«ДЕНЬ» И «КОЛОКОЛ»
Наконец пришел и для «Колокола» черный день. Какой-то неумолимый г. Касьянов, проживающий в Париже, разгромил всех русских, не пощадил даже русской девицы Б., дочери заволжских степей, с лотовой стороны матушки Волги, которая говорила eh bеn вместо eh bien, — дошел, наконец, и до нас, грешных.
Никакими нравственными побуждениями не может быть оправдан союз с врагами родной страны, ничто в мире не может извинить призыв иноземной рати на родную землю! Разве не изменником русскому народу является теперь Бакунин, предводительствующий польским отрядом или шайкою всякого сбора мастеров, подмастерьев и работников революции, охотников до крови и до разрешения всяких задач грубою силою вооруженного кулака? Вы, конечно, знаете, что эта экспедиция не достигла своего назначения и вместо Либавы попала в Швецию. Стоит ли обращать внимание на такие противоречия!.. Положительно торжественно обещает шведам от имени России (!!) Фниляндию и остзейские провинции, а Польше прибавку нескольких русских губерний. Москву, кажется, не отдает — ну и за это спасибо!
Что это такое? Разве не измена? Вы скажете — сумасшествие, но если и так, то это сумасшествие такого злого качества, что человек, нравственно способный впасть в подобное сумасшествие, ужо тем самым преступен, преступен этою своею способностью! Верьте мне — лжет он: ни любви, ни уважения к народу нет в том человеке, который вносит меч и огонь к народу в дом и, самозванно величаясь представителем народа навязывает ему силою, втесняет в него своими и чужими кулаками благ, свободы своей личной выдумки и приготовления! А то, что затеяно Бакуниным, разве это не та же вбиваемая, всаживаемая пулями, всекаемая
Неужели в самом деле, как мне рассказывали, не только в Петербурге, но даже в Москве есть молодые люди, которые и после этих поступков Бакунина продолжают еще благоговеть пред его авторитетом и считать его дело честным и благородным? Не верю. Для этого были бы нужны два условия: или прогнить нравственно насквозь, или иметь в голове, вместо человеческого, мозг цыплячий, а всего этого в нашей молодежи я предполагать не хочу и не смею.
Но кого мне искренно жаль — так это Герцена. Вы знаете резкую противоположность наших основных воззрений, вы знаете, как я смотрю на «Колокол», — но тем не менее я многое прощал этому человеку ради высокой искренности его убеждений и всегдашней готовности отречься от своего взгляда, если он убеждался в его ошибочности. Мне случилось его видеть вскоре после Восточной войны, и он рассказывал мне, какой мучительный год он прожил один в Англии, вдали от России, осажденной со всех сторон сильнейшим неприятелем; с каким лихорадочным трепетом брался он каждое утро за газеты, боясь прочесть в них известно о взятии Севастополя, как гордился его мужественной обороной. Когда я упрекал его за вредное влияние на русскую молодежь, в которой его сочинения развивают кровожадные революционные инстинкты, и указал ему на одну фразу его статьи в «Полярной звезде», Герцен оправдывался с жаром, отклонял от себя упрек в кровожадности, старался дать иное толкование своей фразе и положительно уверял, что не принимал ни малейшего участия в воззваниях к раскольникам, незадолго пред тем перехваченных в России.
И теперь этот человек — в союзе — собственно о французах — он отзывался с глубочайшим презрением, понятным только русской душе, ненавистнице лжи и фразы), в союзе с поляками, проповедующими не восстановление Польши, а порабощение русской народности в Западном крае и уничижение русского народа, — с поляками, не признающими за нами никаких прав на политическое бытие и провозгласившими (в прокламации, изданной там, у Бакунина, в Швеции), что Польша должна быть восстановлена в пределах 1771 года! И Герцен в союзе с ними! И не только он в союзе с врагами русской земли — он содействует им советом и указанием, он, как сторонник их, радуется успехам польских шаек, т. е. побиению русских, празднует вместе с ними Конечно, Герцен не действует заодно с Бакуниным и, вероятно, не решится, как он, навести ружейное дуло на русского солдата, но он солидарен с Бакуниным, он не отрекся от него, и русская кровь, которою вскоре обагрится, а может быть, уже и обагрился Бакунин, забрызжет и на Герцена! От Бакунина мы ничего другого и не ждали и не уважали его никогда нисколько — но от Герцена мы не могли этого ожидать и — ждем... да, ждем раскаяния. Не может же быть, чтобы Герцен не понимал социальных и исторических требований русского народа. Он не так уже ослеп, чтоб не видеть, что русский народ не потерпит ничьего чужого вмешательства, а тем менее вооруженного, что русский народ встанет весь, как один человек, за русское государство, за того, кого считает своим представителем, кому вручил оберегательсгво чести народной и государственной... Стало быть, и Бакунину и Герцену пришлось бы иметь дело не с правительством и не с войском только, а со всею русскою землею, со всем русским народом. Народ не поддастся ласкательствам непрошенных и неуполномоченных попечителей о его благе, которые захотят отделить народное дело от государственного л предложат ему чужестранную помощь против русского же правительства! Если и имеются у народа какие-нибудь свои непорядки, то не путем крови, не насилием желает народ отстранить их... Неужели Герцен забыл русскую пословицу «Свои собаки грызутся, чужая не приставай»? Неужели Герцен сумел заглушить в себе то русское народное чувство, которое заставляет забыть все раздоры, все неудовольствия, все споры — в виду внешней опасности, грозящей всему государству?
Не только бездну роет Герцен между собой и русским пародом, не только отлучает он себя навеки от родной земли, по если он не прекратит своего образа действий, если его возбуждениями прольется хоть одна лишняя капля русской крови — кровь русского народа, вместе с народным проклятием, падет ему на голову. И одна ли лишняя капля! Целые реки крови могут потечь — благодаря воззваниям, фальшивым манифестам и всяким соблазнам, расставленным совести безбородых увлекающихся юношей! Руки ли по локоть в русской крови, в крови русского народа, протянет он братски к русскому народу?!
Но знаете? Вы назовете меня сумасбродом, поэтом, но мне все сдается, что Герцен но вынесет этого противоречия, что ему не удастся заглушить свою русскую совесть и что когда-нибудь, в одно прекрасное утро, он поступит совершенно по-русски. Кто знаком с психологической стороной русской уголовщины, читал уголовные дела и изучал русских преступников из народа, тот хранит в памяти своей множество случаев, как иной преступник-бродяга, в самом раздолье грабежа и разбоя, вдруг, ни с того ни с сего, вместо того, чтоб идти направо, по проторенной дорожке в кабак, берет налево — в земский суд, объявляет о себе и своем преступлении, отдается суду и несет наказание!.. Стоскуется русский человек по правде, надоест ему ложь, опротивеет зло — и восстановляет он правду наказанием и искуплением! Что-нибудь подобное, верьте мне, случится я с Герценом. Теперь, может быть, он еще будет потешаться над моими словами (а еще более станут глумиться над ними ваши петербургские весельчаки) — но как бы ни смеялся Герцен, а слова мои врежутся в его память... Пусть бы только перестал он губить нашу несчастную русскую молодежь, пусть бы внушал он ей истинное уважение к народу, а не деспотизм демократов, считающих себя вправе издеваться над невежеством народа обманами и подлогами! Фальшивые манифесты... Какая подлость, какое ругательство над народом! Этот обман, этот подлог, разве это не то же насилие, разве это не такой же деспотизм, не эксплуатация грамотного над неграмотным, зрячего над слепым, образованного над необразованным?!
Лист этот «Дня» дошел до нас поздно; мы будем непременно отвечать г. Касьянову в одном из следующих «Колоколов»; но нам казалось необходимым просить издателя «Дня» поместить в своем почтенном журнале следующее письмо , посланное ему по почте 11 июня:
«М. г. В 19 № „Дня" вы напечатали письмо г. Касьянова, который меня знает, но которого я вовсе не знаю. Г-н Касьянов, вероятно, без больших слез оплакивает меня и, может, без дурного намерения клевещет на Бакунина. Ответ мой впереди — им я не буду беспокоить ваш „ День ", но позвольте мне вступиться за отсутствующего и просить вас о помещении этих строк в вашем журнале.
Напечатать их вы можете. Я уверен, что вы не решились бы воспользоваться начальническим разрешением обвинять нас, не испросив дозволения напечатать ответ. Сверх того, зная скромные размеры отечественной ценсуры, я сокращусь до невозможности.
Бакунин никогда не предводительствовал никаким польским отрядом и не имел намерения предводительствовать. Его поездка имела совсем другую цель. Я не слыхал (а, кажется, мог бы!) ни о каком участии его в прокламациях, манифестах и пр.
„Положительно известно, — говорит г. Касьянов, — что Бакунин в Швеции торжественно обещает шведам от имени России Финляндию и остзейские провинции, а Польше — прибавку нескольких русских губерний". „Что это такое, —продолжает г. Касьянов, — разве не измена?"
Нет, гораздо проще — это неправда.
„Колокола".
Orsett-house, Westbourne-terrace, 10 июня, 1863.»
Примечания
Печатается по тексту К, л. 166 от 20 июля 1863 г., стр. 1370 — 1371, где опубликовано впервые, без подписи. Автограф неизвестен.
«мы будем непременно отвечать г. Касьянову в одном из следующих „Колоколов"») и подписанными им статьями: «„Колокол" и „День"» и «„День" и „Колокол" <Богомольная старушка в комедии Островского...>» (см. наст. том). Наконец, в самый текст статьи включено открытое письмо Герцена к издателю «Дня». Включено в издание М. К. Лемке (Л XVI, 329 — 332). В открытом письме Герцена, опубликованном в «Дне» в составе публикации «Письма в редакцию „Дня" от князя Августина Голицына и г. Герцена» (см. ниже), есть следующие разночтения с текстом «Колокола»:
Стр. 197
Вместо: «Дня». Милостивый государь!
Вместо: не испросив дозволения // не испросив предварительно дозволения
Вместо: ответ // наш ответ
не имел намерения // никогда нe имел намерения
После: манифестах и пр. // и уверен, что он не участвовал
«положительно» без курсива
Слово: «торжественно»
Слова: «вы сами ~ восклицательных знака» без курсива
После: «Колокола» // А. Герцен
Вместо: Orsett-house, Westbourne-terrace. 10. июня 1863 // 10 июня 1863 года. Лондон. P. S. За особенное одолжение сочту, если вы примете на себя труд прислать экземпляр вашего журнала, в котором будет помещено это письмо. А. Г.
... г. Касьянов ~разгромил всех русских ~ дошел, наконец, и до нас, грешных. — Имеется в виду статья И. С. Аксакова «Из Парижа (письмо III)», помещенная в газете «День», № 19 от 11 мая 1863 г. за подписью «Касьянов». Упоминание о «русской девице, дочери заволжских степей, с луговой стороны матушки Волги, которая говорила eh hen вместо eh bien», дословно повторяет текст статьи Аксакова. «Eh bien» — ну что ж (франц.).
... просить издателя «Дня» поместить ~ следующее письмо... — Открытое письмо Герцена к издателю «Дня» И. С. Аксакову было опубликовано в газете «День», № 25 от 22 июня 1863 г., в отделе «Смесь», в составе статьи издателя «Письма в редакцию „Дня" от князя Августина Голицына и г. Герцена», вместе с его резкими комментариями. Герцен отвечал ему в статье «„День" и „Колокол"», приводя отрывок из этой статьи Аксакова (см. стр. 221 — 229 наст. тома).
... я вовсе не знаю. — Герцен, конечно, знал о принадлежности статьи «Из Парижа» И. С. Аксакову (см. письмо Герцена к сыну Александру от 8 июня 1863 г.).