Примечания
Печатается по черновому автографу Герцена (ПД). Впервые, под заглавием «Записки академика Витберга, строителя храма Христа-Спасителя в Москве», опубликовано М. И. Семевским в «Русской старине». 1872, т. V, кн. I, стр. 16–32; кн. 2, стр. 159–192; кн. 4, стр. 519–582.
«15 июня 1836, Вятка» (очевидно, это дата начала работы над «Записками»), на л. 96 сбоку – его же рукой: «Владимир, ноября 16 д<ня>, 1838 г. А. Герцен». Положение этой даты в рукописи не дает оснований рассматривать ее как дату завершения работы над «Записками». Скорее всего Герцен сделал данную надпись, перечитывая рукопись «Записок» (о чем ниже). Перед отъездом за границу Герцен оставил рукопись «Записок» в Москве, у своего брата Егора Ивановича, в доме которого она была найдена в начале 70-х годов Т. П. Пассек (вместе с другими черновиками Герцена) и от нее поступила в редакцию «Русской старины». Рассказ Витберга доведен в «Записках» только до учреждения Комиссии по построению храма. После основного текста «Записок» следует несколько вставок, а за ними – заметка «О цепных мостах» (это заглавие приписано на полях), также написанная рукою Герцена. Заметка эта не является вставкой в основной текст, почему и печатается в виде приложения к «Запискам». В первоначальный замысел «Записок», несомненно, должна была входить трагическая история следствия над Витбергом и его осуждения. Неизвестно, прекратил ли Герцен работу над «Записками» или дальнейший текст утрачен.
Черновой характер сильно правленной и все же необработанной рукописи потребовал в нескольких местах введения в авторский текст связующих или поясняющих слов. Все такие слова взяты в угловые скобки. Исправления явных ошибок, описок и мелких погрешностей не оговариваются. Пропуски в тексте, не поддающиеся восстановлению, оговариваются в угловых скобках курсивом. Варианты текста, оставшиеся по недосмотру незачеркнутыми, а также вставки на полях рукописи, не имеющие точного прикрепления внутри текста, приводятся в подстрочных примечаниях. В целях облегчения восприятия текста произведена разбивка его на главы и добавочные абзацы.
Публикуя «Записки», М. И. Семевский высказал два взаимно противоречивых соображения о роли Герцена в их создании: 1) «Записки» написаны «совершенно под диктовку Витберга»; 2) Герцен «был не простым стенографом Витберга», но как-то «направлял <…> его рассказ» («Русская старина», стр. 17 и 581).
В архиве Витберга (хранится в ПД) не удалось обнаружить упоминаний о совместной работе над «Записками». В переписке Герцена такие упоминания имеются. Самое важное содержится в письме к Витбергу от 24 ноября 1838 г. «На днях, – сообщает Герцен, – я перечитывал известные вам тетради, которые мы вместе писали». Однако выражение «вместе писали» требует расшифровки. Изучение рукописи позволяет установить, что она возникла не в результате «механической» записи Герценом продиктованного ему текста. Рукопись – черновик, наглядно отражающий процесс совместной авторской работы. Для нее характерны зачеркивания, недописанные слова, всевозможные вставки, размеченные значками (нередко довольно путанно, с переходом на другие страницы и т. п.). Характерца правка, явно производившаяся в самом процессе писания: посреди фразы слово зачеркивается и тут же заменяется другим, которое стоит с ним рядом. При этом нередко вариант возникал прежде, чем первоначальное слово было дописано до конца. Книжный слог рукописи, многочисленные развернутые диалоги и целые диалогические сцены исключают также предположение о «стенографической» записи устного рассказа Вптберга. Авторское участие Герцена в работе над «Записками» подтверждается, с другой стороны, встречающимися в них выражениями, типичными для его романтическо-философской фразеологии 30-х годов. См., например, на стр. 389–390: «Весь стиль храма надлежало избрать в греческом характере, который своей правильностью и изящностью форм придавал возможное величие зданию, поражая своею простотою <…> Часто увлекался я то изящностью язычества греческого, то готизмом христианских храмов; очень понимал я, что готический храм, имеющий свое величие, произошел от желания христиан ярко отделить себя от всего языческого, но с тем вместе я не мог согласиться принять безотчетность готических форм преимущественно перед простотою и изящностью греческих. Мне казалось, что это однажды излившаяся красота, которая как бы превратилась в норму, осуществив идею изящного». Последняя фраза особенно напоминает философский язык молодого Герцена. Но и все приведенное рассуждение на архитектурно-исторические темы очень близко к аналогичным рассуждениям Герцена в его рукописях, относящихся к тому же периоду, когда создавались «Записки». Ср. в «Отдельных мыслях»: «Греция выразила полную идею изящного, ее архитектура всегда будет поражать самой простотой» (стр. 135). Или в наброске «У египтян более гордости…»: «Готизм, или тевтонизм, имеет какое-то сродство с духом мавританским…» (стр. 325).
Сопоставим еще одно место из «Записок» с текстом герценовского наброска «У египтян более гордости…»
«Записках»: «…сию форму <параллелограмма> я присвоил первому храму, названному храмом телесным <…> Этот храм долженствовал быть прислонен к земле так, как и тело человеческое прислонено к ней. Тремя сторонами находясь в горé, а с выходящей восточной стороны, с которой он принимал свет, и далее углубляясь в мрачность, <храм> оканчивался катакомбами» (стр. 386).
В наброске «У египтян более гордости…»: «Храм египетский (вообще) есть храм чисто земной, телесный, иссеченный в скале, углубленный, так сказать, в землю, мрачный с своими страшными пилонами <…>. Идея тайны, грозной, страшной, выражалась в мрачном фасаде» (стр. 326).
В приведенных параллельных текстах есть и буквальные совпадения, и, главное, стилистическая близость. Стиль «Записок» подтверждает активное участие Герцена в их создании.
На основании имеющихся данных нельзя точно восстановить процесс совместного создания «Записок». Но вот наиболее вероятное из возможных предположений. Витберг рассказывал о своей жизни (в несколько приемов), специально для Герцена, задумавшего увековечить историю его проекта. По ходу рассказа Герцен, повидимому, делал какие-то заготовки, заметки, содержавшие, в частности, фактические, даже технические подробности; затем писал (тоже в несколько приемов), пользуясь своими заготовками, а может быть, дополнительно и какими-то материалами Витберга. Такому предположению нисколько не противоречит герценовская формулировка в письме к Витбергу: «тетради, которые мы вместе писали». Эти слова нельзя, конечно, понимать буквально, в смысле вместе сочиняли каждую фразу.
В совместной работе Герцена и Витберга имелся важный последний этап. Еще Семевский отметил, что множество «вставок, весьма беспорядочно накиданных то на полях, то в разных местах текста, свидетельствуют о том, что рассказ неоднократно был читан Витбергу и он диктовал или рассказывал новые дополнительные подробности» («Русская старина», 1872, т. V, стр. 581). Действительно, многочисленные дополнения и вставки на полях большею частью имеют характер уточняющий: неоднократно, например, на полях приводятся цифры. Витберг, таким образом, как бы редактировал собственные «Записки». Вместе с тем в рукописи осталось много неразвернутых записей конспективного характера.
«Записок» неотделим от проблемы отношений, существовавших между ним и Витбергом. Влияние Витберга на Герцена часто преувеличивалось; им как бы старались оправдать идеалистические увлечения молодого Герцена. Но эти увлечения для Герцена вовсе не были признаком отказа от социально-политической проблематики. Развитие Герцена в период вятско-владимирской ссылки попрежнему совершалось под знаком оппозиционных и утопически-социалистических идей. Витберг же был далек от всякого политического протеста. Носитель архаического масонского мистицизма, в прошлом пользовавшийся покровительством мощной придворной партии Голицына, связанный с Лабзиным и другими видными представителями официального мистицизма 1810-х годов, – Витберг сталкивается с молодым Герценом, антикрепостником, приверженцем революционных традиций Рылеева и Пестеля, сосланным в Вятку в качестве «смелого вольнодумца, весьма опасного для общества». Это исходное политическое различие в конечном счете должно было определить расхождение по всем основным вопросам.
В личных и идейных отношениях Герцена с Витбергом трещина образовалась, повидимому, довольно скоро. Уже в сентябре 1837 г. Герцен пишет невесте о Витберге: «Я не имею больше сил утешать его; мы дальше, нежели были прежде, – одна симпатия страданий и таланта соединяет нас, в силу остальных идей нас делит огромное расстояние XIX века с XVIII». В письмах к Витбергу Герцен выражает и восхищение его творческим подвигом, и благодарность за отеческую поддержку в трудную минуту; но среди этих многочисленных писем нет ни одного, которое звучало бы как обращение ученика к духовному наставнику, где признавалось бы влияние Витберга-идеолога. Герцена интересуют не столько идеи и суждения Витберга, сколько его человеческая судьба. Судьба эта в восприятии молодого Герцена – материал для построения одного из основных романтических образов, образа художника, гения, затравленного толпой. В данном случае «толпа» равнозначна придворной и бюрократической черни, слугам Николая I. В атмосфере русского революционного романтизма подобный образ художника приобретал характер политического протеста.
Потрясенный судьбой Витберга, Герцен, очевидно, уговаривает его создать мемуары и берет на себя литературное воплощение замысла. Понятно, что творческая инициатива Герцена отнюдь не была свободна (поэтому «Записки» и отнесены в «Приложения»). Ему приходилось подчинять ее Витбергу, упорному и преданному своим идеям, фанатически сосредоточенному на определенном комплексе воспоминаний, которые ему во что бы то ни стало хотелось оживить. И все же в «Записках», несомненно, имеет место взаимодействие и внутренняя борьба двух начал – герценовского и витберговского.
Излагая содержание архитектурного проекта Витберга, Герцен, очевидно, вынужден был следовать вплотную за ходом мысли архитектора. Другую основную тему «Записок» – историю борьбы, успеха и гибели Витберга – Герцен мог трактовать свободнее. Здесь только и могло по-настоящему обнаружиться противоречие между двумя мировоззрениями, прежде всего между двумя политическими позициями. Витберг – политически лойялен; он считает себя жертвой, но не жертвой системы, а жертвой злоупотреблений. Свои неудачи он мыслит эмпирически, как следствие несчастного стечения обстоятельств. Для Герцена же трагедия Витберга была выражением социально-философской необходимости, поскольку она – результат столкновения художника с придворной бюрократической чернью. Если сопоставить «Записки» с дошедшими до нас письмами Витберга и с его «Автобиографией», написанной, очевидно, в конце тридцатых годов (напечатана в «Русской старине», 1876, т. XVII, кн. 9), то становится очевидным, что в «Записках» именно Герцен всячески выдвигал на первый план столкновения Витберга с «власть имущими». Отношения Витберга с Александром I в «Записках» трактуются как образец возвышенной независимости художника.
Бюрократической и академической черни в «Записках» противостоит образ Николая Ивановича Новикова. Витберг представил свой проект на суд Новикова как деятеля, стоявшего на высоких ступенях масонской иерархии; это явствует из диалогов Витберга и Новикова в «Записках». Но тут же в «Записках» мы находим восторженную характеристику Новикова – уже не масона, а выдающегося русского просветителя XVIII века, носителя передовой, гуманистической мысли. Эта характеристика деятельности Новикова очень близка, местами даже текстуально, к той, которую мы встречаем у зрелого Герцена (в частности, в очерке 1851 г. «О развитии революционных идей в России» и в заметке 1868 г. «Наши великие покойники начинают возвращаться»).
«Былом и думах» Герцен истолковал судьбу Витберга как трагедию преданного своей идее человека, попавшего в страшный самодержавно-чиновничий механизм. Но еще за двадцать лет до того им был намечен первый, романтический, вариант этой темы. Из вятских писем Герцена встает обобщенный образ художника, затравленного царем и чиновничьей чернью. Этот замысел, очевидно, был воплощен и в утраченном наброске «I Maestri». И, наконец, в приглушенной, ослабленной форме – поскольку творческая воля Герцена была несвободна – тот же образ дан и в «3аписках» Витберга, написанных рукою Герцена. Эта концепция отразилась, в частности, в заключительных, чисто герценовских словах рассказа «О цепных мостах»: «…в нашем отечестве являются часто идеи гениальные; но не имея поддержки ни от правительства, ни от общества, должны или гибнуть прежде рождения, или затеряться во тьме подьяческих форм и происков».
286. За этой на полях приписанной фразой следует: На фронт<оне> черт<ежи>…ибо не нашел… и чертежи Храма Солнца в Палерме. – ред.
знакомыми; наконец он просил меня помочь в расположении его дома, и по моему проекту был выстроен он у Спиридония.
В 1871 Каподистрия давал для меня обед, состоявший из весьма малого числа лиц, и там очень горячо убеждал издать описание храма; но я отговаривался теми усовершенствованиями, которыми я намерен еще заняться, и что еще не пришло время для публикации, которую он брал на себя. Кстати заметим, что тут присутствовал граф Воронцов, желавший, чтоб подобный храм в малом виде был воздвигнут у него в крымских имениях, но я не мог согласиться на это.
289. После слов: я нашел – в рукописи незаконченный вариант– ред.
290. Имеются в виду индийцы, индусы, – ред.
– в рукописи остался незачеркнутым вариант: – Ред.
292. Происки, интриги, от саbаlе (франц.). – ред.
293. Рядом с этой фразой приписано на полях: – ред.
– ред.
295. Вероятно, сюда относятся слова, внесенные в рукопись без точного указания места вставки: Впрочем, вопреки мнения, здесь приведенного, государя императора дорога сия была сделана. – ред.
296. Будь же тверд и веруй в бога, следуй его святой заповеди; я поведу тебя стезею радости, милостиво внемля твоей молитве (нем.). – ред.
298. Да, это в самом деле очень хорошо придумано (нем.) – ред.
299. Перечислены документы, которые, очевидно, предполагалось ввести в окончательный текст «Записок». – ред.
300. Документы при «Записках» не сохранились. – ред.
«Записках» не сохранился. – ред.
«Князь Александр Николаевич! Манифестом, данным в Вильне в 25-й день декабря 1812 года, возвестил я намерение соорудить в первопрестольном граде Москве храм во имя Христа Спасителя, вследствие чего и заложен сей храм октября 12 дня 1817 года на Воробьевых горах по утвержденному мною плану академика коллежского асессора Витберга. // Ныне для производства строения по сему плану и для распоряжения назначаемыми к тому денежными и другими пособиями признал я за нужное учредить комиссию из двух первенствующих и двух непременных членов: первенствующими членами сей комиссии повелеваю быть митрополиту московскому Серафиму и московскому военному генерал-губернатору князю Голицыну; непременными – коллежскому асессору Витбергу, в звании директора строения и экономической части, и одному советнику, который от меня впредь назначен будет. // Я поручаю вам привести сие в надлежащее исполнение и объявить о сем первенствующим членам комиссии. Пребываю вам всегда благосклонный Александр» («Полн. собр. законов Российск. империи», т. XXXVII, № 28. 347). – ред.
303. Приписано на полях: Ich hab'noch vergessen // Er kan bei miressen <3абыл еще прибавить – он может у меня столоваться>. – ред.
304. Сон Ломоносова. – ред.