ИЗ ПИСЬМА К М. БАКУНИНУ
... Не странное ли дело, что на всех славянских сходках и пирах, на всех поминках и торжествах одно имя забыто, — имя того русского, который двадцать лет тому назад громогласно и всенародно, в Праге, с теми же Палацкими и Ригерами, проповедовал братский союз славян, чуть не сложил свою голову под немецким топором и пошел в цепях на «вечную» тюрьму из Градчина в Петербург?.. Человек этот, вырвавшись через годы и годы из тюрем и оков, снова принялся с тою же верой и любовью за свою общеславянскую проповедь, и только его-то, имя не было произнесено? Твое, опальное имя, Бакунин, отсутствует на первом общеславянском соборе.
Я знаю, что ты всего меньше заботишься об этом, тем больше что торжество это идет не твоими путями, но это не мешает твоим друзьям не только заботиться об этом, но и говорить... Тебе вменили тогда в преступление не только в Вене, но и в Петербурге то, что восхваляют теперь в твоих товарищах 1848 года. Как будто вы стояли не на одном и том же поле, как будто пушки Виндишгреца не так же были направлены на тебя, как на них?
Заброшенный бурями куда-то за Прочиду, ты мне напоминаешь сочинителя драм, сидящего в убогом углу своем в то время как где-нибудь на помосте, освещенном яркими огнями, в золоте и бархате актеры говорят его слова
Такова судьба «ранних сеятелей», минутами это больно, досадно... а в сущности, пусть выстраданное ими легко достается другим! Разве они не были с лихвой награждены и внутренним сознанием и утренней зарей нового дня, которую они первые видели. Никто не говорил, что те, кто сеяли, те будут жать... Вот было бы горе, если б сеявшие не дождались всходов... а они-то и колышутся и волнуются, перемешанные с лебедой, перед нашими глазами.
Остальное не важно.
К тому же ты знаешь, что на десять путешественников, бывших в Palazzo Ducale в Венеции, девять помнят один портрет из всего ряда дожей, — это портрет Марино Фальеро, потому что его нет приговор. Тебя хотели забыть, а хотеть забыть и помнить — это одно и то же.
Кстати, к памяти... помнишь наши долгие разговоры перед Февральской революцией, в которых я, как прозектор, указывал рост смерти западного «старика», а ты с надеждой и упованьем — рост едва обличившейся жизни славянского недоросля. Я и в него не очень верил, Мы спорили, над нами смеялись. В нашем споре были общие стороны, они-то стали теперь общими местами полуофициальных сходок и полуофициальных газет в России.
Я не могу удержаться от улыбки, читая наши стародавние мысли, разбавленные водой из Фонтанки и из Патриарших прудов, повторяемые на тысячи ладов на московских пирах, на петербургских обедах, на сходах и конференциях, в передовых статьях журналов и в речах злейших врагов наших. Иногда, как Тарас Бульба, я их не тотчас узнаю, все они прошли богословием и оделись в стихари, натерлись постным маслом и пропахли ладаном; самые светские из них в мундирных фраках разных ведомств. Согласись, Бакунин, что, помимо великой иронии, есть глубокое наслаждение в этом карнавальном зрелище чиновничьего обсуживания вопросов о Западе и Востоке и православно-революционной пропаганды, имеющей целью поднять славян с хоругвью Кирилла и Мефодия... Вот какую кору пробило семя... и нечего сердиться, что на ростках осталась грязь. Природа и история не отличаются особенной чистоплотностью, они словно любят грязными руками делать чистую работу... а дело-то просто в том, что чистых сил слишком мало под руками... они и хватаются за все, не разбирая, лишь бы вышло на свет то, что на свет просится. Старый гегелист, ты не забыл о его немецкой Bedenklichkeit насчет бесцеремонного соединения очень противуположных жизненных отправлений в одном и том же органе.
— лишь бы дело шло.
Что и доказать надлежало.
И — р
Печатается по тексту К, л. 244—245 от 1 июля 1867 г., стр. 1992, где опубликовапо впервые, с подписью: И—р. Автограф неизвестен.
____
~ русского, который двадцать лет тому назад ~ проповедовал братский союз славян ~ из Градчина в Петербург?.. — Имеется в виду проповедь М. Бакуниным идей славянской демократической федерации с трибуны Славянского конгресса, проходившего в Праге с 1 по 12 июня 1848 г. Основные положения его выступлений были изложены им в статье «Основы новой славянской политики», написанной в начале июня 1848 г., и затем развиты в «Воззвании русского патриота к славянским народам» и «Воззвании к славянам-русского патриота Михаила Бакунина, члена славянского съезда в Праге» (см. М. А. Бакунин. Собрание сочинений и писем, т. III, М., 1935, стр. 300—305, 329—365. Критическую оценку этих воззваний см. в статье Ф. Энгельса «Демократический панславизм» — К. Mаркс и Ф. Энгeльс. Сочинения, т. 6, М., 1957). Чешскими либерально-буржуазными националистами были выдвинуты на пражском съезде идеи преобразования Австрийской империи в федерацию славянских государств под эгидой Габсбургской монархии.
В 1849 г. саксонское правительство выдало Бакунина, ранее приговоренного в Дрездене к смертной казни, Австрии, где он был заключен в крепость Градчин (в Праге), а затем, после пребывания в ольмюцкой тюрьме, был выдан в 1851 г. России. См. об этом в статье «Michel Bakounine» — т. VII наст. изд., а также в «Былом и думах», гл. «М. Бакунин и польское дело» (т. XI наст. изд.).
К славянскому съезду в Москве в мае 1867 г. Бакунин отнесся резко отрицательно. 7 мая 1867 г. он писал Герцену: «Все это официальное кокетничанье со славянами отвратительпо, гадко, — и у меня большая охота напомнить всем немецким славянам и славянам-государственникам: Палацкому, Ригеру, Браунеру и другим, что они едут в Москву, чтобы праздновать там славянское братство, через задавленную Москвою славянскую Польшу» (Письма Б, «Мазурка».
... как будто пушки Виндишгреца не так же были направлены на тебя, как на них? — Пражский славянский конгресс прекратил свою работу 12 июня 1848 г., в связи с началом восстания в Праге и бомбардировкой города, произведенной австрийскими войсками под командованием кн. А. Виндишгреца.
Заброшенный бурями куда-то за Прочиду... — Прочида (Proсidа) — остров в Тирренском море, между о. Искией и Неаполем. 7 мая 1867 г. Бакунин писал Огареву: «Теперь перебрались в Искию, где пробудем месяц, два, а может и три <...>. Покамест моей главной квартирой останется Неаполь» стр. 195—196).
... портрет Марино Фальеро ~ пустая рама, в которой написан приговор. — Фриз зала Большого совета во Дворце дожей в Венеции украшен 76 портретами дожей. На 48-м месте, где должно было находиться изображение дожа Марино Фальери, в 1354 г. возглавившего демократический заговор против венецианской олигархии, рама обтянута черным сукном, с надписью: «Hiс est locus Marini Falethri, decapitati pro criminibus» («Это место Марино Фальери, обезглавленного за преступления».).
— Герцен имеет в виду слова Тараса Бульбы: «А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! Что это на вас за поповские подрясники? И эдак все ходят в академии?» (Н. В. Гоголь. Тарас Бульба, гл. I).
Старый гегелист, ты не забыл о его немецкой Bedenklichkeit насчет ~ противуположных жизненных отправлений в одном и том же органе. — Имеются в виду следующие суждения Гегеля: «Органы выделения и детородные органы, высшая и низшая точка животного организма, связаны у многих животных теснейшим образом: как речь и поцелуи, с одной стороны, и еда, питье и плевание, с другой, соединены в одном и том же рту» (Ф. Гегель. Философия природы, М., 1934, стр. 500—501 )—