LE SCHEDO-FERROTY PANSLAVISTE ET LES HORREURS RUSSES
M. Youri Samarine, connu comme théologien byzantin et panslaviste exagéré—a commencé la publication d'une revue russe à Prague, sous le titre de Confins de la Russie («Русские окраины»). Cette publication a pour but de porter le coup de grâce aux hérétiques allemands, catholiques polonais, musulmans et autres mécréants, qui n'ayant pas le bonheur d'appartenir à l'Eglise orientale, ont celui de vivre sous le sceptre orthodoxe de la Russie. Absolutiste avec des velléités frondeuses, admirateur de Nicolas, très dévoué à l'empereur actuel, un peu Katkoff le polonophage et Askotchinsky le saint, — le rédacteur se donne l'air d'une opposition tranchée en publiant à la Schédo-Ferroty sa revue hors des limites de l'empire russe.
Nous connaissons un peu les Allemands baltiques et nous sommes très contents que le révérend Samarine secoue rudement ces braves chevaliers teutons, et prenne la défense des pauvres Leithes, Esthes et autres Finnois — écrasés par les Allemands, au point de vouloir rétrograder (à ce que prétend le panslaviste théosophe) du protestantisme au byzantinisme. Nous avons en horreur les seigneurs allemands, les Junkers baltiques. Leur conduite envers leurs paysans, leur servilisme sans bornes envers le tzar, leur suffisance, leur arrogance, nous ont toujours révoltés. Mais nous n'oublions pas qae la conduite des seigneurs russes a été tout aussi révoltante. Pourquoi Samarine,qui est aussi laïque et mondain qu' il est mystique et théosophe — pourquoi s'indigne-t-il tant des «exécutions», sans jugement, sous prétexte de rébellion? La moitié de la Russie a été rossée, flagellée, déportée de la même manière jusqu'à l'émancipation. Les verges, grâce à des défenseurs zélés, comme l'ami de M. Samarine, le prince Tcherkasky, ont survécu même à l'émancipation.
Pourquoi toute la tendresse, toutes les doléances se dépensent-elles sur la tête des paysans finnois, lithuaniens — et pourquoi un tel oubli des paysans de Samara, Simbirsk, Tambov, etc., etc? Que le missionnaire fouille un peu dans sa mémoire, dans les traditions très récentes des familles nobiliaires — et nous sommes sûrs qu'en bon chrétien il réservera quelques larmes pour nos frères cadets et quelques gouttes de fiel pour nos aînés. Ce n'est pas du tout une excuse des chevaliers allemands, ni des seigneurs polonais, d'autant plus que les uns et les autres sont plus civilisés que les nôtres; c'est un appel à la vérité, à la justice et à la pudeur.
Prenons les journaux russes de la dernière semaine, çon de despotisme asiatique qui ne nous surprennent pas seulement par habitude. Citons les faits:
Chasse aux prisonniers. — La police russe organise elle-même la fuite des prisonniers et les tue après.
Le 12 août 1868, dit le Messager d'Odessa, il est arrivé à Simphéropole un événement qui est jusqu'à présent le sujet de toutes les conversations. Cet événement est la mort tragique d'un jeune homme, Pékbovsky, tué par les gardes, pendant qu'il essayait de s'évader de la prison. Pékhovsky, fils d'un riche propriétaire du gouvernement de la Tauride, était détenu dans la prison de Simphéropole, pour le vol d'une caisse contenant des papiers et une somme d'argent très forte. Dans la même prison se trouvait un autre criminel, Sossédoff, détenu pour la fabrication et la mise en circulation de faux billets de crédit. Sossédoff, criminel endurci et expérimenté, avait déjà tenté plusieurs fois de prendre la fuite. C'est avec lui que Pékhovsky se lia et forma le projet d'évasion. Mais comme la fuite était impossible sans l'aide de quelqu'un des serviteurs ou des gardes de la prison, les prisonniers se décidèrent à acheter la participation de l'une des sentinelles, Tchouroff. Dans ce but, Pékhovsky se lia avec le soldat Tchouroff, lui proposa vingt roubles pour ne pas empêcher l'évasion. La sentinelle se présenta au corps de garde et raconta la proposition de Pékhovsky. Les autorités de la prison lui permirent de prendre l'argent et ordonnèrent de les tenir au courant, dans le but d'arrêter les prisonniers en flagrant délit. A un signal donné par la sentinelle, les prisonniers devaient descendre vers les échafaudages qui permettaient de passer sur le mur, pour se laisser glisser de l'autre côté au moyen d'une corde improvisée de chemises et d'autres vêtements. Les prisonniers s'étant décidés à accomplir ce projet, se croyaient probablement déjà en liberté. — Mais l'embuscade se jeta sur eux lorsqu'ils descendirent les échafaudages. Dans le procès-verbal il est dit que les prisonniers se jetèrent sur les sentinelles et que celles-ci, à leur tour, firent usage des armes... Il y eut une rixe dans laquelle les prisonniers, sans doute, ne pouvaient rester vainqueurs. Pékhovsky ayant reçu plusieurs blessures de baïonnette, remonta en courant vers sa cellule, les sentinelles se mirent à sa poursuite; d'après le procès-verbal, Pékhovsky essaya de s'emparer du fusil d'une sentinelle. Le soldat résista et fit dans l'obscurité (le couloir n'était pas éclairé) plusieurs blessures à Pékhovsky, sans savoir précisément à quel endroit, mais il suppose que c'était à la bouche et au cou. Pékhovsky tomba raide mort. Bientôt, quand tout fut apaisé on trouva Pékhovsky appuyé contre le mur, mort et baigné dans son sang. On découvrit sur son corps quatorze blessures, dont quatre étaient mortelles. Le sort du criminel Sossédoff ne fut guère plus heureux. Après une demi-heure de recherches, il fut trouvé dans une cave; il lutta avec les sentinelles, en serra une contre le mur et reçut trente-trois blessures. Il fut transporté dans une institution de bienfaisance et donne à présent quelques espérances de guérison.
Une commune pillée, ruinée et convertie au giron de l'Eglise. — Les paysans d'une commune appartenant ci-devant aux apanages du cercle Mostilensk, gouvernement de Viatka, district de Sarapoul, ayant refusé de signer les contrats proposés par les employés, les autorités passèrent outre et validèrent elles-mêmes, sans la participation des paysans, leur charte (уставная грамота). Le temps venu, on exigea le paiement de la redevance. Les paysans refusèrent d'obéir. On fit venir des troupes pour les mettre à la raison et on procéda à la vente du bétail, des bâtisses non habitées. Les paysans exaspérés tombèrent dans un désespoir profond et se séparèrent tous de l'Eglise. Ils cessèrent de paraître à la messe, enlevèrent les images des saints de leurs maisons. En réponse aux questions du clergé et aux remontrances des autorités, les paysans répondirent: «Nous ne vous reconnaissons pas, nous ne reconnaissons que le Père céleste — il prendra notre défense, tandis que vous...» (le journal russe ne finit pas Г alternative). à peu il se forma une secte nommée les non-prieurs, beaucoup de villages s'y joignirent. Les autorités eurent alors recours au moyen ordinaire des conversions en Russie — elles jetèrent en prisons les principaux instigateurs. En voyant cela, les paysans demandèrent en foule de partager leur sort. — On jette cent soixante et dix hommes en prison — et on refuse, manque de place, une masse de volontaires qui se présentent. Un ordre supérieur ordonne la formation d'une commission des membres du clergé pour convertir les égarés. — Elle ne parvient à rien. Une grande mortalité s'étant déclarée dans la prison on ordonne de libérer plus de cent personnes, — en laissant emprisonnés les plus obstinés. La police et le prêtre de l'endroit se rendirent au village et se firent amener un à un tous les hérétiques. Leur manière de convaincre est un mystère pour nous (dit le journal russe). — Mais les paysans rentrèrent au giron de l'Eglise, sauf cinquante personnes qui s'obstinèrent jusqu'à la fin.
La liberté individuelle en Russie. — Les journaux russes nous apportent un spécimen splendide de la liberté dont jouissent les sujets du tzar émancipateur. Nous donnons la traduction exacte d'une lettre adressée par un commissaire du district (ispravnik), à l'épouse d'un propriétaire vivant dans le gouvernement de Simbirsk. Nous ajoutons une seule observation, c'est que Simbirsk est bien loin de la Pologne et de tout mouvement révolutionnaire.
Nous prions la presse libérale de reproduire cet acte de folie de la police d'un gouvernement qui se donne des airs de progrès. Voici le document:
Ministère de l'Intérieur,
Commissaire de police
du district de Kourmych.
21 février 1867.
№ 177
Madame,
J'ai pris connaissance qu'après
votre retour de Moscou vous por-
tiez à votre cou une grande croix
noire attachée à un ruban de la
ême couleur.
Considérant qu'un ornement de ce genre n'appartient pas aux dames et ne se trouve dans aucun journal de modes, et considérant que je n'en ai jamais vu sur une personne quelconque — je vous prie, madame, de m'expliquer quel emblème exprime le signe extérieur que vous portez? —Agréez, etc. — Roudneff.
Les commissaires des districts sont redevenus ce qu'ils étaient du temps de Nicolas. «On reconnaît de suite, — dit le correspondant du Journal de Saint-Pétersbourg, — quand le commissaire a passé par une commune — D'APRES LES RESTES DES VERGES aux portes de la maison communale».
Le ministre Timacheff (ci-devant chef des espions) lit cela dans les journaux et se frotte les mains. Qu'a-t-onfait, par exemple, avec ce Roudneff? Est-il chassé du service, mis en jugement, cassé, brisé, suspendu?.. Et les beaux restes du passage d'un ispravnik? C'est classique!
ПЕРЕВОД
ПАНСЛАВИСТСКИЙ ШЕДО-ФЕРРОТИ И РУССКИЕ УЖАСЫ
Г-н Юрий Самарин, известный как византийский богослов и рьяный панславист, начал издавать в Праге журнал на русском языке под названием «Русские окраины»*. Издание это ставит своей целью нанесение смертельного удара немецким еретикам, польским католикам, мусульманам и прочим нечестивцам, которые, не имея счастья принадлежать к восточной церкви, имеют счастье жить под православным скипетром России. Сторонник самодержавной власти, несколько склонный к фрондерству, поклонник Николая, чрезвычайно преданный нынешнему императору, имеющий в себе нечто от полоноеда Каткова и от святоши Аскоченского, редактор этот делает вид, что находится в энергичной оппозиции, издавая свой журнал за пределами Российской империи *.
Прибалтийские немцы нам несколько знакомы, и мы очень довольны тем, что преподобный Самарин беспощадно хватает за шиворот почтенных тевтонских рыцарей и берет под защиту бедных латышей, эстонцев и других финнов, угнетаемых немцами до такой степени, что они желают попятиться (как утверждает панславист-теософ) от протестантизма к византийству. Нам внушают ужас немецкие помещики, прибалтийские юнкеры. Их обращение со своими крестьянами, их безграничное раболепие перед царем, их самодовольство, их наглость всегда возмущали нас. Однако мы не забываем, что поведение русских помещиков было не менее возмутительно. Отчего же Самарин, человек столько же мирской и светский, сколько мистик и теософ, — отчего возмущается он «экзекуциями» без суда под предлогом усмирения мятежа? Пол-России до освобождения точно таким же образом секли, избивали, ссылали. Розги благодаря их ревностным защитникам, таким, как друг г. Самарина князь Черкасский пережили даже и освобождение*.
Отчего же все эти нежности, все эти соболезнования растрачиваются на финских, литовских крестьян, и отчего совсем забывают о крестьянах самарских, симбирских, тамбовских и пр., и пр.? Пусть наш миссионер пороется немножко в своей памяти, в совсем недавних традициях дворянских семей, и мы уверены, что, как добрый христианин, он оставит в запасе несколько слезинок для наших младших братии и несколько капель желчи для старших. Это ничуть не извиняет ни немецких рыцарей, ни польских помещиков, тем более что и те и другие образованнее наших; это призыв к правде, к справедливости и к стыду.
Возьмем русские газеты за последнюю неделю:
Охота на арестантов. — Русская полиция сама устраивает побег арестантов, а затем убивает их*.
12 августа 1868 года, — сообщает «Одесский вестник», — в Симферополе случилось происшествие, которое и по настоящее время служит предметом общего разговора. Происшествие это — трагическая смерть одного молодого человека, Пеховского, убитого караулом во время посягательства его к побегу из тюремного замка. Пеховский, сын зажиточного землевладельца Таврической губернии, был заключен в симферопольскую тюрьму за воровство сундука с бумагами и весьма значительной суммой денег. В той же тюрьме сидел в заключении и другой преступник, Соседов, арестованный за подделку и распространение фальшивых кредитных билетов. Соседов, закоренелый и опытный преступник, уже несколько раз покушался на побег. С ним-то сблизился Пеховский и составил план бегства. Но так как побег был немыслим без участия кого-либо из прислужников или караульных в тюремном замке, то арестанты решили подговорить караульного солдата Щурова. С этой-то целью Пеховский связался с солдатом Щуровым, предложил ему двадцать рублей, чтобы тот содействовал побегу. Часовой отправился в кордегардию и рассказал о предложении Пеховского. Тюремное начальство разрешило ему взять эти деньги, приказав держать его в курсе дела, с тем чтобы поймать арестантов на месте самого преступления. По сигналу караульного арестанты должны были спуститься вниз, на строительные леса, чтобы пройти по стене и соскользнуть на другую сторону при помощи веревки, сделанной из рубашек и другой одежды. Арестанты, решившись привести в исполнение этот план, вероятно, считали себя уже на свободе. Но солдаты, спрятавшиеся в засаде, бросились на них, когда они спустились с лесов. В протоколе сказано, что арестанты напали на часовых и что те, в свою очередь, прибегли к оружию...
попытался вырвать у одного из караульных ружье. Солдат оказал сопротивление и нанес Пеховскому (коридор не был освещен) несколько ранений, сам точно не зная, в какое именно место, но полагает, что в рот и в шею. Пеховский тут же упал и испустил дух. Вскоре, когда все утихло, Пеховского нашли прислоненным к стене, мертвым и утопающим в крови. На теле у него оказалось четырнадцать ран, четыре из них были смертельны. Участь преступника Соседова была почти столь же несчастна. После получасовых поисков он был отыскан в подвале; он боролся с караульными, прижал одного из них к стене и получил тридцать три раны. Его отнесли в богоугодное заведение, и он подает теперь некоторые надежды на выздоровление.
Ограбленная, разоренная и возвращенная в лоно церкви община*. — Крестьяне из одной общины, ранее принадлежавшей удельному ведомству, в Мостиленском округе, Вятской губернии, Сарапульского уезда, отказались подписать условия, предложенные им чиновниками; власти обошлись без их подписей и самолично, утвердили их уставную грамоту. В положенный срок от них потребовали уплаты подати. Крестьяне отказались подчиниться. Тогда, чтобы вразумить их, вызвали войска и приступили к продаже скота и незаселенных домов. Возмущенные крестьяне впали в глубокое отчаяние и все порвали с церковью. Они перестали посещать богослужения, убрали иконы из своих домов. В ответ на расспросы духовенства и увещания начальства «Мы вас не признаем, мы признаем лишь отца небесного— °не защитит нас, тогда как вы...» (русская газета не заканчивает этой альтернативы). Мало-помалу образовалась секта, назвавшаяся немолящимися, к ней присоединилось много деревень. Тогда власти прибегли к обычному в России средству обращения — они бросили в тюрьмы главных зачинщиков. Увидев это, толпа крестьян потребовала, чтобы им разрешили разделить ту же участь. —бросают в тюрьму— и, за неимением места, отказывают множеству явившихся добровольцев. Последовало высочайшее повеление образовать комиссию из представителей духовенства для обращения заблудших. — Ей ничего не удается добиться. Поскольку в тюрьме началась сильная смертность, приказано было освободить более ста человек, оставив в заключении самых упорных. Полиция и местный священник приехали в деревню и велели привести к себе поодиночке всех еретиков. Их способ убеждать остается для нас тайной (говорит русская газета). Но крестьяне возвратились в лоно церкви, кроме пятидесяти человек, продолжавших упорствовать до конца.
Личная свобода в России. — Симбирской губернии. Прибавим лишь одно замечание — Симбирск находится очень далеко от Польши и от всякого революционного движения.
этот документ, свидетельствующий о безумии полиции того правительства, которое пытается придать себе прогрессивный вид. Вот этот документ:
Министерство
внутренних дел
Курмышского уезда
21 февраля 1867 г.
№ 177
Милостивая государыня!
возвращения из Москвы вы стали носить на шее большой черный крест на ленте того же цвета.
Полагая, что украшение подобного
рода не положено иметь дамам и не
находится ни в одном журнале мод и
ни на одной особе
прошу вас, милостивая государыня,
объяснить, какую эмблему выражает — Благоволите и пр. — Руднев.
Уездные исправники снова стали тем, чем они были во времена Николая. «Тотчас же узнаешь, — говорит корреспондент „Санктпетербургских ведомостей", — что исправник побывал в общине, ПО ОБЛОМКАМ РОЗОГ у дверей общинной избы».
А эти милые обломки после приезда исправника? Это классика!
Примечания
Печатается по тексту Kl, 13 от 15 октября 1868 г., стр. 198—199, где опубликовано впервые, в отделе «Faits divers» («Смесь»), без подписи.
Рукопись на л. 4 хранится в ЦГАЛИ (ф. 2197, оп. 1, ед. хр. 11, лл. 1—4). Авторская пагинация: 1—5. «Mr. Youri Samarine — connu comme théologien ∞ à la justice et à la pudeur» (лл. 1—1 об.) и «Chasse aux prisonniers. La police russe ∞ quelques espérances de guerison» (л. 2—2 об.) — копия H. A. Герцен с правкой Герцена, остальной текст — автограф.
На л. 1, над заглавием, пометы Герцена: «Смесь» и «Общее заглавие — круп<но>». На полях, у слов «La moitié de la Russie» его же помета: «Без ali<néa>». После слов: «Citons les faits» помета Герцена: «Chasse lux prisonniers... стр. 3» и текст записки: «Огареву. NB Самарину я поддал за то, что он в предисловии поставил меня на одну доску с Шедо-Фер<роти>, а в глаза ругал мне его же. Тут убавлять нечего — но поправить следует.
5 окт<ября> Понедельн<ик>
О статье „Вестника˝ я подумаю, — но что они в сравнении с тем, что Родионов напечатал о Бакунине в 254 „Голосе˝ — называя его чуть не вором и пр. Неужели и на это молчать?»
На л. 2, у подзаголовка «Chasse aux prisonniers» помета Герцена: «Обык<новенным> итал<ьянским шрифтом>». На л. 2 об.: «NB За окончанием 5-й страницы [две] статейку о письме исправника» (речь идет о заметке «La liberté individuelle en Russie», входящей в состав статьи).
На полях л. 3, в начале заметки «Une commune pillée...», возле слов: «sans la participation des paysans» помета Герцена: «Слезы <?>, что ли?» и проставлен вопросительный знак. На полях л. 3 об. помета Герцена: «NB Сюда из „Смеси˝ о барыне и исправнике — и о розгах».
На л. 4 сверху, у подзаголовка «La liberté individuelle en Russie» пометы Герцена: в правом верхнем углу — «Смесь» и в левом верхнем углу — «Исправь и отдай»; посередине — «Я пишу „Les Russes au Congrès de Berne˝ для leading article».
На л. 2 об. автограф заметки «La ».
3 октября Герцен писал Огареву: «Вся „Смесь˝ необходима. Вели выбросить пол-Мечникова, если нужно, но „смесь˝ и, главное, о Самарине необх<одимо>». 6 октября Герцен писал ему же: «Посылаю еще в „Смесь˝. Место должно быть <...> „Колок<ол>˝ (inter nos) может опоздать хоть 5 днями. Далее в этот № ничего». 12 октября, отмечая грубые ошибки в корректуре, Герцен писал Огареву: «Ах, Николай Платонович, уже и Ascotchinsky le saint˝ вопросом стал?! Но, бога ради, заметь страшные ошибки: „Katkoff le polonofuge" — не fuge, a fage; „Samarine comme théolog<ue>˝ — читай: connu — беда».
25 октября Герцен писал Огареву: «Не худо бы послать 1 „Кол<окол>˝ в „Charivari˝ (Monsieur le rédacteur en chef du Char<ivari>. Paris), и в „Кладередачь˝ в Берлин, — отметив чертой письмо исправника к даме. Это прямо для них».
В издании М. К. Лемке в состав настоящей статьи ошибочно введены заметки «Les lévites russes» и «La Bank- und Handelszeitung du 22 septembre...» (ЛXXI, 129). В настоящем издании (как и в Kl) они печатаются как самостоятельные заметки.
_____
...«Русские окраины». — Имеется в виду предпринятое Ю. Самариным издание: «„Окраины России˝. Серия первая: Русское Балтийское поморье», Прага, 1868 г. (выпуск 1 и 2). В первом выпуске этого издания была опубликована работа Самарина «Русское Балтийское поморье в настоящую минуту», в которой он выступил по балтийскому вопросу, интересовавшему его еще в сороковые годы. Объясняя причины, побудившие его печатать свое издание за границей, Самарин ссылался на предостережения, полученные газетой «Москва» в 1867 г., и на запрещение балтийским газетам спорить по вопросам правительственной политики в Прибалтийском крае. Анализируя положение в Прибалтийских губерниях, Самарин отмечал, что в Прибалтике «сплачивается новый организм — политическая национальность» и на этой основе возникает стремление к объединению с Германией. Призывая «учесть горький опыт в Польше», он настаивал на необходимости «скорого радикального врачевания» (стр. 186), утверждая при этом, что в прибалтийской «администрации нет надежного русского элемента», что «русский язык в училища и в официальное употребление ввести не удается». Одновременно он критиковал земельную реформу в Прибалтийском крае, в результате проведения которой сохранились многие из феодальных привилегий помещиков, и осуждал царское правительство за его стремление приспособить судебную реформу к тем же «местным условиям», т. е. к интересам немецкого меньшинства (стр. 127). При этом в предисловии к первому выпуску, датированном «Декабрь 1867», Самарин писал, что «самодержавная власть <...> никогда не была так сильна нравственно, как теперь», что «историческое призвание самодержавия еще не исполнилось и что ему предстоит совершить еще многое для блага России» (стр. II). Выступления Самарина против онемечивания прибалтийских народов, а также критика им аграрных порядков в Прибалтике делала его, однако, на определенном этапе союзником латышского эстонского национально-освободительного движения (см. Я. 3утис. Основные направления в историографии народов Восточной Прибалтики, М., 1955, стр. 25). Выпуск Самариным издания «Окраины России» вызвал резкое недовольство Александра II (см. ЛХХІ, стр. 135—136).
... — Герцен намекает на газету «Отголоски русской печати», издававшуюся Д. К. Шедо-Ферроти в Брюсселе на русском, французском и немецком языках («L’Echo de la Presse Russe», «Echo der Russischen Presse»).
Розги, благодаря ∞ ∞ Черкаский, пережили даже и освобождение. — Телесные наказания сохранились и после введения судебных уставов 1864 г. для крестьян (по решению волостных судов), ссыльнопоселенцев и каторжан, а также для штрафных солдат и матросов. О зашитнике розог князе Черкасском Герцен неоднократно писал в своих статьях и заметках (см. «Письма из России, «Розги долой» — т. XIV наст. изд., «Кн. В. Черкасский», «Черкасский-министр развивается» — т. XVIII и др.)
Русская полиция сама устраивает побег арестантов, а затем убивает их. — Этому происшествию в Симферопольской тюрьме были посвящены корреспонденции газеты «Одесский вестник» (№№ 186 от 24 августа, 190 от 29 августа, 192 от 3 сентября 1868 г.). Приводимые Герценом факты содержались в статье «Случай, не подходящий к понятиям XIX века» (№ 192 газеты), перепечатанной «С. -Петербургскими ведомостями» 11 сентября 1868 г. (№ 248).
— Герцен использует здесь корреспонденции, напечатанные в «Биржевых ведомостях» от 8 сентября 1868 г., № 237, под заглавием «Новая секта „немоляк˝ и меры к ее обращению», и в «Московских ведомостях» от 7 сентября 1867 г., № 193 (перепечатка из газеты «Москва»).