Поиск по творчеству и критике
Cлово "KLEIN"
Входимость: 2. Размер: 55кб.
Входимость: 2. Размер: 53кб.
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 97кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 55кб.
Часть текста: tägliche Sprache eines Volks ist nichts weniger als international. Dennoch haben Sie wohlgetan, einen Roman aus dem Volks-leben zu wählen. Derselbe hat in der letzteren Zeit eine gewisse Bedeutung in der russischen Literatur erlangt. Und, was sehr bemerkenswert ist, das ist, daß dieser Roman — nicht etwa Schäferroman oder Idylle, sondera sehr realist isch, mit einem patriarcbalen Charakter und voller Sympathie für den Bauern — unmittelbar auf den Roman der Ironie, der Verneinung, des Protestes, ja vielleicht des Hasses folgt. Das scheint mir ein Symptom von einer großen Veränderung in der Richtung der Geister zu sein. Sie wissen, daß in Rußland im Allgemeinen der Roman, die Komödie und selbst die Fabel, seit dem Anfang der europäisier-ten Literatur bei uns, also seit der Mitte des achtzehnten Jahrhunderts, den entschiedenen Charakter bitterer Ironie und spottender Kritik trugen, der nur durch die Zensur begrenzt wurde. Da war nichts Höfliches, nichts Gemütliches; wir haben niemals eine sentimentale Periode gehabt, ausgenommen der Zeit der Jugend von Karamsin, wo man die Romane à la Lafontaine übersetzte und nachahmte. Nichts, was einen antinationalen aufgedrungenen Charakter trug, hat seine Zeit überlebt, während die Komödien von von Wiesen, in einer viel früheren Zeit geschrie-ben, in der Erinnerung bleiben als Wahrheiten, als Zeugnisse für das Wesen ihrer Epoche. Die russische Literatur, d. h. die moderne Laien-Literatur, hat sich in der Minorität des Adels entwickelt, welche durch die Revolution Peter’s des Ersten vom Volke getrennt wurde. Die Existenz dieser Klasse des...
Входимость: 2. Размер: 53кб.
Часть текста: Leute. Beide meiden Den breiten staubigen Weg des Alltagslebens. Oehlenschläger. «Correggio» [59] . Всякий божий день являлся поздно вечером какой-то человек в один винный погреб в Берлине; пил одну бутылку за другой и сидел до рассвета. Но не воображайте обыкновенного пьяницу; нет! Чем более он пил, тем выше парила его фантазия, тем ярче, тем пламеннее изливался юмор на все окружающее, тем обильнее вспыхивали остроты. Его странности, постоянство посещений, его литературная и музыкальная слава привлекали целый круг обожателей в питейный дом, и когда иностранец приезжал в Берлин, его вели к Люттеру и Вегнеру, показывали непременного члена и говорили: «Вот наш сумасбродный Гофман». Посмотрим на эту жизнь, оканчивающуюся питейным домом. Жизнь сочинителя есть драгоценный комментарий к его сочинениям, но не жизнь германского автора, – для них злой Гейне выдумал алгебраическую формулу: «Родился от бедных родителей, учился теологии, но почувствовал другое призвание, тщательно занимался древними языками, писал, был беден, жил уроками и перед смертью получил место в такой-то гимназии или...
Входимость: 2. Размер: 3кб.
Часть текста: А. И. - Мейзенбуг М., 28 (16) марта 1859 г. 252. М. МЕЙЗЕНБУГ 28 (16) марта 1859 г. Фулем. 28 März. Park House. Liebe Malvida, Da haben Sie die Kinder— ich bitte um 2 Sachen, fahren Sie von dort ab um 9. Und lassen Sie Olga nicht viel essen. Sie hatte d Fieber — und jedes Mal hat sie die Meerkrankheit auf trockner Erde. 2 ens . Nun was sagen Sie jetzt von Kinkel? — Und Sie wollen noch schreiben? — Bedenken Sie hundertmal, ich kann meinen imprimatur nicht geben. — Wie klein, über alle Maßen klein und wie dumm — und mich mit Saffi zu schlagen. Oh, Ritter — Ritter! Warum hat denn der Jovis simplicitatis Ihren Artikel angenommen? Von meiner Seite keine Zeile. Freilich werden Sie meinen Brief nicht zeigen. Adieu. Перевод 28 марта. Park House. Дорогая Мальвида, вот вам дети — я прошу. о двух вещах: уезжайте оттуда в 9. И не давайте Ольге много есть. Она перенесла лихорадку — и теперь у нее все время морская болезнь на суше. 2 ое . Ну что вы теперь скажете о Кинкеле? — И вы все еще хотите писать? — Обдумайте это сто раз, я не могу вам дать свое imprimatur[161]. Как мелко, как в высшей степени мелко и как глупо — и бить меня вместе с Саффи. О, рыцарь — рыцарь! Почему же этот Jovis simplicitatis[162] принял вашу статью? От меня ни строчки. Разумеется, вы мое письмо никому не покажете. Adieu. Примечания Печатается впервые, по фотокопии с автографа (BN). Год написания определяется близостью содержания комментируемого письма и писем 250, 254 (выступление Кинкеля) и 251 (лихорадка Оли). [161] «в...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: Влад<имировичу> в «Писе». Я очень рад, что меня там не будет, — и вообще, несмотря на твое высокое покровительство, Женева мне противна... Здесь я чем больше живу — тем больше вживаюсь. Да, это удивительная полоса земли. A propos — что я писал о Путнее и что хвалил, во-первых, я забыл, а во-вторых, наверное, ничего не хвалил. Прошу тебя справиться. Как можно хвалить начало всех компликаций? Насчет общего житья — и думать нечего. Мало ли какие хорошие вещи могут мечтаться — неужели ты все еще не сообразил всю ширь невозможности. Сат<ин > на ярмарке — жена его собирается в Москву. Деньги, вероятно, вышлет (сегодня письмо) — если нет, то я могу вперед тебе прислать 500 фр. Сиречь тебе следует до 6000: 1150 от Саши 150 Приб. 500 1800, а если Сат<ин> пришлет достаточно, мой совет — возьми еще 700, тогда будет 2500 — а остальное оставь в экономии у меня на 1868 год. Ты знаешь, что Виргиния заплатила какие-то паршивые 1200 фр. (да еще бумажками — доллар в 3 фр. 76), из них я и могу прибавить 500 — и 500 детям. Если удастся Каппова программа, то я могу выиграть тысяч до 30-25 в капит<але>, а 5 т. в impuis[263] нас всех. Я, вероятно, 5 сент<ября> (4 — Лизино рожденье, напиши ей, она тебя очень...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: в которых люди понимают друг друга, чем больше, тем меньше остаются самими собою, а именно личная особность друга, женщины и дорога, ее-то мы и любим, и в них-то (т. е. в индивидуальностях) и расходимся. Тебе труднее решиться шагнуть, сделать скачок, нежели мучиться в болоте, страдать ложным положением у своего собственного очага; а мы удивляемся, как ты не предпочтешь кончить разом, оттого что по-нашему легче именно то, что по-твоему тяжеле. В этих случаях дело друга сострадать и быть совершенно страдательным лицом; иногда, как барон, сластить речь кой-каким крепким словцом, разгневаться, закричать, а потом приняться за трубку и смириться — перед слабостию. Ты, Огарев, самый сильный характер из всех мною знаемых людей, у тебя железная воля — слабости. — Удивительно, вот рядом с твоим письмом грамотка от Виссариона. Какая противуположность. У тебя тягостные обстоятельства разрешаются в какой-то милый юмор, и видишь ясно между грустных строк — спокойную и светлую подкладку, которой дела нет до скорби, у тебя под слезой — ребячья улыбка, и под улыбкой — ребячья слеза, у тебя широкое пониманье всего общечеловеческого и тупое непониманье всего частноогаревского. И у Вис<сариона> юмор, юмор...
Входимость: 1. Размер: 97кб.
Часть текста: Народный сход в St-Martin’s Hall. – D-r Müller.> Немецкая эмиграция отличалась от других своим тяжелым, скучным и сварливым характером. В ней не было энтузиастов, как в итальянской, не было ни горячих голов, ни горячих языков, как между французами. Другие эмиграции мало сближались с нею; разница в манере, в habitus’e удерживала их на некотором расстоянии; французская дерзость не имеет ничего общего с немецкой грубостью. Отсутствие общепринятой светскости, тяжелый школьный доктринаризм, излишняя фамильярность, излишнее простодушие немцев затрудняли с ними сношения непривыкших людей. Они и сами не очень сближались… считая себя, с одной стороны, гораздо выше прочих по научному развитию и, с другой – чувствуя перед другими неприятную неловкость провинциала в столичном салоне и чиновника в аристократическом кругу. Внутри немецкая эмиграция представляла такую же рассыпчатость, как и ее родина. Общего плана у немцев не было, единство их поддерживалось взаимной ненавистью и злым преследованием друг друга. Лучшие из немецких изгнанников чувствовали это. Люди энергические, люди чистые, люди умные, как К. Шурц, как А. Виллих, как Рейхенбах, уезжали в Америку. Люди кроткие по нраву прятались за делами, за лондонской далью, как Фрейлиграт. Остальные, исключая двух-трех вожаков, раздирали друг друга на...