Great Western

GREAT WESTERN[41]

Прочно, незыблемо установилось старое здание Европы, долго устроивалось и перестроивалось оно, урезывало куски от живого мяса, приставляло их какой-то политической ринопластикой к чужому телу, ставило контрфорсы с той и другой стороны, тратило все свои доходы для того, чтоб вести мир, — но зато сложная задача ее равновесия разрешена торжественно, плод мудрых уступок, насильственных браков, преднамеренных воздержаний, глубоко обдуманных комбинаций и хитро завязанных дипломатических узлов — увенчался.

Равновесие это усилилось косностью и привычкой, мудрым равнодушием к добру и злу, христианским смирением, с которым принимается всякое несчастие ближнего, и всего больше мощной рукой капитала, притягивающей поводья всех страстей своим credit и debit.

Пока ветер не дует, действительно все держится благополучно, но кто может отвечать за штиль? Взаимное уничтожение сил для равновесия отдает его на произвол всякой случайности, всякому толчку. Не только достаточно явиться гениальной личности, гениальной мысли, ряду преданных людей, ряду восторженных фанатиков — но стоит какому-нибудь ослу лягнуть, чтобы старый успокоившийся маятник снова начал биться из угла в угол.

— Только упереться-то ослу придется в воздухе...

— Помилуйте, король прусский уже он ли... Архимед, а ведь нашел же точку, в которую, упираясь задними ногами, чуть не сдвинул Францию на Рейн, а может, и сдвинет; но я не стану спорить ни об ослиных копытах, ни об бранденбургских конвенциях. Тем больше, что в последнем случае могут возразить, что всякий король, Архимед или нет, представляет сводную силу всех подданных, особенно в такой стране, как Пруссия, которая хотя и ворчит доктринерски, но послушна, как негр.

Мы говорим о тех бурях, которые, пробуждаясь в какой-нибудь незаметной точке, растут, растут, подымают целые массы и грозят сорвать с якоря Great Western,

Что, кажется, значит один человек, сто человек, даже тысяча — а эта капля и переполняет сосуд, а от этой-то песчинки паровоз срывается с рельсов.

... Что сказали бы вы, если б, несколько месяцев тому назад, кто-нибудь показал бы вам, в небольшой комнате лондонского boarding-house'а[42] средней руки, шесть человек, тихо беседующих около чайного стола, и прибавил бы: «Вот эти господа решились разрушить равновесие Европы». Тут не было ни Гарибальди, ни Ротшильда. Совсем напротив, это были люди без денег, без связей, люди, заброшенные на чужбину волей, а вдвое того неволей. Один из них только что возвратился из русской каторжной работы, другой шел туда прямой дорогой, третий сам оставил Сибирь, четвертый бросил свой полк, чтоб не быть палачом друзей.

— И они хотели разрушить равновесие Европы?

— Вопрос только шел о времени.

— Это ужасно смешно...

— Как же не смешно, но знаете ли, что всего смешнее?

— Что?

— То, что они исполнили свое желание.

— Кто же были эти люди?

— «Что в имени тебе», — двое были членами варшавского Центрального комитета.

Много может воля человека, его сила страшна, ей почти нет предела, стоит ей быть чистой, беззаветно отдающейся делу и чувствовать внутри себя океанные течения.

лиц, имеющих притязание не по чину брать участие в истории, имеющих наглость вмешиваться в чужие дела, в дела целого народа, без всякого права и приглашения. Один только громадный успех заставляет этих строгих аристократов передней вспомнить обязанности ливреи, переменить ее цвет, признавая новую власть и на нее переводя старое раболепие.

Генеалогия этого взгляда у наших чин чина почитающих писателей и писарей понятна. Это приложение к высшим сферам крепостного состояния, при патриархальных понятиях которого женитьба сына и непорочность дочери было дело не отца с матерью, а дело барское. Но крепостное состояние окончилось. Не пора ли отбросить другие части рабского кодекса и на людей вне царской службы не смотреть как на недорослей?

Пока мы будем держаться за сарафан кормилицы, боясь буку, пока мы будем прятаться за других, боясь генералов, мы свое дело будем считать барским. Пусть кто посмелее заглянет за печку, буки там нет. Пусть заглянет за кавалергардов Зимнего дворца — силы там нет.

— Да по какому праву?

По какому праву? Да вот по тому, по которому те неизвестные, те подземные, какие-то мытари и грешники, какие-то рыбаки — сделались кормчими человечества на целые осьмнадцать веков. По которому какие-то каторжные, сосланные сказали Италии: «Возьми одр твой и иди!» — И Италия от Этны до Монблана встала и пошла.

По какому праву?

По праву — сильной любви.

По праву — сильной веры.

— святой отваги.

По тому праву, по которому пошел Христос на крест  — за грехи человечества.

Всякий имеет право звать с собой ближних и дальних. Не пойдут за тем, кто ошибся в не пойдут за тем, кто ошибся в себе. Но силен будет голос того, у кого в сердце глубоко и громко звучат те ноты, которые непреодолимо волнуют его окружающие массы, составляя их религию, их поэзию, их идеал, их радость и печаль, их хорошие кумира разве его — народы пойдут с ним.

Мы, глядя на герольдов, на тамбурмажоров, на скороходов, думаем, что они ведут процессию, потому что впереди, — это большая ошибка. Движение дается рулем, опущенным в воду, золоченая грудь корабля с своим флагом повинуется ему или тонет. Кто не боится схватиться за руль, тот и поведет корабль.

В этой-то отваге та сила поляков, перед которой русская императорская власть осунулась, армия сделалась разбойничьей шайкой, великий князь малым князем, прусский король квартальным надзирателем, — та сила, от появления которой черствое сердце Европы, дряхлой, усталой, занятой, равно встрепенулось в Стокгольме и Неаполе, в Флоренции и Шотландии. Европа содрогнулась от ужаса за безумную кучку людей, которая гордо стала перед нелепой, глупой лавиной, грозящей раздавить последнюю хижину ее матери, говоря ей: «Прежде ты померяешься с нами... увидим, чья возьмет... только знай вперед, победить нас нельзя когда ты одолеешь!» Лавина двинулась. Стон ужаса вырвался из груди всех народов; сон и равновесие Европы поколебались. Еще и еще геройства оттуда, еще и еще судорожный крик — и куда денется венский трактат и «Sie sollen ihn nicht haben» ... Все нагнулось и подалось: императорская Франция и цезарская Германия, сардинская Италия и Скандинавский полуостров, тяжелый на подъем славянский мир и тяжелый на ходу, перегруженный английский корабль...

Отваги схватиться за руль у нас нет; мы скорее согласны просто погибнуть, мы боимся ответственности — оттого поляки действуют, а мы рассуждаем. Для поляка все в общем деле: общее дело представляет мы им занимаемся, как дилетанты искусством между , т. е. ничем не жертвуя.

«... Мы видели вчера, — говорит один французский журнал,— как отправлялись к своим братьям в лесу дети народа-страдальца (nation douloureuse), и были глубоко потрясены. Матери, сестры провожали их, видно было, что они удерживали слезы. Старец вышел вперед и сказал прощальное слово отрокам, шедшим в легион отчаяния, — и вот чем он утешал их: «Если вы падете, помните, что ваша смерть послужит новым доказательством, что Польша бессмертна».

Что говорят наши старцы русским отрокам? Что сестры и матери? Один женский голос раздался, и то с Украины — хоть бы они учили отстраниться, идти в отставку, ведь это не то, что посылать на смерть...

Проснитесь же, пока есть время, чтоб спасти русский народ и себя.

Примечания

Печатается по тексту К, — 1315, где опубликовано впервые, с подписью: И — р. Автограф неизвестен.

... король прусский — уже он ли... Архимед ~ чуть не сдвинул Францию на Рейн.. .— Речь идет о прусском короле Вильгельме I и об опасности войны между Францией и Пруссией в связи с позицией, занятой Пруссией в отношении польского восстания (об этом см. в наст. томе — «... И Россия», «Земля и воля», «Преступления в Польше (Печален наш удел...)», а также комментарии к ним).

... это были люди ~ заброшенные на чужбину... — Герцен имеет в виду встречи с представителями польской повстанческой организации, прибывшими в Лондон для переговоров с издателями «Колокола» в конце сентября 1862 г. Он описал эти встречи в «Былом и думах», в главе «М. Бакунин и польское дело» (см. т. XI наст. изд., стр. 368 — 372).

 — А. Гидлер, член Центрального национального комитета, представитель умеренного крыла в нем. За участие в польском восстании 1830 — 1831 гг. он был сослан на каторгу в Сибирь, откуда возвратился по амнистии в конце 50-х годов.

... другой шел туда прямой дорогой... —3. Падлсвский (см. о нем ниже заметку «С. Падлевский» и комментарий к ней).

... третий сам оставил Сибирь... — М. А. Бакунин, бежавший в 1861 г. из сибирской ссылки. О побеге Бакунина Герцен писал в «Былом и думах» (см. т. XI наст. изд., стр. 357 — 359) и в статье «М. А. Бакунин» (см. т. XVI наст. изд.).

... четвертый бросил свой полк... —А. А. Потебня, один из руководителей революционной организации русских офицеров в Царстве Польском, инициатор и автор писем от офицеров и комитета русских офицеров издателям «Колокола», а также офицерских адресов, напечатанных в «Колоколе» в 1862 г. (см. К, л. 135 от 1 июня, л. 148 от 22 октября, л. 151 от 1 декабря). Потебня принял непосредственное участие в польском восстании и в марте 1863 г. был убит в сражении у местечка Скала. На гибель Потебни «Колокол» откликнулся заметкой Герцена «А. А. Потебня» (см. далее) и статьей Огарева «Надгробное слово» (л. 162 от 1 мая 1863 г.)

«Что е имени, тебе...» — Начальные слова стихотворения А. С. Пушкина «Что в имени тебе моем?»

... какие-то мытари и грешники, какие-то рыбаки — сделались кормчими человечества на целые осьмнадцать веков. — Среди апостолов христианства были, по евангельской легенде, рыбаки — братья Петр и Андрей, братья Иаков и Иоанн Заведеевы, мытарь Матфей (см. евангелие от Матфея, IV, 18 — 19; Х,3). О значении слова «мытарь» см. комментарий к стр. 51.

«Возьми одр твой и иди!» — Намек на руководителей национально-освободительного движения в Италии — Д. Маццини и Д. Гарибальди. Маццини был в 1831 г. выслан из Генуи австрийскими властями; Гарибальди в 1834 г. приговорен ими заочно к смертной казни. Говоря об их революционных призывах, нашедших отклик в итальянском народе, Герцен использует слова Христа, обращенные, по евангельскому преданию, к «расслабленному» (см. евангелие от Матфея, IX, 6).

...«Sie sollen ihn nicht haben»... — Герцен имеет в виду начальные строки немецкой патриотической песни «Sie sollen ihn nicht haben, den freien deutschen Rhein» («Не владеть им свободным немецким Рейном»), написанной Р. Шуманом на слова стихотворения Н. Беккера «Der freie deutsche Rhein» (1840).

Один женский голос раздался, и то с Украины... — Герцен имеет в виду воззвание «К русским женщинам», опубликованное в «Колоколе» 8 марта 1863 г. (л. 158) за подписью «Украинка». В этом воззвании выражалось сочувствие освободительной борьбе польского народа и содержались призывы не выступать против него. По всей вероятности, автором воззвания была известная украинская писательница Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович).

[41] Великий Запад (англ.).