L'article de M. Charles Mazade (Статья г. Шарля Мазада)

L'ARTICLE DE M. CHARLES MAZADE

La Revue des Deux Mondes donne (1^er avril 1868) un nouvel article sur la Russie sous l'empereur Alexandre II, écrit par la plume habile de M. Mazade. Nous avons dit dans notre première feuille de cette année que nous n'avons jamais confondu les articles de M. Mazade, sur la Russie, avec la généralité des diatribes, contre elle, qui étonnent par l'étendue de leur ignorance du sujet et la petitesse de l'entendement. M. Mazade a des sources évidemment authentiques, il est bien informé, il n'a pas de parti pris d'avance.

Ses articles — et le dernier, plus que les autres, ne vont pas au delà du monde politique et administratif, au delà des sphères officielles et de l'opinion publique telle qu'elle se fait jour dans les assemblées provinciales et dans les journaux — plus ou moins officieux.

Les pages intéressantes de M. Mazade nous font penser aux travaux importants du D^r Rayer sur les maladies cutanées. M. Mazade, lui aussi, ne va pas au delà de l'épidémie; mais, décrivant parfaitement les éruptions et les ulcères qui le couvrent, il nous fait involontairement penser aux agents intérieurs qui travaillent avec une telle violence ce sang, fiévreux maintenant, et si tranquille il y a vingt ans.

M. Mazade, comme la sainte reine de Hongrie, ne recule devant aucune de ces pustules putrides, de ces tumeurs hideuses qui se formèrent et se développèrent avec une telle richesse et un tel luxe sur l’écorce de l'Empireentre Karakosoff et Berezovsky (seul temps qu'a pris l'auteur).

Il décrit avec courage et exactitude les furoncles, comme Valouieff, et les cancers béants, comme Katkoff. Il les agrandit, et beaucoup — mais c'est pour mieux faire saisir leur portée. Dès son premier article, l'auteur a très bien compris que la débâcle avait commencé, qu'un ferment travaillait l'intérieur de l'Empire. Sans aller prendre le sang des veines pour l'analyser, il le constate dans les manifestations extérieures. Il ne se hasarde pas à plonger dans les abîmes sombres et inconnus d'une embryogénie difficile et douloureuse, qui cherche elle-même à sortir de son état informe, tantôt par un coup de pistolet, tantôt par un patriotisme frénétique, tantôt par une négation absolue, à côté d'une idolâtrie réchauffée. M. Mazade ne fait que constater le mouvement, l'agitation, l'équilibre rompu, le pouls accéléré. [1 montre plastiquement la quantité de matière en putréfaction, que le torrent remue et porte à la surface.

Ce n'est pas cela que nous lui reprocherons, nous avons assez longtemps pataugé dans ces beaux marais nous-mêmes. Nous. aurons un tout autre grief. Pourquoi, avec son talent et son intelligence, accepte-t-il les opinions toutes faites des hommes hostiles au mouvement russe et surtout des esclavagistes? Comment peut-il penser, par exemple, que les assemblées provinciales soient passées de mode et la réforme judiciaire avortée et illusoire? Sommes-nous donc si loin de 1861,de l'année de l'émancipation des paysans? La France tend, non depuis six ans, mais bien depuis soixante et dix pour arriver à son programme de 1789 — sans succès — et pourtant on prétend que son état actuel n'est qu'une migraine passagère du grand peuple.

La famine qui désole une vingtaine de gouvernements du nord de la Russie est un immense malheur et un grand acte d'accusation contre un gouvernement qui s'occupe de tout, des coiffures des demoiselles et de leurs lunettes bleues, des enseignes des boutiques et des boutons d'uniformes, et qui ne sait ni prévoir, ni savoir, ni aider[98]é sur le compte de l'émancipation des paysans est injuste. Nous connaissons trop bien de quel camp viennent ces flèches blason-nées. «Il y avait autrefois des approvisionnements que les propriétaires (c'est-à-dire les seigneurs) étaient chargés d'entretenir; ces dépôts n'existent plus depuis que les paysans, comme citoyens de la commune, ont à s'en occuper». Les neuf dixièmes de ces fameux magasins de réserve ou de provision n'existaient pas, ou, s'ils existaient, ils étaient vides. De temps en temps le gouvernement local envoyait un pauvre diable de stanovoï faire le relevé. Le du village ou l'intendant lui montrait, par écrit, é de blé; s'il voulait pousser plus loin et en constater la réalité, on le chassait, si le seigneur était haut placé et très riche; dans le cas contraire, on lui donnait quelques roubles avec force pommes de terre, avoine, blé; il acceptait cette preuve manifeste de l'abondance et s'en allait après s'être grisé avec le starost.

de la couronne, qui avaient quelquefois des magasins, mais jamais de seigneurs?

Est-ce que M. Mazade pense que la famine est une nouveauté en Russie? Chaque génération en a éprouvé une ou deux, au Nord ou au Midi, vers l'Asie ou vers l'Europe. Que faisaient donc les seigneurs avec leurs magasins et leurs provisions? Nous ne connaissons qu'un cas notable. C'était en 1821: quelques décembris-tes se trouvant, par hasard, dans le gouvernement de Smolensk, lors d'une famine, donnèrent tant et remuèrent tant la société, que les naysans ont été réellement soulagés. C'était si étonnant, si exorbitant, que l'empereur Alexandre I^er, voulant faire comprendre au prince Pierre Volkonsky la grande puissance de la société secrète, qu'il commençait alors à flairer et à craindre, lui dit: «Tu n'as pas d'idée ce que sont ces gens; figure-toi, ils ont nourri, pendant la famine, des districts entiers du gouvernement de Smolensk».

«L'émancipation est assurément un bienfait, seulement elle a commencé par une immense diminution du travail et un dévelop-ipement outré de l'ivrognerie».

Ah! qu'à ce langage nous reconnaissons bien nos vieux amis, les. aimables «boyards», sablant le champagne, dissipant leur fortune, passant les nuits aux cartes et les jours à ne rien faire... Que le bon Dieu préserve M. Mazade de la voix de ces sirènes à barbe grise!

Leurs cris déchirants et plaintifs sont sincères, ils ont aussi faim. Pauvres gens, habitués dès l'âge le plus tendre à l'anthropophagie tempérée qu'ils exerçaient tout patriarcalement, tout doucement; ils ne peuvent se retrouver dans la nouvelle situation, et tendent par tous les moyens à ressusciter le temps heureux pendant lequel le paysan buvait moins et le seigneur dix fois plus.

ПЕРЕВОД

СТАТЬЯ г. ШАРЛЯ МАЗАДА

«Revue des Deux Mondes» публикует (1 апреля 1868 года) новую статью о России в царствование императора АлександРа II, написанную искусным пером г. Мазада. Мы говорили в нашем первом листе за текущий год, что никогда не смешивали статей г. Мазада о России с большинством направленных против нее диатриб, которые поражают широтой незнания предмета и узостью понимания*. Г-н Maзад располагает явно достоверными источниками, он хорошо осведомлен, у него нет предвзятого мнения.

Его статьи — и последняя в особенности — не выходят за пределы политического и административного мира, за пределы официальных сфер и общественного мнения — в том виде, как оно проявляется на губернских собраниях и в газетах — более или менее официозных.

Полные интереса страницы г. Мазада напоминают нам солидные труды д-ра Рейе о накожных болезнях. Г-н Мазад также не заглядывает глубже эпидермы; но, превосходно описывая поверхностные сыпи и язвы, он невольно заставляет нас задумываться о внутренних силах, которые так бурно действуют в крови, ныне лихорадочно возбужденной и столь спокойной Двадцать лет тому назад.

Г-н Мазад, подобно святой королеве Венгрии *, не отступает ни перед гнойными прыщами, ни перед отвратительными опухолями, которые образовались и развились в таком изобилии и с такой роскошью на поверхности Империи в промежуток между Каракозовым и Березовским (единственный период рассматриваемый автором).

Он смело и точно описывает такие чирьи, как Валуев, и такие зияющие язвы, как Катков. Он показывает их в увеличенном и во много раз увеличенном виде — но делает это для того, чтобы легче было понять их значение.

Он не решается углубиться в мрачные и необследованные бездны трудной и болезненной эмбриогении, которая сама старается выйти из своего бесформенного состояния — то выстрелом из пистолета, то исступленным патриотизмом, то полнейшим отрицанием наряду с подогретым идолопоклонством. Г-н Мазад устанавливает лишь наличие движения, волнения, нарушенное равновесие, учащенный пульс. Он пластически показывает, какое количество материи, взбалтываемой и выносимой на поверхность потоком, находится в гнилостном состоянии.

Но упрекнем мы его не в том, мы сами достаточно долго барахтались в этом прекрасном болоте. Мы жалуемся совсем на иное. Отчего, обладая таким талантом и умом, он принимает на веру предвзятые мнения людей, враждебных русскому движению, и в особенности мнения крепостников? Как может он думать, например, что губернские собрания вышли из моды, а судебная реформа провалилась и не существует? Разве мы так далеко отошли от 1861 года — года освобождения крестьян? Франция не шесть, а более семидесяти лет пытается осуществить свою программу 1789 года — и без всякого успеха, — но все-таки можно услышать, что нынешнее ее состояние является лишь кратковременной мигренью великого на рода.

Голод, опустошающий около двадцати губерний в северной России *, — огромное бедствие и великий обвинительный акт против правительства, которое занимается всем — прическами девиц и их синими очками, вывесками на лавках и пуговицами на мундирах, — но которое не умеет [99]— несправедливо. Мы слишком хорошо знаем, из какого лагеря летят эти геральдические стрелы. «В прежние времена существовали запасы, которые собственники (т. е. помещики) обязаны были хранить; таких складов больше нет с тех пор, как они перешли к крестьянам — членам общины». Девяти десятых из этих пресловутых запасных или продовольственных складов не существовало, или же если они и существовали, то были пусты. Время от времени местные власти посылали беднягу станового составить опись. Сельский староста или управляющий показывал ему в письменном виде несколько рублей и изрядное количество картофеля, овса, зерна; он принимал это совершенно очевидное доказательство изобилия и отправлялся восвояси, предварительно напившись со старостой.

А как же поступали казенные крестьяне, у которых иногда бывали склады, но никогда не было помещиков?

Не думает ли г. Мазад, что голод — новость для России? Каждое поколение переживало его по разу или по два, на Севере или на Юге, вблизи Азии или вблизи Европы. Что же делали помещики со своими складами и запасами? Нам известен только один замечательный случай. Это было в 1821 году: несколько декабристов, случайно находившихся в Смоленской губернии во время голода, внесли столько средств и так взбудоражили общество, что крестьянам была оказана существенная помощь *. Это было так поразительно, так ни на что не похоже, что император Александр I сказал князю Петру Волконскому, желая дать ему понять о большом могуществе тайного общества, о котором тогда он впервые проведал и которого начал побаиваться: «Ты не имеешь понятия, что это за люди; вообрази себе, они прокормили во время голода целые уезды Смоленской губернии».

«Освобождение, несомненно, является благодеянием, но оно началось с невероятного упадка труда и непомерного развития пьянства».

Ах, как хорошо узнаем мы по этому языку наших старых друзей, любезных «бояр», залпом опрокидывающих бокалы шампанского, проматывающих свое состояние, проводящих ночи за картами, а дни в безделье... Да убережет господь бог г. Мазада от голоса этих седобородых сирен!

Их пронзительные и жалобные вопли искренни, они тоже голодны. Бедные люди, привыкшие с самого нежного возраста к умеренному людоедству, которым они занимались патриархально, потихоньку, они не могут найтись в новом положении и стремятся всеми средствами воскресить те счастливые времена, когда крестьянин пил меньше, а помещик — в десять раз больше.

Примечания

Печатается по тексту Kl, —106, где опубликовано впервые, с подписью: I—r. Этой статьей открывается номер Kl, Автограф неизвестен.

Первые упоминания о статье Мазада находятся в недатированном письме Герцена к М. Мейзенбуг, относящемся к середине апреля 1868 г. («Статья Мазада хороша, но поверхностна и, в конце концов, он оказывается защитником невольничества и Мерославским» — цитируется в переводе c французского, — и в письме к Огареву от 17 апреля («... прочти статью Мазада о России; несмотря на пошлое, шляхетски-„вестовое˝ окончание, статья очень интересна»). О намерении написать «несколько строк о Мазаде» Герцен сообщил Огареву в письме от 19 апреля. В приписке к тому же письму, сделанной на следующий день, Герцен известил Огарева о том, что «несколько слов о Мазаде готовы». 22 апреля он писал Огареву: «Если ничего другого нет в leading article <передовую статью>, возьми мое entrefilet <вставку> о Мазаде, я его пришлю на днях». 24 апреля, извещая Огарева о том, что на следующий день он отправит статью Тхоржевскому, Герцен заявлял: «Поправляй, урезывай самодержавно». В письме от 4 мая он осведомлялся: «Да получен ли Мазад?»

Была ли внесена Огаревым в текст статьи какая-либо правка, неизвестно.

№ 8 Kl вышел в свет с опозданием. 13 мая 1868 г. Герцен писал Огареву: «Корректуры все получил и сейчас их отошлю. Итак, опять ».

_____

В своих произведениях Герцен неоднократно отмечал статьи Ш. Мазада о России (см. об этом в наст. томе, стр. 743).

Комментируемая статья явилась непосредственным откликом Герцена на опубликованную 1 апреля 1868 г. в «Bévue des Deux Mondes» его статью «Deux années de l’histoire intérieure de la Russie. 1866—1867».

15 мая в этом же журнале появилась вторая статья Мазада: «La politique extérieure de la Russie et le panslavisme», рассматривавшая вопросы внешней политики России после крестьянской реформы. Останавливаясь на значении польских событий 1863 г. для России и в особенности на восточном вопросе и панславистских стремлениях русского царизма, Мазад отмечал в своих статьях, что хотя цели внешней политики России остались прежними, средства ее изменились, так как правительство перестало полагаться только на силу и начало учитывать значение общественного мнения и «национального инстинкта». Общим итогом анализа Мазада была убежденность в растущей мощи русского государства.

_____

Мы говорили в нашем первом листе ∞ узостью понимания. — «Prolegomena» (стр. 52 наст. тома).

... подобно святой королеве Венгрии... — Елизавета, ландграфиня Тюрингенская, дочь венгерского короля Андрея, была известна своей благотворительностью; с ее именем связана легенда о превращении в цветы хлеба и вина, которые она тайком от мужа несла голодающим.

Со времени появления его первой статьи... — См. примечание к стр. 52 наст. тома.

… — О голоде см. в наст. томе, в статье «La famine continue à sévir en Russie…» — и в комментарии к ней. Факты, приводимые далее Мазадом, об отношении русского правительства к надвигающемуся голоду, очевидно, соответствовали действительности. В передовой статье «Голоса» от 5 июля 1868 г., № 183, отмечалось, что первые сообщения о голоде явились «сюрпризом», в который «долгое время не хотели верить».

... несколько декабристов ∞ внесли столько средств ∞ что крестьянам была оказана существенная помощь. — Рассказ об этом см. в «Записках И. Д. Якушкина». Герцен приводит его в «Etudes historigue sur les héros de 1825...» (см. наст. том, стр. 199—200 и 245).

[98] «Et ce qu'il y a de plus étrange, — dit M. Mazade d'après la — c'est que le gouvernement est resté, jusqu'au dernier moment, dans une complète ignorance de cette situation. C'est le consul anglais, à Arkhangel, qui a donné le premier signal de détresse, et c’est, à ce qu'il paraît, par l'ambassade britannique à Saint-Pétersbourg que le gouvernement russe a appris cette effroyable détresse» (Revu des Deux Mondes. — 1^er