От государя князю П. П. Гагарину

ОТ ГОСУДАРЯ КНЯЗЮ П. П. ГАГАРИНУ

Князь Павел Павлович,

единодушные изъявления верноподданнической преданности и доверия ко мне вверенного божиим промыслом управлению моему народа служат мне залогом чувств, в коих я нахожу лучшую награду за мои труды для блага России.

Чем утешительнее для меня сие сознание, тем более признаю я своею обязанностию охранять русский народ от тех зародышей вредных злоучений, которые со временем могли бы поколебать общественное благоустройство, если бы развитию их не было постановлено преград.

Событие, вызвавшее со всех концов России доходящие до меня верноподданнические заявления, вместе с тем послужило поводом к более ясному обнаружению тех путей, которыми проводились и распространялись эти пагубные лжеучения. Исследования, производимые учрежденною по моему повелению особою следственною комиссиею, уже указывают на корень зла. Таким образом Провидению благоугодно было раскрыть пред глазами России, каких последствий надлежит ожидать от стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на все для нее искони священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям.

Мое внимание уже обращено на воспитание юношества. Мною даны указания на тот конец, чтоб оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка и чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное проповедание тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния народа. Но преподавание, соответствующее истинным потребностям юношества, не принесло бы всей ожидаемой от него пользы, если бы в частной семейной жизни проводились учения, не согласные с правилами христианского благочестия и с верноподданническими обязанностями. Посему я имею твердую надежду, что видам моим по этому важному предмету будет оказано ревностное содействие в кругу домашнего воспитания.

Не менее важна для истинных польз государства в его совокупности, и в частности для каждого из моих подданных, полная неприкосновенность права собственности во всех его видах, определенных общими законами и Положениями 19-го февраля 1861 г. Независимо от законности сего права, одного из самых коренных оснований всех благоустроенных гражданских обществ, оно состоит в неразрывной связи с развитием частного и народного богатства, тесно между собою соединенных. Возбуждать сомнения в сем отношении могут одни только враги общественного порядка.

К утверждению и охранению сих начал должны стремиться все лица, облеченные правами и несущие обязанности государственной службы. В правильном государственном строе первый долг всех призванных на служение мне и отечеству состоит в точном и деятельном исполнении своих обязанностей без всякого от видов правительства уклонения. Превышение и бездействие власти одинаково вредны. Одним лишь неуклонным исполнением сих обязанностей может быть обеспечено то единство в действиях правительства, которое необходимо для осуществления его видов и достижения его целей.

Мне известно, что некоторые из лиц, состоящих на государственной службе, принимали участие в разглашении превратных слухов или суждений о действиях или намерениях правительства и даже в распространении тех противных общественному порядку учений, которых развитие допускаемо быть не должно. Самое звание служащих дает в таких случаях более веса их словам и тем самым способствует к искажению видов правительства. Подобные беспорядки не могут быть терпимы. Все начальствующие должны наблюдать за действиями своих подчиненных и требовать от них того прямого, точного и неуклонного исполнения предуказанных им обязанностей, без которого невозможен стройный ход управления и которым они сами должны подавать пример уважения к власти.

Наконец, для решительного успеха мер, принимаемых против пагубных учений, которые развились в общественной среде и стремятся поколебать в ней самые коренные основы веры, нравственности и общественного порядка, всем начальникам отдельных правительственных частей надлежит иметь в виду содействие тех других, здравых, охранительных и добронадежных сил, которыми Россия всегда была обильна и доселе, благодаря бога, преизобилует. Эти силы заключаются во всех сословиях, которым дороги права собственности, права обеспеченного и огражденного законом землевладения, права общественные, на законе основанные и законом определенные, начала общественного порядка и общественной безопасности, начала государственного единства и прочного благоустройства, начала нравственности и священные истины веры. Надлежит пользоваться этими силами и сохранять в виду их важные свойства при назначении должностных лиц по всем отраслям государственного управления. Таким образом обеспечится от злонамеренных нареканий, во всех слоях народа, надлежащее доверие к правительственным властям. В этих видах, согласно всегдашним моим желаниям и неоднократно выраженной мною воле, надлежит по всем частям управления оказывать полное внимание охранению прав собственности и (право петиции!) разных местностей и разных частей населения. Надлежит прекратить повторяющиеся попытки к возбуждению вражды между разными сословиями и в особенности к возбуждению вражды против дворянства и вообще против землевладельцев, в которых враги общественного порядка естественно усматривают своих прямых противников. Твердое и неуклонное соблюдение этих общих начал положит предел тем преступным стремлениям, которые ныне с достаточною ясностию обнаружились и должны подлежать справедливой каре закона. Поручаю вам сообщить настоящий рескрипт мой, для надлежащего руководства, всем министрам и главноначальствующим отдельными частями.

Пребываю и пр.

Александр

В Царском Селе 13/25 мая 1866.

... Итак, вот оно, последнее эхо на выстрел!

Страх перед чем-то неопределенным, благочестивые, но не новые размышления, дурной слог, безыменные намеки, заученный урок и нравственный coup d'Etat[27]...

Мы решились целиком перепечатать эту тяжело думанную и тяжело написанную диссертацию[28], потому что видим в ней своего рода исторический, пограничный столб, дурно сделанный, дурно окрашенный, неуклюжий межевой знак, но все же знак.

Будь это риторическое упражнение о развращении умов и сердец, о лжеучениях и теории собственности писано не только Деляновым, туда же пустившимся в краснобайство, но и самим Толстым, министром духовных дел, мы не обратили бы на него ни малейшего внимания. Такие ли чудеса мы читали в журналах, ставших поперек дороги русского развития. Но высочайшая диатриба, брошенная с той высоты, на которой стоит трон, — совсем другое дело. Как бы она ни была лишена собственного веса, она должна долететь до наших низменных полей пушечным ядром и что-нибудь разбить или разбиться.

Внимательно рассматривая эту царскую грамоту, напоминающую нам в своем светском любомудрии духовную иконопись, которой изукрасил митрополит Филарет манифест об освобождении крестьян, нас прежде всего поражают три вещи.

Во-первых, из нее выходит ясно как день, что заговора, примыкающего к выстрелу 4/16 апреля (как мы говорили и повторяли), не было, — до того не было, что его не могли натянуть, несмотря ни на потемки, в которых делалось следствие, ни на выбор следопроизводителя, ни на средства, употребленные им. Заговор и поляки, участие нигилистов и всемирной революции — все это интрига, ложь, клевета. Ее вложить в уста государя даже они не осмелились. Осталось выехать на нравственном соучастии, т. е. на безнравственной complicité morale, — перехватавши дружеские и семейные переписки, помеченные для себя мысли, запутать ими все мыслящее в молодом поколении, все проснувшееся к умственной жизни смертью Николая и вздохнувшее свободно после нее. О каких виноватых говорит письмо, понять невозможно. По делу Каракозова могли быть виноватыми одни сопричастные ему, а не все люди, думающие, что русское правление не есть идеал всех правлений, и рассуждающие о праве собственности. Прудон очень много писал о собственности, но никогда не был обвиняем ни в каком аттентате. Это младенческое неразвитие самых первоначальных юридических понятий как-то грустно поражает... Тем не меньше отрицательное признание, что заговора нет, мы отмечаем как первую и великую победу правды над интригой мелкого петербургско-московского жонда.

Один противник указан и признан, без имени, живою силой и мощью — соперником, с которым надобно считаться, который растет и будет расти, если его не задушить теперь, словом, признан и объявлен государем за беллигерантную[29] сторону. — Кто этот противник с опущенным забралом? — Верно, либеральное дворянство, так упорно и самостоятельно стремившееся ограничить самодержавие, оппозиционное, петиционное?. О нем ни слова... Гигант в колыбели, которого правительство боится, в котором чует будущего наследника, — это социальные учения, это идеи нескольких ничтожных литераторов, молодых людей, нигилистов и нас, грешных. Характер того движения, которое стремится к разложению старых форм русской жизни, мешающих сложиться вырастающим силам ее, инстинктивно сознан социальным[30]... и потому правительство становится за вечный утес консерватизма и реакции — за поземельную собственность: ее оно хочет защищать, ею оно хочет защищаться... на помощь ей зовет катехизис, домашнее воспитание, соглядатайство начальников и все свои силы, т. е. все свои полиции.

Эту царскую инвеституру мы принимаем за вторую победу.

Третья победа — «не нам, не нам», но и не народу русскому. Кстати к народу: один из самых замечательных фактов письма к Гагарину — это полнейшее отсутствие которому так недавно льстили... ни одного ласкового слова, ни одного приветствия, ни даже спасиба за спасение жизни! Пейзаны надоели. Комиссарова лишили прав состояния, зачислили по дворянству, и довольно с них. Третья победа — прежнему, старому царскому другу детства, — помещичеству[31]. Его, как слабого цыпленка, двуглавый орел берет под оба крыла, за него, вечного недоросля, правительство, как мамка Митрофанушки, готова выцарапать глаза каждому. Письмо кладет предел всякому гласному обсуживанию великого процесса — помещиков с крестьянами.

Вот и всё.

Затем государь сообщает сквозь Гагарина народу, что он хочет вести Россию другим путем. Каким? Этого, кажется, он и сам еще порядком не сообразил, но ясно, что дурным. — соглядатаев для своих подвластных, а потом предписать им «иметь в виду содействие тех других, здравых, охранительных и добронадежных сил, которыми Россия обильна».

«Разговор мой дорогой разговаривал со мной». Тут явным образом Гагарин за Гагарина зашел...

К этой-то энергической и удобоисполняемой «соблюдением этих общих начал положится предел» всему злу, и все пойдет как по маслу.

... Мы воображаем себе, как государь, проскучав это длинное послание Гагарина к Гагарину, обтер пот с державного лица и, бросая перо, которым подписывался, сказал: «Ну, слава богу, спас трон, алтарь, дворянство, собственность, нравственность, порядок... Правда, тяжелыми периодами надобно спасать все эти хорошие вещи, ну да раз в жизни, куда ни шло... Зато дело сделано!»

— не исключая ни горных, ни соляных, ни медицинских, ни морских — вменить в строжайшую обязанность вызывать те, другие и благонадежные силы.

Государь отдохнет.

И дворянство, с 1860 года дрожавшее от страха и гнева, также отдохнет... не нужно ни тратиться на «Весть», ни Сазикову заказывать золотую песочницу временнозадержанным «Моск. ведомостям», ни делать вид, что коли так — так так, а не так — так давай конституцию, хотим, мол, учреждений... à l'anglais[32]...

Спите, братцы, почивайте!..

— мужайтесь. Мы дожили с вами до великого времени. Не даром вы страдаете, не даром и мы работали целую жизнь. Это заря страдного дня, но дня, который мы ожидали.

... Когда император Траян посылал Плиния на следствие о лжеучении назареев; когда сенат римский задумывался над распространением нелепой и безнравственной секты казненного Иудея, а Тертуллиан защищал ее от гнусных обвинений в убийствах; когда еще прежде Нерон сваливал на них, как на вину известного пожара, а другие цезари травили их гласно и всенародно наивными Муравьевыми из зверинца, — дело христианства было выиграно.

И мы последним писанием кесаря шагнули вперед. Нам дарован за царской скрепой патент, мы не забудем 13/25 мая 1866 года.

Конца ее мы не увидим... вряд увидят ли младшие из юных. Туго развивается история, упорно защищается отходящее, медленно, смутно нарождается водворяемое... но самый процесс, самая драма исторической беременности полна поэзией. Всякому поколенью свое, мы не ропщем на наш пай, мы дожили не только до красной полосы на востоке, но и до того, что враги наши ее видят. Чего же больше ждать от жизни, особенно когда человек, положа руку на грудь, с чистой совестью может сказать: «И я участвовал в этой гигантской борьбе, и я внес в нее свою лепту...»

... А вы, Павел Павлович, пишите еще письмо к себе, какой-нибудь комментарий к царскосельскому посланию или, как Плиний jun., пишите самому цезарю о низложении новых назареев, о их ничтожности, о вашем к ним презрении... только пишите!

Примечания

Печатается по тексту К, —1815, где опубликовано впервые, с подписью: И—р. Этой статьей открывается лист «Колокола». Автограф неизвестен.

Об этой статье Герцен писал 13 июня 1866 г. Н. А. Огаревой: «„Колокол" готов в рукописи. Моя статья приводит всех в восторг. Огарев говорит, что это из лучших ст<атей> в „Колоколе": я сам чувствую два огня, пробегающие по ней: и веры вместе...»

Герцен воспроизводит текст рескрипта, опубликованный в «Северной почте» от 14 апреля 1866 г., № 102 (и на следующий день перепечатанный в других газетах), с одним разночтением: вместо «вредных лжеучений» — в тексте «Колокола»: «вредных злоучений». Курсив и слова в скобках принадлежат Герцену.

_____

...с известного пожара в Петербурге... — 28 мая 1862 г., во время пожаров в Петербурге, сгорел Апраксин двор и почти все дома между Чернышевым и Щербаковым переулками, а также часть домов по Троицкой улице. Правительство и реакционная печать ложно обвиняли в поджоге «нигилистов» и революционеров.

ѐgne, mais ne gouverne pas. — «Le roi règne et ne gouverne pas» («Король царствует и не управляет») — афоризм, употребленный в речи французского государственного деятеля Л. -А. Тьера в феврале 1830 г.; восходит к принципу, провозглашенному в Польском сейме гетманом Яном Замойским (XVI в.).

... духовную иконопись, которой изукрасил митрополит Филарет манифест об освобождении крестьян... — Первоначальный проект манифеста 19 февраля 1861 г., составленный Ю. Ф. Самариным и Н. А. Милютиным, был окончательно отредактирован московским митрополитом Филаретом. Об изменениях, внесенных им в проект манифеста, см. в книге: Гр. Джаншиев. Эпоха великих реформ, изд. 9-е. СПб., 1905, стр. 64—78.

Читатели наши видели недавно изложение Прудоновой новой теории. — «Прудонова „новая теория собственности"» — К, л. 218, 219 и 221 от 15 апреля, 1 мая и 1 июня 1866 г. Прудону принадлежит определение: «Собственность есть кража».

Мы знаем его мнение при обсуживании в Государственном совете милютинской инструкции. — Герцен имеет в виду выступления П. П. Гагарина за наделение крестьян землей при обсуждении проекта крестьянской реформы 1864 г. в Польше, разработанного Н. А. Милютиным.

Ультрасоциальные и нивеляторские тенденции князя (хотевшего в 1849 арестовать Милютина по делу Петрашевского)... — прав В. А. Милютин, бывал на вечерах М. В. Петрашевского, но к следственному делу не был привлечен в связи с выездом из Петербурга; старший брат Н. А. Милютина полковник Генерального штаба Д. А. Милютин оказывал большое внимание петрашевцам А. П. Баласогло и П. А. Кузьмину (Дело петрашевцев, т. II, М. — Л., 1941, стр. 135).

... один из яростнейших крепостников, когда дело шло о земельном наделе русских крестьян. — «Гагарин, разумеется, говорил в пользу своего мнения о добровольном соглашении, без надела», — сообщал корреспондент «Колокола» о поведении Гагарина на заседании Государственного совета 28 января 1861 г., где обсуждался проект Положений об освобождении крестьян (см. К«дарственном наделе», принятого Государственным советом и включенного в Положения 19 февраля (статья 123). «Дарственный» надел Гагарина называли в народе «нищенским», «сиротским», «кошачьим».

...«не нам, не нам», но и не народу русскому. — Герцен перефразирует слова из Псалтыря «не нам, не нам, но имени твоему» (113 псалом, стих 9). Этот текст выгравирован на медали для участников Отечественной войны 1812 г., отлитой в честь победы русских над Наполеоном; ранее, при Павле I, этот текст встречается на золотых и серебряных монетах.

...«как после рескрипта ~ вражде к дворянству». — «Весть» от 19 мая 1866 г., № 38; курсив в цитате принадлежит Герцену.

... Сазикову заказывать ~ «Моск. ведомостям»... — Речь идет о серебряной чернильнице, изготовленной в мастерской Сазикова по модели Рамазанова и преподнесенной московским дворянством M. Н. Каткову в конце 1865 г. (см. об этом в статье «Второе предостережение и второй Годунов» — стр. 76 наст. тома). О временной приостановке «Московских ведомостей» см. в заметке Герцена «Задержание „Моск. ведомостей"» (стр. 93 наст. тома).

[27] переворот (франц.). — Ред.