в Люблине 4 июня 1863 г. О его казни Герцен писал с возмущением в статье «„Колокол" и „День"» (см. стр. 205 наст. тома).
Россель-то не находит, что людокрадство не выходит из законности. — Отвечая 20 февраля 1863 г. на запрос консерватора лорда Элленборо в палате лордов об отношении английского правительства к польскому восстанию, «спровоцированному поведением русских», Дж. Россель охарактеризовал рекрутский набор как «меру, которую ни один британский министр не отважится оправдывать <...>. Это было самым неблагоразумным и самым несправедливым шагом, какой только могло сделать русское правительство» (цитируется по книге В. Г. Ревуненкова «Польское восстание 1863 г. и европейская дипломатия», Л., 1957, стр. 150).
— Имеется в виду M. Н. Катков (см. выше в наст. томе статью «Наглое злоупотребление полицейского слова» и комментарий к ней, а также заметку «Бессословность в Москве»). Говоря о нем как «англикующем журналисте», Герцен намекает на восхваления Катковым на страницах предреформенного «Русского вестника» английских конституционных форм и правовых институтов (см. также далее комментарий к статье «Какое правление в России?»).
... мы готовы приветствовать ~ Австрию на ее новом пути ~ чтоб она не сбилась с него. — Австрия, обеспокоенная сближением Пруссии и России, враждебно отнеслась к заключению конвенции между ними, направленной против польского восстания (см. также статьи «... И Россия», «Земля и воля» и комментарии к ним). Вместе с Англией и Францией она готовилась к дипломатическому демаршу «в защиту» Польши. 17 апреля 1863 г. посланники этих стран в Петербурге вручили министру иностранных дел А. М. Горчакову свои ноты по польскому вопросу (см. далее комментарий к заметке «Между молнией и громом»).
... преступники невольно «скверные счетчики»... — Намек на «теорию преступлений», разработанную И. Бептамом и изложенную им в книге «Traités de législation civile et pénal» (1802). См. об этом также в повести «Доктор Крупов» (т. IV наст. изд., стр. 266).
Сольферино за Маджентой... — 4 июня 1859 г. произошло сражение у г. Мадженты между австрийскими и франко-сардинскими войсками, в котором австрийская армия потерпела поражение и отступила. Вслед за тем, 24 июня 1859 г., она была вновь разгромлена в битве при Сольферино. Эти поражения решили исход австро-итало-французской войны 1859 г. (см. также далее комментарий к заметке «Виллафранка перед Солферино»).
... запустив глубоко свои когти в льва св. Марка... — Речь идет о Венеции, находившейся под властью Австрии. Крылатый лев св. Марка считался символом бывшей Венецианской республики, называвшейся также по имени своего покровителя республикой св. Марка.
… — Имеется в ввиду Дж. Маццини.
король (франц.). — Ред.
«Теперь или никогда!» (итал.). — Ред.