Чего они так испугались?

ЧЕГО ОНИ ТАК ИСПУГАЛИСЬ?

Или чем их всех так настращали, что нельзя больше удержать вопль, крик, плач, завыванье патриотизма, усердие без границ, преданность без смысла? Адресы, панихиды, молебны на чистом воздухе и в воздухе, продымленном ладаном, адресы от грамотных и безграмотных, от старообрядцев и новообрядцев, от кур-, эст- и лиф-ляндских русских, от временнообязанных крестьян и бессрочноразоренных помещиков, от старшин Рогожского кладбища и от школярей кладбища науки, называемого Московским университетом.

Неужели столько чувства, души, славянских оборотов и верноподданнического лиризма вызвано этими «жалкими шайками мятежников в Польше», с которыми «здравомыслящая» часть народа не сочувствует, которых крестьяне выдают за легкую плату с головы и которых наши «молодцы солдаты» всякий раз, как сколько-нибудь обдосужатся от грабежа и воровства, уничтожают и уничтожают по несколько раз?

Полно, так ли слабы были эти шайки? Как же бы им держаться с 21 января, несмотря на триумфы Шильдер-Шульднера, виктории Витгенштейна, Ностица, несмотря на замену Бергом одной половины

Чем же держатся шайки?

Оружия не пропускаются. Цепная Пруссия бегает на веревке по всей познанской границе, лает, кусает и лижет казакам смазные сапоги. Австрия, утомленная двухмесячным благородством, раскаивается в красных платонически сочувствием, корпией, статьями и концертами, в которых последнюю ноту поет Горчаков. Дело сведется на то, что Польше только и было помощи и ободрения, что из Петербурга, — сначала рекрутским набором, а потом набором слов, выданным под ироническим названием амнистии 31 марта.

Предположим, что все новости «Инвалида» ложны и все вести «Северной почты» лишены истины; предположим, что эти «шайки» — целая Польша, которая хочет независимости и умеет умирать за нее, предположим, что русские генералы из рук вон плохи, солдаты больше по части промысла, а офицеры с отвращением участвуют в убиении народа, — все же нет резона наделать такого патриотического скандала, словно покойник Ростопчин бегает с зажженной спичкой по Москве, а покойник Наполеон едет из Филей к Драгомиловскому мосту.

Помилуйте, немые возглаголили, и говорящие возбредили, государь император и московские профессора, раскольники и протестанты, головы с думами, дворянство без думы и головы — все это начало вдруг уверять в своей готовности царствовать, преподавать, молиться по старым книгам, торговать и ничего не делать — с единственной целью посрамления врага и отстаивания неприкосновенности пределов любезного отечества нашего.

Потому-то нам и кажется, что Потапов, ездивший по распоряжению высшего начальства в Москву раздражать патриотизм до истерики адресов и до университетских конвульсий, сделал ошибку; что высшее начальство, пославшее его, сделало ошибку; что государь с своим предупредительным «не тронь меня» сделал ошибку.

Из польского дела мы себе почетного знамени не выкроим — полицейскому усмиренью и казни целого народа ни восторги, ни лавры не идут.

Есть дела, которых не надобно приводить к речи, которыми можно только втихомолку пользоваться, но нельзя окружать громкими словами, благородными порывами. Это слишком обижает истину, всякое нравственное чувство человека. Мы много темного выносим в тени, чего не можем вынести на белом свете и еще менее при звуке труб и литавр, при демонстрациях, адресах и пр.

«Все это делается не против Польши, а против Европы», — будто это лучше? молчавшему целое тысячелетие, можно было помолчать еще недели две, чтоб услышать хоть одну угрозу, хоть один военный звук, — нельзя же вперед испугаться, вперед прийти в восторг и усердие. Нельзя же призывать в Зимний дворец двух генерал-губернаторов, одного декана и одного ректора, дворянских предводителей и других патриотов для того, чтоб государь прочел им свою антикритику и возражение на статьи «Opinion Nationale» или «Daily News».

Делая все хорошее с воздержанием и постепенностью, останавливая розгу на 201 ударе, уничтожая ценсуру на 21 листе, правительство показало, что оно вполне ценит всю важность задержания в прогрессе; зачем же было так необдуманно спускать на волю горячечный патриотизм, лихорадочный страх и пр.? И все-то это оттого, что нашлись в Европе журналы, не разделяющие мнения «Московских ведомостей»[64],

Какой недостаток такта, чутья, декорума!

Если б в русском правительстве были серьезные люди, люди честные, положим, исполненные патриотических, монархических, барских предрассудков, но с любовью к народу, они поберегли бы, из внутреннего, религиозного благочестия, простое сердце простых людей, которые бесхитростно поддались официальному обману и, помня недавнее освобождение_т воображают, что отечество в опасности, и отдаются чувству ненависти к несчастному, героическому соседу, который добивается своей независимости и ничего больше не хочет. Эта обманутая любовь, это простодушное заблуждение, которое может привести к рекам крови, бесконечно оскорбляет нас. Бедный народ, и он понесет с усердием свою охапку дров, чтоб лучше разжечь мученический костер, и совесть его останется спокойна, как совесть льва, которому римские Потаповы бросали христианских отроков на съедение.

... Что нам за дело, что дворянство, обгладывающее последнее мясцо с кости крепостного права, говорит о своей готовности сражаться с супостатом. Что нам за дело, что купцы, в постоянном сознании неправого стяжания, готовы откупиться от правительства; еще меньше нам дела до витийства казенной науки, до этой нечистоты, разведенной со времен Тредьяковского в университетских щелях. Ниже ученых и журналистов никто не падает в раболепии перед властью. Это заметил пятьдесят лет тому назад император Александр Шатобриану. И как ни больно было видеть Московский университет пресмыкающийся с своим тяжело-рабским адресом у подножия трона, но это больше по старой памяти[65]. Он вполне заслужил сделать этот почин и дать этот пример союза мертвой науки с мертвящей полицией. Но народа нам жаль, — нам жаль, что он верит в правоту неправого дела, что награбленное немецкими императорами есть законное приобретение.

Эх, братцы, помолчите немного, вам не привыкать стать, не выкликивайте себе рекрутских наборов да ополчений. Не ваша это борьба. Что вам соваться с помещиками, куда пустят ваш серый армяк, куда вам с наемными школярами!.. Оставьте вы их подслуживаться да ершиться с ревельскими и митавскими немцами, а вам, столько страдавшим, вам не приходится оскорблять несчастный народ польский!

Примечания

Печатается по тексту К, — 1343, где опубликовано впервые, с подписью: И — р. Автограф неизвестен.

Адресы, панихиды, молебны ~ ~ от старшин Рогожского кладбища и от школяров кладбища науки, называемого московским университетом. — О верноподданнических адресах на имя Александра II в связи с польским восстанием и нотами европейских держав от 5 апреля 1863 г. см. далее в наст. томе «Россиаду» и комментарий к ней. Еще ранее в Москве происходили инспирированные властями панихиды по убитым в Польше солдатам (см. передовую статью в «Московских ведомостях», № 67 от 27 марта 1867 г.), а 22 марта в петербургском дворянском собрании был принят предложенный Н. А. Безобразовым верноподданнический адрес на имя Александра II (текст адреса напечатан в «Московских ведомостях», № 68 от 28 марта 1863 г.). Особенно широкий характер эта кампания приобрела в связи с празднованием 17 апреля 1863 г. дня рождения царя, сопровождавшимся молебнами в Петербурге и на Красной площади в Москве, депутациями к царю от дворян Петербургской и Московской губерний, Московской городской думы, временнообязанных крестьян, старообрядцев Рогожского и Преображенского согласий, от Московского университета (адресы опубликованы в прибавлении к «Московским ведомостям», № 82 от 17 апреля 1863 г.). Одним из первых выразили также свою преданность престолу во всеподданнейшем письме дворяне Прибалтийских губерний (см. «Наше время», № 78 от 23 апреля 1863 г.).

... наши «молодцы солдаты» ~ уничтожают по несколько раз? — Об этом см. выше — «Победы на поле телеграфа». Солдаты русской армии в Польше были названы «молодцами» в благодарственной телеграмме Александра II вел. князю Константину Николаевичу (см. комментарий к стр. 311 наст. тома).

... замену Бергом одной половины Константина Николаевича, Велепольского и архиерея Фелинского? — В связи с переходом правительства к политике военной диктатуры в Царстве Польском и назначением гр. Ф. Ф. Берга помощником главнокомандующего войсками в нем (см. комментарии к стр. 129) функции гражданского управления в Польше сводились к нулю. Маркиз А. Велёпольский 3 апреля 1863 г. подал прошение об отставке с поста начальника гражданского управления в Царстве и вице-председателя Государственного совета; с начала июня он, получив отпуск, уехал за границу, а в конце августа 1863 г. последовал высочайший рескрипт об его увольнении. О З. Фелинском см. также выше заметку «Графиня Хребтовичева и архиерей Фелинский» и комментарий к ней.

Цепная Пруссия бегает на веревке по всей познанской границе... — См. комментарий к стр. 53.

...  — О дипломатических нотах Англии, Австрии и Франции русскому правительству по польскому вопросу и ответной ноте А. М. Горчакова см. в комментарии на стр. 406 наст. тома.

... рекрутским набором ~ набором слов, выданным под ироническим названием амнистии 31 марта. — См. комментарии к статьям «Explatio!» и «Первое мая».

...  — О Ф. В. Ростопчине в связи с московскими пожарами, начавшимися 2 сентября 1812 г., Герцен писал ранее в «Вылом и думах» (см. т. VIII наст. изд., стр. 18) и в статье «Русские немцы и немецкие русские» (см. т. XIV наст. изд., стр. 178).

... призывать в Зимний дворец двух генерал-губернаторов, одного декана и одного ректора, дворянских предводителей ~чтоб государь прочел им свою антикритику и возражение на статьи «Opinion Nationale» или «Daily News». — Имеется в виду речь Александра II во время торжественного приема в Зимнем дворце по случаю дня его рождения 17 апреля 1863 г. На приеме присутствовали петербургский военный генерал-губернатор А. А. Суворов, московский военный генерал-губернатор П. А. Тучков, ректор Московского университета С. И. Баршев и другие лица. Обращаясь к ним, Александр II сказал: «Враги наши надеялись найти нас разъединенными, но они ошиблись. При одной мысли об угрожающей нам опасности все сословия земли Русской соединились вокруг престола» (см. «Наше время», № 76 от 20 апреля 1863 г.). Либеральные газеты «Opinion Nationale» и «The Daily News» занимали в период восстания 1863 г. пропольскую позицию.

...  — В. Чарторыский приехал в Стокгольм в конце мая 1863 г., был принят королем и вел переговоры с официальными лицами о помощи Польше.

«Хотим ли мы удовлетворить нынешним притязаниям ~о скоро покончит с польским восстанием» («Моск вед.», 20 апр.) — Первый абзац цитаты взят из передовой статьи М. Н. Каткова в «Московских ведомостях», № 83 от 19 апреля 1863 г., посвященной верноподданническим адресам на имя Александра II в связи с нотами западных держав по польскому вопросу. Второй и третий абзацы цитаты взяты из передовой статьи «Московских ведомостей», № 84 от 20 апреля 1863 г., в которой М. Н. Катков анализирует ноты европейских держав.

... ère Duchesne III отделения! — Герцен иронически сравнивает «Московские ведомости» с органом левых якобинцев газетой Ж. Эбера «Le père Duchesne» (1791 — 1794), требовавшей усиления революционного террора (см. также стр. 298 наст. тома).

...  — ха, ха...» — Герцен излагает эпизод глумления поручика Жеребятникова над арестантом, рассказанный в «Записках из мертвого дома» Ф. М. Достоевского (часть II, глава 2).

...  — Намек на M. Н. Каткова (см. комментарий к стр. 62).

... он понесет с усердием свою охапку дров, чтоб лучше разжечь мученический костер... — По легенде, во время казни Яна Гуса одна верующая старушка подложила в костер принесенную ею охапку дров. Гус, видя это, воскликнул: «О, святая простота!».

...  — См. выше заметку «Странные игры случайности» (стр. 125 — 126) и комментарий к ней.

Ниже ученых и журналистов никто не падает ~ император Александр Шатобриану. — Этот эпизод описан Герценом в гл. XXX «Былого и дум» (см. т. IX наст. изд., стр. 137).

...  — Адрес на имя Александра II от профессоров Московского университета был составлен С. М. Соловьевым.

[64] Нам досадно и совестно, что мы так часто поминаем «Моск. ведом.», тем больше что статьи против нас их издателей дают этому характер личный. Возрастающий цинизм этой черной газеты делает невозможным молчание. Мы смело говорили, что в русской литературе еще не было ничего подобного ни во времена Ф. Булгарина, ни во времена предшественника г. Каткова — К. Шаликова. Есть граница, перед которой обыкновенно проданная литература останавливается, лицемерно или искренно, в свирепом требовании преследований, деспотических мер, казней и пр. Героическая редакция «Моск. вед.» не знает этих порогов, останавливающих робкие и слабые души. Напр.:

«Хотим ли мы удовлетворить нынешним притязаниям польского патриотизма и пожертвовать ему существованием России? В таком случае надобно нам выводить из Царства Польского войска, отступать все далее и далее к Уральскому хребту и готовиться к мирной кончине. Если же этого мы не хотим, если всякая мысль о чем-либо подобном кажется нам нелепостью и приводит нас в негодование, то никто, ни даже сами поляки не вправе были бы сетовать на правительство, если б оно сочло нужным принять более решительные меры для того, чтоб избавить Польшу от бесплодного и изнурительного раздражения, а Россию от лишней траты крови и сил в борьбе, которая может превратиться в европейскую войну. В настоящее время всякое наружное угождение национальному чувству в Царстве Польском станет гибелью и для Польши, и для России. Война, так война; военное положение, так военное положение. При теперешнем ходе дел правительство имеет полное основание сосредоточить все власти в Царстве Польском в руках людей, недоступных обольщениям польского патриотизма и революционным устрашениям. До тех пор пока не прекратится восстание, пока порядок в Царстве Польском не будет восстановлен, всякая уступка национальному чувству будет не примирять нас с поляками и Европой, а, напротив, только усиливать вражду, распаляя с одной стороны требования, а с другой заставляя прибегать все более и более к жестоким мерам для их отражения. Итак, прежде всего державы желают прекращения происходящих теперь смут в Польше, а потом, в будущем, устранения причин, которые их порождают. Этого именно желает и сама Россия, и желает, конечно, гораздо искреннее, чем любая из трех держав, жалующихся на польские смуты» («Моск. ведом.», 19 апр.).

«На России лежит обязанность как можно скорее отнять у них всякий повод к жалобам. Польское восстание тревожит эти державы, — они должны быть довольны, Одни военные усилия России оказываются пока недостаточными для этого; акт верховного милосердия не обезоружил мятежников; чтобы можно было хотя отчасти удовлетворить жалобы великих держав, приходится которые лишили бы революционный польский комитет возможности вооружать новые шайки наместо разбитых, взымать с этой целью налоги, устрашать мирных граждан казнями, или, вернее, тайными убийствами. Административные средства, существующие в Царстве с 1861 года, до сих пор оказывались для этой цели недостаточными; если и по истечении срока амнистии мятеж не прекратится и существующие административные средства не начнут действовать с большим успехом, то, очевидно, необходимо будет установить в Царстве, на время мятежа и войны, русскую военную администрацию, которая, как можно надеяться, скоро покончит с польским восстанием» «Моск. вед.», 20 апр.).

ère Duchesne III отделения!

Не знаем, чему больше дивиться — бездушию мысли, смелости признаться в ней за какую бы цену то ни было или второго отрывка, напоминающей иронию поручика Жеребятникова над несчастным арестантом, которого ведут наказывать. «Ну, так ради сиротских слез твоих милую я тебя. — Катай его, жги его, лупи, лупи, обжигай, — еще ему, крепче сироте, — ха, ха...»

Не забудьте, что поручик Жеребятников не проповедовал английского парламентаризма, свободы печати, уважения к личности.