Поиск по творчеству и критике
Cлово "TAX"
Входимость: 3. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 103кб.
Входимость: 1. Размер: 78кб.
Входимость: 1. Размер: 76кб.
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Входимость: 1. Размер: 108кб.
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 61кб.
Часть текста: no one to undertake its defence: not even the government. It is nevertheless a question of capital importance. Indeed, the whole Russian Question, for the present at least, may be said to be included in that of serfdom. Russia cannot make a step in advance until she has abolished slavery. The serfdom of the Russian peasant is the servitude of the Russian empire. The political and social existence of Western Europe formerly was concentrated in châteaux and in cities. It was essentially an aristocratic, or municipal existence. The peasant remained outside of the movement. The revolution took little thought of him. The sale of national property had no effect upon his condition, except to create a limited provincial bourgeoisie. The serf knew well enough that the land did not belong to him: he only looked for a personal and negative emancipation: an emancipation of the labourer. In Russia the reverse is the case. The original organization of that agricultural and communistic people was essentially democratic. There were no châteaux, very few towns, and those few nothing but large villages. No distinction...
Входимость: 1. Размер: 103кб.
Часть текста: и Москве в сентябре — октябре 1861 г., хотя «верно и характеристично» передавали происшедшее, но многое в них было «в значительной степени искажено». Автор корреспонденции указывал, в частности, что напечатанный в «Колоколе» «список студентов, сидящих в казематах, далеко не полон». К этому месту было сделано следующее примечание: У нас был помещен официальный список до числа. Аресты продолжались и после. — Ред. <ИЗВЕЩЕНИЕ> Считаем полезным известить наших читателей о чрезвычайном увеличении тайных членов у спб. почтового ведомства. Мы ожидаем их списка для того, чтоб скромная деятельность подпечатывания не осталась под спудом. АДРЕС MOCKOBCKHX СТУДЕНТОВ < вступительные строки и примечание> Нам пишут из Москвы, что текст адреса, помещенный в 117 л. «Колокола»— не тот, который трое студентов передали через флигель-адъютанта государю. Наш корреспондент прибавляет, что текст, у нас помещенный, действительно был предложен, но заменен следующим при отправлении депутатов. Далее следовал текст адреса, в котором, среди прочих просьб к императору, содержалась просьба и о том, чтобы студентам была дана «возможность опровергнуть унизительные для чести нашей слухи, изустно и печатно про нас распространенные». Слова «изустно и печатно» сопровождены следующим примечанием: В «Полиц. вед.» было напечатано, что студенты с палками напали на жандармов, что они были вооружены палками и кинжалами. Рассказывали гораздо хуже этого. АНТОЛОГИЯ ИЗ РУССКИХ ГАЗЕТ < вступительные строки и замечания > Генерал-майор князь М. Друцкой-Соколинский в качестве волынского губернатора отличился замечательно красноречивым циркуляром,...
Входимость: 1. Размер: 78кб.
Часть текста: явится воспользоваться учрежденным порядком , Генрих V – или Марраст – или Тьер – или этот несчастный солдат, который добродушно пошел из воинов в палачи и добросовестно казнит людей, журналы, законы, учреждения – – усталый народ примет с рукоплесканием кого б то ни было, ему хочется немножко покою, чтоб залечить раны, чтоб оплакать жертвы и заработать кусок хлеба для семьи. Из моей груди он не услышит упрека. Бедный, героический народ! В какие руки попались судьбы твои – Если б вы видели, какой он стал грустный, печальный после июньских дней. Иногда страшно становится ходить по улицам – там, где кипела жизнь, где громкая «Марсельеза» раздавалась с утра до ночи, где веяло старым воздухом девяностых годов, – там тишина, разносчик газет не смеет кричать, бледный блузник сидит перед своей дверью пригорюнившись, женщина в слезах возле него – они разговаривают вполслуха и осматриваются. К ночи все исчезает, улица пуста – и мрачный патруль подозрительно и мерно обходит свой квартал с заряженными ружьями и с дерзким, вызывающим видом, – гонимые работники отходят от неравного боя, уступают. Блуза почти исчезла на больших улицах, Национальная гвардия пыталась ее не пускать в Тюльерийский сад, как было при Людвиге-Филиппе. Пораженный народ терпит – потому что никто не знает меры, до которой идет беззаконие, доселе оно ни перед чем не останавливалось – но в душе его собирается мрачная горечь и такое желание куда б то ни было выйти из этого положения, – что он просится в Алжир. А знаете ли вы, что нет народу, который бы имел больше отвращения от переселения, как французы? Никогда террор 93 года не доходил до того, до чего дошел террор теперь. Не говоря уже о том, что характер, обстановка, причины – все розно, но я держусь за материальный факт насилия и меру его. Много голов пало на гильотине, много невинных – в этом нет сомнения, мы знаем их поименно. А кого...
Входимость: 1. Размер: 76кб.
Часть текста: настоящим прошли 63 и 64 годы, совершились страшные несчастия, раскрылись страшные правды. Не дружеский букет на гробе доброго старика в Париже, не плач на Гайгетской могиле нужны теперь, – не человек хоронится, а целый народ толкают в могилу. Его судьбе прилична одна горесть – горесть пониманья и, может, с нашей стороны один дар – дар молчания. Последние события в Польше вдохновят еще не одного поэта, не одного художника, они долго будут, как тень Гамлетова отца, звать на месть, не щадя самого Гамлета… Мы еще слишком близки к событиям Рукам, по которым текла кровь раненых, не идет ни кисть, ни резец: они еще слишком дрожат. Я назвал тогда главу эту «Польские выходцы»; справедливее было бы назвать ее «Легендой о Ворцеле», но, с другой стороны, в его чертах, в его житии так поэтично воплощается польский эмигрант, что его можно принять за высший тип. Это была натура цельная, чистая, фанатическая, святая, полная той полной преданности, той несокрушимой страсти, той великой мономании, для которой нет больше жертв, счета службы, жизни вне своего дела. Ворцель принадлежал к великой семье мучеников и апостолов, пропагандистов и поборников своего дела, всегда являвшихся около всякого креста, около всякого освобождения… Мне пришлось совершенно случайно перечитать мой рассказ о Ворцеле в Лугано. Там живет один из крепких старцев той удивительной семьи, о которой идет речь, и мы с ним вспомнили покойного Ворцеля. Ему за семьдесят, он сильно состарелся с тех пор, как я его не видал, но это тот же неутомимый работник итальянского дела, тот же фанатический друг Маццини, которого я знал десять лет тому назад. Вендетта за альпийскими скалами, сам поседевшая скала итальянского освобождения, он дожил в борьбе не только до исполнения половины своих надежд, но и до новых черных...
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: И «КОЛОКОЛ» Богомольная старушка в комедии Островского рассказывала любопытный факт о каком-то салтане Махнуте, который творил суд по неправде, так что и решение у него всякий раз выходило неправое. Издатель «Дня», отодвинувший на второй план г. Касьянова, сильно смахивает на этого Махнута. Конечно, г. Аксаков волен то же думать о нас, но на то есть третейский суд, и в этом случае довольно обширный, т. е. весь род людской. Суд по правде понятен всякому нормальному человеку, в какой губернии он бы ни родился, любит Москву или Петербург, ходит под благословение лапы римского, попа русского или белокриницкого владыки. Суд по неправде, как постукивание духов, доступен только верующим и посвященным. Правда обязывает до некоторой степени всякого человека, не лишенного здравого смысла и не награжденного смыслом больным. Вера не обязательна нисколько для ближнего, и сам г. Аксаков прекрасно доказал это в своем назидании кн. Августина Голицына. Издеваясь над раскольническими верованиями простого народа, он, несколько кощунствуя в монополь господствующей церкви, обзывает, не без остроумия, их догматы, их святую веру «фокус-покусами спасения» и в то же время прибавляет, что они могут быть совершенно искренны. Августин Голицын, вероятно, с своей стороны находит аксаковский синодальный фокус-покус подозрительной пробы, да на беду еще имеет за ...
Входимость: 1. Размер: 108кб.
Часть текста: (1852–1864). Глава Х. Camicia Rossa <Глава Х> Camicia Rossa [340] Шекспиров день превратился в день Гарибальди. Сближение это вытянуто за волосы историей; такие натяжки удаются ей одной. Народ, собравшись на Примроз-Гилль, чтоб посадить дерево в память threecentenary [341] , остался там, чтоб поговорить о скоропостижном отъезде Гарибальди. Полиция разогнала народ. Пятьдесят тысяч человек (по полицейскому рапорту) послушались тридцати полицейских и, из глубокого уважения к законности, вполовину сгубили великое право сходов под чистым небом и, во всяком случае, поддержали беззаконное вмешательство власти. …Действительно, какая-то шекспировская фантазия пронеслась перед нашими глазами на сером фонде Англии, с чисто шекспировской близостью великого и отвратительного, раздирающего душу и скрипящего по тарелке. Святая простота человека, наивная простота масс и тайные скопы за стеной, интриги, ложь. Знакомые тени мелькают в других образах – от Гамлета до короля Лира, от Гонериль и Корделий до честного Яго. Яго – всё крошечные, но зато какое количество и какая у них честность! Пролог. Трубы. Является идол масс, единственная, великая, народная личность нашего века, выработавшаяся с 1848 года, – является во всех лучах славы. Все склоняется перед ней, все ее празднует, это – очью совершающееся hero-worship [342] Карлейля. Пушечные выстрелы, колокольный звон, вымпела на кораблях – и только потому нет музыки, что гость Англии приехал в воскресенье, а воскресенье здесь постный день… Лондон ждет приезжего часов семь на ногах; овации растут с каждым днем; появление...
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Часть текста: следующего за л. 7, снизу вверх сделана запись рукою Герцена: «В редакцию „Современника”. Прошу особо напечатать экземпляров 50 или 100». Однако по цензурным условиям в тогдашней России, отразившимся и на тексте первого цикла (см. предисловие Герцена, стр. 8), «Письма с via del Corso» не были опубликованы. В третьем цикле – «Опять в Париже» – автор, как можно заключить из начала первого письма, уже в процессе создания отказался приспосабливать свои мысли к требованиям русской цензуры и обращался исключительно к своим друзьям. Правленные Герценом копии циклов «Письма с via del Corso» и «Опять в Париже» по частям пересылались московским друзьям с отъезжающими в Россию (М. Ф. Корш, П. В. Анненков и др.). Под влиянием большого успеха, выпавшего на долю его книги «С того берега» («Vom andern Ufer»), выпущенной в 1850 г. на немецком языке гамбургским издательством «Hoffmann und Campe», Герцен предпринимает аналогичное немецкое издание своих «Писем»: «Briefe aus Italien und Frankreich (1848–1849) von einem Russen, Verfasser des «Vom andern Ufer», Hamburg, Hoffmann und Campe, 1850». В этом издании, русский оригинал которого до нас не дошел, имеются по сравнению с первоначальным текстом композиционные изменения и значительные сокращения (так, «Письма из Avenue Marigny» в него совершенно не вошли), но расширено письмо от 1 июня 1849 г. (11-е по нумерации изданий 1855 и 1858 гг.). Перевод (на основе перевода, продиктованного Герценом) принадлежит Фридриху Каппу. Из письма Герцена к Якоби от 24 апреля 1850 г. известно, что корректур этого издания Герцен не читал и перевод оценил как «довольно плохой». Поэтому важнейшие варианты немецкого издания, отличные как от первоначальной, так и от окончательной редакций, печатаются в...
Входимость: 1. Размер: 53кб.
Часть текста: положения , ссылок без суда, тюремных заключений вне всяких прав, военносудных комиссий. Вероятно, чем-нибудь да кончится это тяжелое состояние, кто-нибудь явится воспользоваться учрежденным порядком – Генрих V, Людовик-Наполеон или этот несчастный солдат, который добродушно пошел из воинов в палачи и добросовестно казнит улицы, жителей, мысли, слова. Усталый народ примет всякого с рукоплесканием, ему хочется сколько-нибудь покоя, он все на жертву принес в июньские дни и все утратил, он хочет залечить раны, оплакать жертвы и заработать кусок хлеба. Бедный героический народ, в какие предательские руки ни попались бы судьбы его – из моей груди он не услышит упрека. Если б вы видели, какой он стал грустный, печальный после июньских дней. По улицам ходить страшно; там, где кипела жизнь, где громкая «Марсельеза» раздавалась середи других песен с утра до ночи, там теперь тишина – разносчик газет не смеет кричать, бледный блузник сидит перед дверью пригорюнившись, женщина в слезах возле него, они разговаривают вполслуха, осматриваясь. К ночи все исчезает, улица пуста, и мрачный патруль подозрительно обходит свой квартал с заряженными ружьями; блуза почти исчезла на бульварах, Национальная гвардия пыталась ее не пускать в тюльерийский сад, так, как это было при Людовике-Филиппе. Народ терпит – он побежден и знает своего победителя; он знает, что мещанин ни перед чем не остановится, что казаки и кроаты в сравнении с буржуазией – агнцы кротости, когда она победоносна, когда она защищает права капитала, неприкосновенность собственности. Народ терпит, но в душе его собирается мрачная злоба, тоска; невыносимость положения до того велика, что толпы работников просятся в Алжир; а вы знаете, что нет народа, который бы имел больше...