Поиск по творчеству и критике
Cлово "MAMAN"
Входимость: 4. Размер: 5кб.
Входимость: 2. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 61кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 5кб.
Часть текста: Что дела, папа? Не приедете ли вы летом или осенью? Здесь такая скверная погода, что мы и не видали весны, деревья распустились, а холодно как осенью и вовсе не пахнет весной. Непривлекательная страна по мне! — Говорят, что мы переедем отсюда через месяца два, нас задерживает леченье О<гарева>. Он должен видаться два раза в неделю с доктором; здоровье его удовлетворительно, до сих пор ни одного намека на припадки, тренье и леченье холодной водой продолжается и укрепляет его. — Может, нужно будет купаться в море, это будет и мне полезно. — Пишите же, cher père, все, что вы делаете; приедете ли?— Крепко, крепко вас обнимаю. Вся ваша N. Отчего же вы меня не балуете, chère maman? отчего вы так мало писали тот раз, а нынче и вовсе не написали. Как я рада, что Елена скоро собирается к вам, мне все будет легче думать, что вы вместе, и дети будут так ради! — Вы говорите, chère maman, больше писать вам об нашей жизни, но она приняла такой аккуратный вид, что писать об ней трудно. Мы живем в двадцати минутах расстояния от Ем<илии>. Поутру О<гарев> занимается по своему обыкновению, я пишу к вам или читаю (в книгах недостатка нет, Ем<илия> снабжает), мы завтракаем, когда О<гарев> едет в Лон<дон> к доктору, мы с Ем<илией> иногда едем тоже и тогда делаем в городе все порученья, расстояния здесь страшные, дальше чем от Ел<ены> до Астр<аковых>. Потом мы идем обедать к Ем<илии>, после обеда обыкновенно я играю с детьми, болтаю с Сашей. Тата меня очень полюбила, Оля меньше бывает со мной, это редко красивый и грациозный ребенок. О<гаров> учит Тату по-русски, а я гувернантку. Она читает и переводит со мной. После девяти часов, когда дети ушли спать, мы вместе читаем или болтаем, в одиннадцать часов идем домой. И всякий день почти то же; в воскресенье знакомые Ем<илии> собираются,...
Входимость: 2. Размер: 5кб.
Часть текста: время, когда мы опять будем вместе? Мы часто говорим об этом с Александром и без восторга не можем вообразить минуты свиданья. Я воображаю, милая мамаша, как вам грустно без Ивана Емануйловича и каково расстаться так надолго с Софьей Федоровной, знаю и то, насколько кротость ваша и преданность провидению могут смягчить эту грусть. Зачем же вы нас заставляете плакать над каждым письмом вашим, да, право, мы еще не можем всё привыкнуть к тому вниманью, которым вы дарите нас. Воспоминание ваше 9-го мая тронуло нас до глубины души. Да благословит вас бог, мамаша! — Сколько вопросов наделали вы мне, душечка моя, начну с самого ближайшего моему сердцу. Саша делает зубки, и уже более недели все хворает немножко. Няня у него есть, и прекрасная, бывши в Москве, мы ее взяли, только чтоб проводить нас до Петерб<урга>, думая искать здесь иностранку, но она вышла так хороша, так Саша полюбил ее — что мы оставили ее на год, простая русская девушка. Он начинает сам вставать на ножки, держась за стул, и говорит по-своему почти все, например, сахар — ах, рыба — иба, и тому подобное, вместо merci говорит мемси. К Евреиновой через час еду, дурная погода. Сашина болезнь и все хлопоты до сих пор не позволяли мне исполнить своего желания. Но наконец, слава богу, мы немножко устроились, я жду с нетерпеньем того время, когда наша жизнь польется опять тихо, стройно ‒ ‒ ‒ ‒ В прошлом письме, кажется, я описала вам довольно подробно о себе, после того мы были еще в домике Петра Первого. Боже мой, сколько дум и дум является на этом месте ‒ ‒ ‒ ‒ Теперь мы часто пользуемся посещениями Витберга, но скоро он оставляет Петербург затем, чтоб переселиться сюда совсем. Повторю и повторю опять; хорош...
Входимость: 1. Размер: 34кб.
Часть текста: что это так и должно быть; вне дома, то есть на конюшне и на гумне, Карп Кондратьич вел войну, был полководцем в наносил врагу наибольшее число ударов; врагами его, разумеется, являлись непокорные крамольники — лень, несовершенная преданность его интересам, несовершенное восвящение себя четверке гнедых и другие преступления; в зале своей, напротив, Карп Кондратьич находил рыхлые объятия верной супруги и милое чело дочери для поцелуя; он снимал с себя тяжелый панцирь помещичьих забот и становился не то чтобы добрым человеком, а добрым Карпом Кондратьичем. Жена его находилась вовсе не в таком положении; она лет двадцать вела маленькую партизанскую войну в стенах дома, редко делая небольшие вылазки за крестьянскими куриными яйцами и тальками; деятельная перестрелка с горничными, поваром и буфетчиком поддерживала ее в беспрестанно раздраженном состоянии; но к чести ее должно сказать, что душа ее не могла совсем наполниться этими мелочными неприятельскими действиями — и она со слезами на глазах прижала к своему сердцу семнадцатилетнюю Ваву, когда ее привезла двоюродная тетка из Москвы, где она кончила свое ученье в институте или в пансионе. Это уж не повару чета, не горничной — родная дочь, одна кровь течет в жилах, да и священная обязанность. Сначала дали Ваве отдохнуть, побегать по саду, особенно в лунные ночи; для девочки, воспитанной в четырех стенах, все было ново, «очаровательно, пленительно», она смотрела на луну и вспоминала о какой-нибудь из обожаемых подруг и твердо верила, что и та теперь вспомнит об ней; она вырезывала вензеля их на деревьях… Это было то время, которое холодным людям просто смешно, а у нас оно срывает улыбку, но не...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: от нас писем — куда же они девались? Я писала вам два, одно предлинное в начале дек<абря>, другим поздравляла вас с днем вашего рожденья и с праздниками — жаль, если пропали. (Посл<аны> 17 декаб<ря>). Рукой Н. А. Герцен: К Боготовской я писала, но твердо уверена, что успеха не будет, она, кажется, не расположена вовсе вступать в должность; тотчас сообщу вам ее ответ. И меня поразила кончина Ивана Петровича — боже мой! как грустно, куда ни оглянись, едва радость просвечивает сквозь мрак и тучи — жаль его, — вот и воспоминание 9-го мая смешалось с грустным воспоминанием, вот жизнь... и в нашем сердце с тех пор уж вырыты две могилки... глубоки и больны удары заступа... но да будет Его воля! Устала, друг мой, прощайте, передайте мое душевное почтение Ивану Емануйловичу, Софье Федоровне, поздравьте с Новым годом, и искреннее приветствие всему семейству вашему, душечку Володечку целую тысячу раз. Саша обнимает его и целует ваши ручки. Ваша Н. Герцен. Много благодарна Ольге И<вановне> Кожиной за память о нас, потрудитесь и от нас передать им почтение; удивительно, что Владимир мог приковать к себе Мих<аила> Ник<олаевича> Похвиснева. Мало могу я прибавить, милостивая государыня Юлия Федоровна, кроме повторения слов Гамлета: «Несчастия редко ходят в одиночку, а всегда толпою». — И между тем доколе человек жив, он все надеется, все чего-то ждет от будущего. — Последнее время было для нас нелегко. Неужели в феврале мы увидим вас? Дай бог! Как...
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Часть текста: — c'est une prédiction que tu nous fais, à nous et à toi le premier. — Penses-tu donc que j'aie pu douter un seul instant de ce qui m'attend? — répondit Ryléïeff. — Je suis convaincu que notre perte est imminente et qu'elle est nécessaire pour secouer de leur sommeil nos compatriotes endormis». Bestoujeff ajoute: «Chez lui ce n'était pas un élan généreux, ni l'entraînement d'un moment, c'étaient sa religion calme, sa conviction inébranlable». Il était présent lorsque Ryléïeff se sépara de sa mère, qui quittait Pétersbourg. L'idée de ne plus revoir son fils tourmentait la pauvre femme, elle ne pouvait se défaire du pressentiment qu'il allait à une perte sûre: «—Sois circonspect, mon ami, —lui disait-elle, — tu es si imprudent... Le gouvernement est soupçonneux, des espions sont partout aux aguets, et toi...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: сказал: -- Ну, дай ручку, я поцелую, не плачь. Но теперь уже я качала головой и показывала, что не хочу. Это мое первое воспоминание. Григорий Александрович всегда говорил: "Я люблю, когда дети плачут, потому что их тогда уносят" (франц.). -- но для меня он делал исключение; между нами с самого раннего моего детства была какая-то симпатия; я его любила почти столько же, как и отца. Мне труднее говорить о Григорье Александровиче, нежели о всех выдающихся личностях, с которыми судьба сталкивала меня на жизненном пути, потому что он прошел незаметно, хотя по оригинальному складу ума, познаниям, необыкновенной энергии и редкой независимости характера он был одним из самых выдающихся людей. Современники удивлялись ему. Если бы он родился на западе, то ему выпала бы на долю одна из самых выдающихся ролей в общественной жизни, а у нас в то время не было места таким личностям. Григорий Александрович был старше моего отца; в 1816 году он был уже офицером л. -гв. Семеновского полка, в 1820 году произведен...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: Ржевуский (имя зловещее в польской истории) и генерал-редактор «Северной пчелы» Н. И. Греч начинают плач двух Рогнед на гробе николаевской ценсуры. Соотечественник Костюшки и верный слуга Николая не мог удержать своего патриотического негодования, видя, что страдания русского солдата, этого мученика, обкрадываемого генералами, комиссариатом, полковником, ротным командиром, вахмистром, фельдфебелем, битого всеми штаб- и обер-офицерами, выходят на белый свет из-за стен казармы и возбуждают участие к этим невинным, осужденным почти на пожизненную каторжную работу. Ржевуский восстал против этой болтовни; он думает, что это касается до гонора, разрушает уважение к священному сану генералов... Так повествует нам «Аугсбургская газета». Уж эти ренегаты — Муравьевы, которые вешают; Ростовцевы, которые имеют энтузиасм и вес; Ржевуские, которые хотят заглушить усердием к царю крик голода изнуренного солдата и прикрыть виноградным листом верноподданнического гонора избитую спину его! В самом деле, Голицын в «Печатной правде» дельно заметил, что в этой звериной пещере «не сдобровать бушке барану». Отчего же все военные, которых мы видали, прекраснейшие, исполненные силы и энергии молодые люди, проросшие на свет, несмотря на то, что они служили лестницей, по которой всходил Иаков, несмотря на кадетскую стрижку мыслей под гребенку, — все они совсем не обижаются, что воров называют ворами, они сами говорят с омерзением об этих злоупотреблениях. Они даже не обиделись бы, если б, например, Лидерса отдали вместо очищения минеральной водой — очищению судом и промыли бы ему не только желудок, ...
Входимость: 1. Размер: 21кб.
Часть текста: я, – что, если Г<ервег> позволит, я велю сделать для себя копию. По моей бледности и по голосу Natalie поняла, что эти слова были и вызов, и свидетельство сильной внутренней бури. Она взглянула на меня, слезы были у нее на глазах. – Возьми ее себе! – сказала она. – Ни под каким видом, что за шалости. Больше мы не говорили. Новый, 1851, год мы праздновали у моей матери. Я был в сильно раздраженном состоянии, сел возле Фогта и, наливая ему и себе стакан вина за стаканом, сыпал остротами и колкостями; Фогт катался со смеху, Г<ервег> печально смотрел исподлобья. Наконец-то он понял. После тоста за Новый год он поднял свой бокал и сказал, что он одного желает: чтоб наступающий год был не хуже прошедшего , что он желает этого всем сердцем, но не надеется, напротив, чует, что все , все распадается и гибнет. Я промолчал. На другое утро я взял свою старую повесть «Кто виноват?» и перечитал журнал Любеньки и последние главы. Неужели это было пророчество моей судьбы – так, как дуэль Онегина была предвещанием судьбы Пушкина?.. Но внутренний голос говорил мне: «Какой ты Круциферский – да и он что за Бельтов – где в нем благородная искренность, где во мне слезливое самоотвержение?» И середь уверенности в минутном увлечении Natalie я был еще больше уверен, что мы померимся с ним, что он меня не вытеснит из ее сердца. …Случилось то, чего я ожидал: Natalie сама вызвала объяснение. После истории с акварелью...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: П. Огарева: 25/13 июля. Спасибо тебе, друг мой, за письмо. Натали в Гейдельберге, и потому я один могу воспользоваться случаем. Что же скажу я тебе? Я работаю насколько сил хватает и насколько этот поганый климат оставляет их. Постоянное давление на мозг водородо-электрической и вдобавок обугленной атмосферы очень надоедает. Все это время содержание воды в воздухе от 0,82 до 0,84, — что очень удобно для рыбы и очень грустно для человека. Но несмотря на это, я все же не унываю. До сих пор у меня еще не прошла ностальгия, и так бы хотелось обнять тебя и увидать родные места и нашу — аристократически — самую скверную губернию. Долго я говорил и думал о тебе. Друг мой, поезжай в Москву; в нашей губернии ты слишком одинок, а от промышленной деятельности пора отдохнуть; ты слишком хороший человек, чтоб нажить барыши. Меня, право, мороз пробирает, когда вдумываюсь — что ты там делаешь?.. Кругом соседи, внутренно, затаенно враги, а контрметры по хозяйству плохие помощники. Первым я, конечно, плачу той же враждой, а на последних не знаю даже сердиться ли. С чего им быть честными? Но из всех данных я одно думаю — тебе в Москве было бы легче, и ты, конечно, больше принесешь пользы уменьем говорить в Москве, чем в деревне. Подумай об этом. Я глубоко страдаю твоим одиночеством; так бы и полетел хоть на минутку отвести тебе душу моей безграничной любовью к тебе, — да вот что ж делать — взялся за гуж, не говори, что не дюж. Да по правде сказать — перестать тянуть гуж все равно, что перестать жить. Хороший человек доставит тебе это письмо; он тебе расскажет и об нас. Крепко обнимаю тебя и maman. Когда же я вам покажу Лизу? Лиза одно из самых отрадных явлений в человеческом...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: мог служить лучшим и полнейшим опровержением на знаменитую книгу Гуфланда «О продолжении жизни человеческой». 21 Он вел себя диаметрально противоположно каждой странице Гуфланда — и был постоянно здоров и румян. Одно правило гигиены он исполнял только: не расстраивал пищеварения умственными напряжениями и, может быть, этим стяжал право не исполнять всего остального. Строгий, вспыльчивый, жесткий на словах и часто жестокий на деле, нельзя сказать, что он был злой человек от природы; всматриваясь в резкие черты его лица, не совсем уничтожившиеся в мясных дополнениях, в густые черные брови и блестящие глаза, можно было предполагать, что жизнь задавила в нем не одну возможность. Четырнадцати лет, воспитанный природой и француженкой, жившей у его сестры, Негров был записан в кавалерийский полк; получая много денег от нежной родительницы, он лихо проводил свою юность. После кампании 1812 года Негров был произведен в полковники; полковничьи эполеты упали на его плечи тогда, когда они уже были утомлены мундиром; военная служба начала ему надоедать, и он, послужив еще немного и «находя себя не способным продолжать службу по расстроенному здоровью», вышел в отставку и вынес с собою генерал-майорский чин, усы, на которых оставались всегда частицы всех блюд обеда, и мундир для важных оказий. Когда отставной генерал поселился в Москве, которая успела уже обстроиться после пожара, перед ним открылась бесконечная анфилада дней и ночей однообразной, пустой, скучной жизни. Не было занятия, которым бы он умел или хотел заняться. Он ездил из дома в дом, поигрывал в карты, обедал в клубе, являлся в первом ряду кресел в театре, являлся на балах, завел себе две четверки прекрасных лошадей, холил их, учил денно и нощно словами и руками кучера, сам преподавал тайну конной езды форейтору… Так прошло года полтора; наконец кучер выучился сидеть на козлах и держать вожжи, форейтор выучился сидеть на лошади и...