ОТВЕТ
Милостивый государь!
Вы не ошиблись, я ваше письмо прочел с благодарностью и принимаюсь за перо не для того, чтоб возражать, а чтоб объяснить некоторые обстоятельства, привести облегчающие причины в других и повинную голову в третьих.
Русская типография, которую я завел в 1853 году в Лондоне, была с моей стороны запросом, сондированием; безумие петербургской ценсуры после 1848 года перешло все границы — я предложил материальное средство избегнуть ее. Им никто не воспользовался.
На другой или третий день после смерти Николая мне пришло в голову, что периодическое обозрение, может, будет иметь больше средств притяжения, нежели одна типографическая возможность. Я ставил новое предприятие под знакомое и дорогое нам знамя; при слове «Полярная звезда», я был уверен, сердца многих вздрогнут.
Ничего в свете не может быть печальнее, как говорить, не зная, слушают ли речь и вообще хотят ли ее слушать.
В мае месяце я получил первую русскую статью «Что такое государство?», к которой вы так строги и которую я принял с тем чувством надежды, с которым в ковчеге была принята ветвь, принесенная голубем.
С тех пор многое изменилось. Если я не получил русских статей (кроме статьи Н. Сазонова), то получил такие полные, горячие знаки сочувствия, что всякое сомнение устраняется. Самое письмо ваше, при всей строгости своей, есть доказательство, что «Полярная звезда» не прошла бесследно.
Но тем не менее и вторую книжку я не могу сделать тем, чем бы я хотел чтоб была «Полярная звезда».
Вы совершенно правы, требуя «Обозрения русской словесности», но вы слишком легким считаете выписывание русских книг и журналов в Англии. Оно было всегда затруднительно, но со времени балтийской блокады совсем нет книгопродавческих сношений с Петербургом. Один ящик книг я жду с октября; новое издание Пушкина, заказанное мною 1 декабря прошлого года у Трюбнера and C°, было получено 12 апреля.
Впрочем, наша литература от 1848 до 1855 походила на то лицо в Моцартовой «Волшебной флейте», которое поет с замком на губах.
Изредка, правда, попадались вещи, обличавшие большой талант, широкую кисть и ту свежесть и простоту, которой вовсе нет в западных литературах, но я и в них не видал нового направления. Разве превосходные рассказы Охотника не продолжение по духу и форме прежних рассказов И. Тургенева, разве удивительный роман Григоровича «Рыбаки» не в прямом родстве с «Антоном Горемыкой», которого я читал со слезами на глазах у подножия Везувия, перед Февральской революцией. Комедии Островского принадлежат к тому же сознательно-гоголевскому направлению.
Из новых произведений меня поразила своей пластической искренностью повесть графа Толстого «Мое детство», но и она не составляет же нового направления. Сверх того, не должно забывать, что нам не настолько известны новые порядки, чтоб слишком откровенно говорить о современных писателях и книгах; пожалуй, Мусин-Пушкин за это представит меня к аннинскому кресту. Тем не менее ваше замечание справедливо, и я взял нужные меры для получения книг и журналов из России. Жаль, что во всем этом никто не хочет мне помочь; укажите мне книги, замечательные статьи, пришлите мне обозрение литературы, о котором вы говорите. Я делаю что могу, — справедливо ли, не помогая ничем моему труду, требовать, чтоб я делал и то, чего не могу?
Перехожу к некоторым из частных замечаний ваших.
1. Слово третное обозрение, «журнал». Я очень плохой этимолог и знаю языки больше инстинктом, нежели наукой, но мне кажется, что «третное обозрение» выражает время выхода, так, как и quarterly review[72]. Одни из моих друзей, шутя, предлагал назвать предполагаемое некогда нами обозрение «квартальный надзиратель». Выбор между ошибкой, если б она и была, и квартальным должен был решиться в пользу ошибки. Вы, может, хотите сказать вашим замечанием, что именно «обозрения»-то и нет; но я уже на это вам отвечал. Примите две первые книжки за опыты.
2. Вам не нравится эпиграф «Да здравствует разум!» А мне кажется, что это единственный возглас, который остался неизношенным после воззваний красных, трехцветных, синих, белых. Во имя разума, во имя света и только во имя их победится тьма. Оттого-то и не удались все революции, что они шли не под хоругвию разума,
3. Я никак не могу согласиться с вами, чтоб это был безразличный факт для русских, что передовые люди европейской мысли, поэзии, революции, часто не согласные между собой, единогласно и горячо приветствовали первое русское обозрение, печатающееся без ценсуры, в Европе. Во-первых, это показывает, насколько эти люди далеки от официальной и мещанской Европы, которая во имя просвещения смотрит со скрежетом зубов на все русское и готова остановить всякий успех, перехватить у нас всякое развитие, так, как ливонские рыцари задерживали докторов, отправлявшихся в Россию во время повальных болезней. Во-вторых, тот же факт показывает, что и «Полярная звезда» равно далека от правительственной Европы и от казенной России. Нет, вы не хотели понять поэзию и смысл этих имен — имен Прудона, Маццини, Гюго, Луи Блана, Мишле, Лелевеля, пришедших на закладку свободного русского дела.
4. Клязьму я назвал «бедной», так точно, как мог бы назвать «скромной» Москву-реку: этому смиренному названию подвергается всякая река, в которой мало воды. Эпитет, данный Владимиру, объясняется во второй (еще не напечатанной) части «Записок».
5. Я никогда не думал, что «Телескоп» издавался «в замену» «Телеграфа». Он его заменял для читателей просто потому, что был ближе к направлению «Телеграфа», нежели «Московский вестник» или «Атеней».
6. По вашему желанию стихотворение Рылеева и «Русский бог» напечатаны. Если у вас под рукой ода Дмитриева, пришлите ее нам. Что касается до того, что я не вытвердил на память стихи Пушкина, ходившие в рукописи, то это конечно дурно; но что же с этим делать? Я особенно настаиваю теперь, чтоб мои дети твердили на память стихи — чтоб не заслужить лет через тридцать выговора за дурную память.
но позвольте заметить, что вы нас не щадите. Попадались ли вам в руки французские или немецкие книги, печатанные в Лондоне? По них вы можете судить, легко ли здесь печатать по-русски. К тому же доля ошибок, отмеченных вами, не введет в заблуждение просто читателя. Не ясное ли дело, что, оставив Россию в 1847 году, я не мог быть во Владимире в 1848, и что 1848 напечатан вместо 1838 год?
8. В другом месте, перечисляя число с нового стиля на старый, я вместо вычета прибавил двенадцать дней. Эта путаница только доказывает, что пора бросить благочестивую, но астрономически нелепую ошибку юлианского летосчисления.
9. Времени, когда Пушкин писал второе послание к Чаадаеву, я не знал, и это чисто моя ошибка.
жиденьким либералам, которые воображают много выиграть перед иностранцами подобного рода небылицами. У Кюльтюра прибавлено против двух печатных текстов одно лицо Милорадовича. Я так привык к невежественной клевете на Россию, что не сержусь за нее и не отвечаю. Разве «Теймс» не рассказывал несколько месяцев тому назад, что в Петербурге лакеи раздевают дам, когда они идут спать, или разве год тому назад не было полемики в здешних журналах о том, что в России зимой мерзлую водку рубят ли топором или нет, и что правда или нет, что зимой иногда снимают ноги вместе с сапогами?.. Я с радостью встретил в книге Кюльтюра надежду на наше будущее и за одно доброе, теплое слово забыл анекдот, принятый им на веру
Позвольте мне заключить мое письмо искренней благодарностью за ваше внимание к моему труду. Перед вами вторая книжка «Полярной звезды», не щадите и ее, она, как Фемистокл, говорит вам: «Бейте — только читайте».
10 апреля 1856, Лондон.
Примечания
ПЗ, —257.
Печатается по тексту второго издания ПЗ, стр. 263—267. Подпись: И-р. Автограф неизвестен.
_______
Письмо, вызвавшее настоящий «Ответ», напечатано Герценом в ПЗ, «Письма», под заглавием: «Г. издателю „Полярной звезды"». К заглавию Герцен сделал подстрочное примечание: «Мы позволили себе выпустить несколько строк, не назначенных, вероятно, для публики». Письмо неизвестного читателя, — по своим взглядам, очевидно, либерала, — содержит шестнадцать пунктов с разного рода замечаниями по поводу первой книги «Полярной звезды».
Самое серьезное из этих замечаний касается того, что Полярная звезда» чужда «нынешнему движению русской литературы», ‒ литературная жизнь, журнальная полемика не находят в ней отражения, она не следует традиции «Полярной звезды» Рылеева и Бестужева, каждая книжка которой начиналась обозрением русской словесности. Отвечая на эти упреки, Герцен указывает на затрудненность сношений с Россией и на то, что отзывы «Полярной звезды» могут политически скомпрометировать русских писателей. В то же время Герцен высказывается и о самой литературе. «Сознательно-гоголевское направление», в отличие от самого Гоголя, по мысли Герцена, вступило на путь теоретически осознанной критики социально-политических установлений. Но сейчас этого уже недостаточно. Герцен считает, что начавшемуся в России общественному подъему должен соответствовать принципиально новый этап в развитии литературы. Ср. развитие этих мыслей в предисловии Герцена к немецкому изданию романа Д. В. Григоровича «Рыбаки» (статья «О романе из народной жизни в России» — т. XIII наст. изд.).
_______
получил первую русскую статью «Что такое государство?», к которой вы так строги... — Автор письма упрекал Герцена за чрезмерно высокую оценку в «Объявлении о „Полярной звезде". 1855» статьи В. А. Энгельсона «Что такое государство?». По мнению автора письма, в России «едва ли дочтут до конца такую темную, бесплодную метафизику».
... кроме статьи Н. Сазонова... — Речь идет о статье Н. И. Сазонова «Место России на всемирной выставке», напечатанной 1856 г., кн. II.
... лицо в Моцартовой «Волшебной флейте», которое поет с замком на губах. — Герцен имеет в виду квинтет в первом акте «Волшебной флейты» Моцарта, комически воспроизводящий нечленораздельные звуки.
... роман Григоровича «Рыбаки»... — О герценовской оценке этого произведения см. в комментарии к статье «О романе из народной жизни в России» (т. XIII наст. изд.).
∞ направлению. — Герцену тогда уже могли быть известны такие произведения Островского, как «Свои люди — сочтемся», «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись», «Бедность не порок», «Не так живи, как хочется».
«Мое детство»... — «Детство» Толстого первоначально было напечатано в «Современнике» (1852) под заглавием «История моего детства».
Слово третное мне кажется понятно... — В первом издании ПЗ, 1855 г., кн. 1, альманах был назван «Третным обозрением освобождающейся Руси». Автор письма, на которое отвечает Герцен, утверждал, что слово «третное» едва ли будет понятно».
— Возможно, что речь идет о том журнале, который участники кружка Герцена — Огарева собирались издавать в 1834 г. (см. <«Программа и план издания журнала»>, т. I наст. изд., стр. 59‒61).
Вам не нравится эпиграф ∞ синих, белых. — Автор письма заявляет, что эпиграф к «Полярной звезде» («Да здравствует разум!» — из «Вакхической песни» А. С. Пушкина) «мог бы быть приискан удачнее и выразительнее». Трехцветное (белое, синее, красное) знамя было принято французской революционной буржуазией в 1789 г.
Я никак не могу согласиться с вами ∞ пришедших на закладку свободного русского дела. — Автор письма считает, что лучше было бы занять произведениями русских писателей «те страницы <…> книжки, которые поглощены пустыми, совершенно для русских не занимательными <...> письмами Прудона, Маццини и др.»
Клязьму я назвал «бедной»... — Напечатанная к ПЗ, 1855 г., кн. 1, первоначальная редакция гл. XXV части IV «Былого и дум» начиналась фразой: «В начале 1839 года расстались мы с Владимиром, с бедной, узенькой Клязьмой». Эпитет «бедная» привел автора письма в недоумение.
Эпитет, данный Владимиру... — Автор письма по поводу отрывков из части IV «Былого и дум», напечатанных в ПЗ, 1855 г., кн. 1, задает вопрос: «... что значит «венчальный» городок?». Владимир — город, в котором венчались Герцен и Н. А. Захарьина.
«Телескоп» издавался «в замену» «Телеграфа». ‒ «...„Телескоп", — пишет автор письма, — (как ошибочно означено у вас в книжке „Du développement...") вовсе не замещал и не заменял „Телеграфа". „Телескоп" появился в 1831 г. и был в течение целых трех лет современен „Телеграфу", который запрещен в марте 1834 года». Это возражение вызвано фразой Герцена: «В Москве вместо запрещенного „Телеграфа" стал выходить журнал „Телескоп" ...» («A Moscou, la revue qui remplaça le Télégraphe supprimé fut le Télescope»).
По вашему желанию стихотворение Рылеева ∞ за дурную память. — Автор письма считает, что вместо десяти строк из оды К. Ф. Рылеева „Александру I", взятых эпиграфом к „Письму" Герцена императору Александру II, в «Полярной звезде» следовало целиком напечатать эту оду, а также выпущенное отдельным листком, стихотворение П. А. Вяземского «Русский бог». Далее он выражает удивление по поводу того, что Герцен нуждался в списках запрещенных стихотворений Пушкина, Лермонтова и Полежаева, не зная их наизусть. Автор письма рекомендует также Герцену оду М. Дмитриева на вступление на престол Александра II. В ПЗ, 1856 г., кн. II, Герцен напечатал стихотворение «Русский бог» и две строфы из упомянутой оды Рылеева.
... типографских ошибок у нас не меньше... — В числе других ошибок автор письма отметил: «Число «21 января 1725 г.» <...> взято произвольно. Не в этот день скончался Петр I». К этой фразе Герцен во втором издании ПЗ, 1856, кн. II, сделал следующее подстрочное примечание: «По несчастию, мы опять проглядели эти числовые опечатки, и они остались во втором издании «Полярной звезды» зa 1855 г.; вкрались и другие ошибки. Досадно — но мы просим подумать о затруднении нового издания в типографии, в которой ни один человек не знает по-русски. И-р».
В другом месте ∞ я вместо вычета прибавил двенадцать дней. — Автор письма отметил ошибку Герцена в первопечатном тексте «Объявления о «Полярной звезде»», где было сказано, что первая книжка выйдет двадцать пятого июля (шестого августа), вместо тринадцатого (двадцать пятого) июля (день казни пяти декабристов).
Времени, когда Пушкин писал ∞ это чисто моя ошибка. — В первой редакции гл. XXX части IV «Былого и дум» Герцен отнес послание Пушкина к «Чаадаеву» («Чадаев, помнишь ли былое?») к 1835 г. (см. ПЗ, 1855 г., кн. I, стр. 161). Автор письма указывает на эту ошибку.
Гале де Кюльтюр дурно поступил... — Автор письма упрекает Герцена в том, что он обещал поместить в «Полярной звезде» отрывки из новой книги Гале де Кюльтюра, которым «оклеветан император Александр I и позорно очернен величайший из поэтов русских!» (см. примечание к стр. 208 наст. тома). В книге Кюльтюра «Nicolas etla sainte Russie», P., 1854, была раздута гнусная сплетня о полицейской расправе, якобы учиненной над Пушкиным за его вольнолюбивые стихи конца 10-х годов. В изложении Кюльтюра исполнителем распоряжений Александра I оказался в этом деле Милорадович. Во втором издании своей книги (1857 г.) Кюльтюр вынужден был изъять этот эпизод, вызвавший негодование русских читателей.
... как Фемистокл, говорит вам: «Бейте — только читайте». ‒ «Бей, но выслушай».
[72] квартальное обозрение (англ.). — Ред.