Поиск по творчеству и критике
Cлово "QUESTO"
Входимость: 2. Размер: 8кб.
Входимость: 2. Размер: 24кб.
Входимость: 2. Размер: 43кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 8кб.
Часть текста: Виши. 17 окт<ября> 68. Vichy. Письмо твое пришло, и я, как разумеется, отвечаю тотчас. Обдумай, саго mio, сам все pro и contra, я тебе скажу мое мнение — но искренно, как друга и сына, уверяю, что не рассержусь, если ты найдешь, что иной путь лучше. Итак — по-моему, надобно бросить этой свинье отставку в рожу — он вас доймет всех, а потому лучше предупредить. Если это Parlatore — то напиши ему dignifide[116], гордо, но не грубо свирепое письмо — и брось службу. Видно (чего, впрочем, я и ждал), в Италии нет общественного мнения. Далее — что делать? — Отсутствие правильного места ведет к пустой и бесконтрольной жизни. Если ты можешь правильно провести в работе семестр в Берлине — это всего лучше для начала. В продолжение этого времени — слушай и храни это в тайне — постарайся узнать, можно ли тебе съездить в Россию; говорят, т. е. Карл Фогт мне говорил, что русский посол (кажется, Убри или что-то такое) в Берлине — порядочный человек. Поди к нему просто и скажи, кто ты, скажи, что политикой не занимаешься и хотел бы взглянуть на Россию, даже поискать там кафедры или занятья. Если ты сделаешь это быстро и если тебя обнадежили бы в легости визы, приезжай ко мне для изустных переговоров и советов. Химик — Алекс<ей> Алекс<андрович> — умер. Егор Ив<анович> спрашивает с участием о тебе и желает писем от меня и Таты. Твой приезд был бы очень важен — да, сверх того, ты мог бы узнать о положении костромского именья — все это я тебе расскажу изустно. Приехать в cas échéant[117] —...
Входимость: 2. Размер: 24кб.
Часть текста: sotto il regno di Nicolô. La sua morte et la guerra diedero una scossa terribile al Leviathan moscovita, trascinando nell’impulso paesani e Tzar, la letteratura e l’esercito. Alessandro II si presentò con una serie di tentativi di riforme e col progetto dell’emancipazione dei paesani; tuttavia niente è fatto sin’ora; e noi guardiamo inquieti ed afflitti, chiedendoci: si moverà egli o no il Leviathan del Settentrione? correra a dritta o a sinistra? Alessandro II, sebbene Tzar, è appunto l’uomo dell’età nostra; l’uomo d’un programma, d’una prefazione; somiglia esattamente a que’rivoluzionari d’un tempo non molto lontano, i quali si soddisfacevano di grandi parole, di discorsi da banchetti, e si davano beatamente ad intendere che, sol che annunciasero l’inaugurazione delia Repubblica universale, nѐ seguirebbe in un istante la solidarietà delle nazioni. Il figlio dell’uomo più prosaico del secolo, è un sognatore, e non sa bene ciò che si voglia. Fu educato da un poeta romantico; possiede aspirazioni e velleità; ma è privo di carattere e piange sovente; il che nulla vale pel posto che occupa. Indi i programmi splendidi e l’esecuzione meschina e monca, indi errori, tergiversazioni continue; difetto di franchezza e d’unità. Alessandro II, malgrado le migliori intenzioni del mondo, non farà niente: — niente di positivo, ben inteso; perchѐ una cosa resterà pure ad ogni modo, ed è questa, ch’egli ha...
Входимость: 2. Размер: 43кб.
Часть текста: Dalla condizione di paese quasi ignoto, la Russia passò a quella di paese mal noto. L'odio — quell'odio latente e ostinato che resulta dal timore, era tale che ogni uomo che osasse (e fra quelli era io) dire una parola a favore di quel Golia del Nord, trovava un David inesorabile fra gl'inglesi o fra i tedeschi, colla fionda in pugno. Si sapeva che la libertà e la civiltà erano naturalmente colà ove era il Bonaparte, e che quella crociata islamico-cattolico-protestante contro la czarodoxia cominciava l'èra della fratellanza dei popoli, della Germania libera, di Waterloo cancellato coll'opera degli stessi inglesi. Cosi pensava il volgo; ma è d'uopo dire che gli uomini gravi guardavano con occhio triste quella leggerezza di vecchio rimbambito, e cercavano di conoscere meglio quell'ignoto potere che vigoroso combatteva contro i suoi nemici collegati. La miglior prova ch'io possa produrre di tale asserzione, è la mia stessa esperienza. Non dimenticherò mai la premura affettuosa con cui voi, ed alrti uomini illustri come Victor Hugo, Michelet. Proudhon, Louis-Blanc mi deste la mano nel 1855 e m'incoraggiaste quando io cominciai la mia Rivista russa, «La Stella Polare» a Londra. A voi tutti pareva affatto ragionevole che un russo, sfidato nemico dell'assolutismo di S. Pietroburgo, fosse al tempo stesso sincero amico del suo popolo. Credo che dopo la guerra sarà lecito parlare della Russia senza eccitare sdegno e con maggior calma. La Russia dee necessariamente attirarsi l'attenzione della Europa. L'inerzia che squallida regna nell'Occidente, invita tutti, loro malgrado, a volger lo sguardo a sinistra e a...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: Письмо восьмое Рим, 3 марта 1848 Мы поспели и здесь к концу карнавала. Он шел вяло, плохо, все заняты другим, внимание всех обращено на иное, печальные вести из Ломбардии мешают маскам, moccoletti совсем не были. Сегодня заходил ко мне редактор «Эпохи» с вестью, что Париж вспомнил, что он Париж, что строят баррикады и дерутся. 4 марта утром. Ночью я был на маскараде в Тор-ди-Ноне. Часу во втором в одной ложе какой-то человек махал платком и подавал знак, что он хочет говорить; все обратились к нему. – Romani! [152] – закричал он. – Сейчас получена весть из Чивиты, что парижане выгнали Людовика-Филиппа, республика провозглашена! – Viva la Repubblica francese! Viva la Francia libera! [153] – закричали в зале. – Morte al caduto malgoverno, viva, viva sempre la Repubblica! [154] Во сне это или наяву? События с каждым днем густеют, становятся энергичнее и важнее, усиленный пульс истории постукивает лихорадочно, личные взгляды и ощущения теряются в величине совершающегося. Писать нет ни малейшей охоты. А потому прощайте. 20 апреля. Удивительное время. У меня дрожит рука, когда я принимаюсь за газеты, всякий день какая-нибудь неожиданность, какой-нибудь громовый раскат; или светлое воскресенье или страшный суд возле. Новые силы пробудились в душе, старые надежды воскресли, и какая-то мужественная готовность на все снова взяла верх. На днях я оставляю Рим. Расскажу наскоро, что здесь было в продолжение последнего месяца. Весть о провозглашении французской республики сильно потрясла всю Италию, Рим явным образом становился республиканским городом. А Пий IX в это время издавал тощую и уродливую конституцию – troppo tardi, st. padre, troppo tardi! [155] Она была принята холодно, она не удовлетворяла ни прогрессистов, ни иезуитов. Григорианцы кричали против нее так же громко, как друзья Маццини. Одна золотая посредственность была довольна, – я говорю о либералах, о тех либералах, которые, как...
Входимость: 1. Размер: 31кб.
Часть текста: его поход в Лондон. Желая пополнить этот пробел, мы расскажем его. В начале 1863 года какой-то старик явился в нашу типографию в Лондоне и, после разных приготовлений и околичнословий, сказал Чернецкому, что у него есть тетрадь каких-то отрывков, не пропущенных цензурой, что он хотел бы дать их мне, но боится, что я окружен шпионами. Он спрашивал, не возьмется ли Чернецкий их передать. Чернецкий обещал ему сказать мне и советовал просто заехать в Orsett-house. Он отказался... Несколько раз приходил в типографию, брал книги и «Колокол» и наконец все-таки решился, несмотря на опасность, ехать ко мне. Два раза он не застал меня, я поехал к нему. Наружность Хотинского (он же по-русски был в грязном, засаленном халате нараспашку и в грязном белье) очень не понравилась мне. Он был учтив до униженья, шамшил беззубые комплименты, не мог прийти в себя от радости, от волнения, что видит меня. И вдруг начал мне рассказывать, что и он на старости лет гоним, что его призывали в III отд. за какие-то стихи в пользу студентов; потом, чтоб похвастать поэтическим дарованием своим, стал мне декламировать отвратительно циническое стихотворение à la Barkoff. Когда он кончил, я промолчал и не улыбнулся. Он несколько сконфузился и заметил, что он эти стихи читал Потапову в свое оправдание в III отд. «И, верно, с успехом», — прибавил я. Что это — просто ли развратный плюгавый старичишка, вырвавшийся из общества, в котором «оправдываются» похабными стихами, или хуже? Во всяком случае я решился быть с ним очень осторожным. Вечером, в одно воскресенье, он явился ко мне; я предупредил всех, что я за него не отвечаю. Он расспрашивал о русских и поляках и показался мне до того подозрительным, что я его шутя спросил во второе посещение: «А что, как вы думаете, следует или не следует колотить шпионов, если подвернутся?» — «Что за доказательство — колотить, — отвечал ...
Входимость: 1. Размер: 134кб.
Часть текста: Искандера (1847–1852). Издание второе Н. Трюбнера. London, 1858. Подпись под предисловием: И-р. Первоначальная редакция (см. раздел «Другие редакции») состоит из трех циклов, которые создавались в течение 1847–1848 годов. Цикл «Письма из Avenue Marigny» был опубликован в 1847 г. в журнале «Современник». Второй цикл – «Письма с via del Corso» – дошел до нас в виде авторизованной копии, написанной рукою М. К. Рейхель. Этот цикл также предназначался Герценом для «Современника»; на обороте пустого листа, следующего за л. 7, снизу вверх сделана запись рукою Герцена: «В редакцию „Современника”. Прошу особо напечатать экземпляров 50 или 100». Однако по цензурным условиям в тогдашней России, отразившимся и на тексте первого цикла (см. предисловие Герцена, стр. 8), «Письма с via del Corso» не были опубликованы. В третьем цикле – «Опять в Париже» – автор, как можно заключить из начала первого письма, уже в процессе создания отказался приспосабливать свои мысли к требованиям русской цензуры и обращался исключительно к своим друзьям. Правленные Герценом копии циклов «Письма с via del Corso» и «Опять в Париже» по частям пересылались московским друзьям с отъезжающими в Россию (М. Ф. Корш, П. В. Анненков и др.). Под влиянием большого успеха, выпавшего на долю его книги «С того...