Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "К"

1. Былое и думы. Часть вторая. Тюрьма и ссылка (1834–1838). Глава XIV

Входимость: 1. Размер: 40кб.

Часть текста: бульдога; большие челюсти продолжали сходство с собакой, к тому же они как-то плотоядно улыбались; старое и с тем вместе приапическое выражение лица, небольшие, быстрые серенькие глазки и редкие прямые волосы делали невероятно гадкое впечатление. Он сначала сильно намылил голову исправнику за дорогу, по которой вчера ехал. Исправник стоял с несколько опущенной, в знак уважения и покорности, головою и ко всему прибавлял, как это встарь делывали слуги: – Слушаю, ваше превосходительство. После исправника он обратился ко мне. Дерзко посмотрел на меня и спросил: – Вы ведь кончили курс в Московском университете? – Я кандидат. – Потом служили? – В Кремлевской экспедиции. – Ха, ха, ха! Хорошая служба! Вам, разумеется, при такой службе был досуг пировать и песни петь. Аленицын! – закричал он. Взошел молодой золотушный человек. – Послушай, братец, вот кандидат Московского университета; он, вероятно, все знает, кроме службы; его величеству угодно, чтоб он ей у нас поучился. Займи его у себя в канцелярии и докладывай мне особо. Завтра вы явитесь в канцелярию в девять утром, а теперь можете идти. Да, позвольте, я забыл спросить, как вы пишете? Я сразу не понял. – Ну, то есть почерк. – У меня ничего нет с собой. – Дай бумаги и перо, – и Аленицын подал мне перо. – Что же я буду писать? – Что вам угодно, – заметил секретарь, – напишите: А по справке оказалось. – Ну, к государю переписывать вы не будете, – заметил, иронически улыбаясь,...

2. Письма из Франции и Италии. Письмо седьмое

Входимость: 1. Размер: 32кб.

Часть текста: седьмое Неаполь, 25 февраля 1848 г. Я думаю, если б везде был такой воздух, такой климат и такая природа, то было бы гораздо меньше святых и мудрецов и гораздо больше счастливых и беззаботных грешников. С религиозной точки зрения нельзя допустить, чтоб люди жили на этом сладострастном берегу, и почем знать – может, усердные молитвы первых христиан много способствовали к извержению Везувия, погубившему Помпею и Геркуланум? В самом деле, здесь, в теплом, влажном, волканическом воздухе дыхание, жизнь – нега, наслаждение, что-то ослабляющее, страстное. Самый сильный человек делается здесь Самсоном, остриженным под гребенку, готовым на всякое увлечение и не способным ни на какое дело. Беда, если к тому же кто-нибудь докажет, что именно увлеченье-то и есть жизнь, а дела – вздор, что их совсем и делать не нужно… Переход от римской природы к неаполитанской до того поразителен, до того резок, что я хочу сказать несколько слов о маленьком переезде нашем. Печальная Кампанья со своими водопроводами и голубыми горами, пропадающими на горизонте, сменяется еще более печальными Понтинскими болотами; их все торопятся миновать, боясь маларии; сырая почва этих потных полей испаряет изнурительные и трудно излечимые лихорадки; даже стада становятся редки. И в то же время возле них степенные на вид и заброшенные города Велетри, Албано удивляют своим населением: это цвет романского племени, каждая женщина – тип правильной, классической красоты, каждый мужчина может служить моделью для художника, и что за грация в движениях, в позах, что за стройность! Вы этих людей знаете, например, по гравюрам с Робертовых картин. Вы, может, даже согрешили перед живописцем, находя некоторую театральность в положении лиц; нам это кажется оттого театральностию, что мы в вседневной жизни не привыкли видеть такие изящные формы, такую аристократическую породу...

3. Былое и думы. Часть пятая. Париж – Италия – Париж (1847–1852). Русские тени. II. Энгельсоны

Входимость: 1. Размер: 95кб.

Часть текста: я не слыхал. Человек, о котором идет речь, был мне близок, был мне дорог, он первый обтер глубокие раны, когда они были свежи, он был моим братом, моей сестрой. Она , вряд зная ли, что делает, отдалила его от меня. Он стал моим врагом… Весть о ее смерти опять вызвала их в памяти… Я взял тетрадь, писанную мною об них в 1859году, и, вместо псалтыря, прочел ее над покойниками. Долго думал я, печатать ее или нет, и недавно решил, что да. Намерение мое чисто, рассказ истинен. Не упрек хочу я бросить в их могилу, а вместе с читателем еще и еще раз проследить по новым субъектам всю сложную, болезненную сломанность людей последнего николаевского поколения. Château Boissiere, 31 декабря 1865. I В конце 1850 года в Ниццу приехал один русский с женой. Мне их указали на прогулке. Оба они принадлежали к чающим движения воды; он – худой, бледный, чахоточный, рыжевато-белокурый, она – быстро увядшая красота, истомленная, полуразрушенная, измученная. Лекарь, живший у одной русской дамы, сказал мне, что белокурый господин – лицеист, что он читает «Vom andern Uier», что он был замешан в деле Петрашевского и по всему тому желает со мной познакомиться. Я отвечал, что всегда рад хорошему русскому, тем больше лицеисту, да еще участвовавшему в деле, мало мне известном, но которое для меня было маслиной, принесенной голубем в Ноев ковчег. Прошло несколько дней, я не видал ни лекаря, ни нового русского. Вдруг как-то часу в десятом вечера мне подали карточку – это был он. Мы сидели с Карлом Фогтом в столовой; я велел гостя просить наверх в гостиную и прежде...