Поиск по творчеству и критике
Cлово "VOGUE"
Входимость: 1. Размер: 68кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 102кб.
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Входимость: 1. Размер: 109кб.
Входимость: 1. Размер: 102кб.
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Входимость: 1. Размер: 85кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 68кб.
Часть текста: просвещения, встретился с известным литератором П. В. Долгоруковым. – «Здравствуйте, Александр Васильевич», – говорит Долгоруков. – «Мы больше с вами не знакомы», – отвечает просвещение, приподняв шляпу. Долгоруков ему в ответ… Мало ли чем старые знакомые могут заключить свое знакомство, когда один говорит «здравствуйте», а другой по казенной надобности отвечает «мы с вами больше не знакомы». Не все звучно в печати, что звучно viva voce! Окончивши знакомство, Головнин уехал из Интерлакена, не окончивши курса. Это приобретет ему большую популярность между студентами, находящимися в том же положении. История эта сделала сенсацию , многие из русских оставили Интерлакен, кто поехал в Тун, кто в Бриенц. Одни финансы в таком расстроенном состоянии, что Рейтерн остался долечивать их горными вершинами. Головнинская встреча с Долгоруковым была вторая неудача для бедного министра просвещения в нынешнем году. Мне рассказывали, что несколько месяцев тому назад он взялся ходатайствовать о Константине Николаевиче перед Катковым. Головнин хотел выхлопотать для Каткова, если он положит гнев на милость, какие-то льготы при пересылке по почте «Московских ведомостей». Катков соглашался оставить в покое великого князя, но требовал для себя, сверх почтовой льготы, не в пример прочим, бесцензурности – на том, вероятно, основании, что он, как Сусанин, спас царский дом от поляков и, следовательно, имеет право на то, чтоб быть «вольным газетопашцем». Головнин похлопотал – не удалось. Сусанин наш подождал, – толку нет, он и пошел снова намекать и...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: Milan et aller de là à Como, Lugano — cela sera autant de Pris jusqu'au novembre. Mon désir n'était pas exorbitant, ma demande sincère — la lettre d'Olga m'a prouvé que c'est «troppo tardi» — c'est un coup rude. Je l'avoue. Et il me semble que je ne me serai pas hâté de l'envoyer si j'étais à votre place. — Au fond, qu'est-ce que j'ai demandé? Un mois d'entrevue — pour venir un peu à l'unisson. — Il y a une pièce française en vogue maintenant, Miss Multon. C'est une femme très coupable qui a des enfants. Son ci-devant mari — s'est marié à une autre. Miss Multon — veut ses enfants, le mari refuse... mais son inhumanité ne va pas plus loin: «Chaque année les enfants — iront passer chez vous une partie de l'été». J'ai demandé un mois. Aussi désirai-je voir Olga seule, même sans Tata — le trop de personnes ne permet pas le travail du rapprochement. Elle voit en cela un empiète ment sur vos droits — je ne le pense pas. C'est moi qui lui disais qu'elle doit voir en vous sa seconde mère — mais cela n'est pas une raison de ne pas connaître son père, et en vérité je ne conçois pas pourquoi on ne peut quitter sa mère — pour un mois. Olga est dans une position exceptionnelle, elle ne parle pas ma langue, elle ne saura donc pas — même en lisant ce...
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Часть текста: Russe de l’Italie Réminiscences de 1850-52 Premiere lettre 30 juin 1850 Nice Me voilà encore une fois à Nice si chaude, si aromatique, si calme et maintenant complètement déserte. …Il y a deux années et demie, j’avais entrevu Nice, je cherchais alors des hommes, les grands centres de mouvement, d’activité; beaucoup de choses étaient neuves pour moi, m’attiraient, me préoccupaient. Plein d’indignation, je pouvais encore me réconcilier. Plein de doutes, je trouvais encore des espérances au fond de mon cœur. Je me hâtai de quitter la petite ville ayant à peine jeté un coup d’œil distrait sur ses environs si pittoresques. Le bruit solennel del Risorgimento se répandait par toute la péninsule… Je ne pensai qu’à m’arracher au plus vite de Nice pour aller à Rome. C’était vers la fin de 1847… Maintenant je reviens à Nice, la tête baissée comme le pigeon voyageur de la fable, ne cherchant qu’un peu de repos. Maintenant je m’éloigne des grandes cités, je fuis leur activité incessante, qui ne produit rien de plus en Occident ...
Входимость: 1. Размер: 102кб.
Часть текста: не трудно. – Вы молоды, – сказал я ему, – крепки, что же вы не ищете работы? – Никто не дает. – Отчего? – Нет никого знакомого, кто бы поручился. – Да вы откуда? – С корабля. – С какого? – С испанского. Меня капитан очень бил, я и ушел. – Что вы делали на корабле? – Все: платье чистил, посуду мыл, каюты прибирал. – Что же вы намерены делать? – Не знаю. – Да ведь вы умрете с холода и голода, по крайней мере наверно схватите лихорадку. – Что же мне делать? – говорил негр с отчаянием, глядя на меня и дрожа всем телом от холода. «Ну, – подумал я, – была не была, не первая глупость в жизни». – Идите со мной; я вам дам угол и платье, вы будете чистить у меня комнаты, топить камины и останетесь сколько хотите, если будете вести себя порядком и тихо. Se no – no [522] . Негр запрыгал от радости. В неделю он потолстел и весело работал за четырех. Так прожил он с полгода; потом, как-то вечером, явился перед моей дверью, постоял молча и потом сказал мне: – Я к вам пришел проститься. – Как так? – Теперь довольно , я пойду. – Вас кто-нибудь обидел? – Помилуйте, я всеми доволен. – Так куда же вы? – На какой-нибудь корабль. – Зачем? – Очень соскучился, не могу; я сделаю беду, если останусь, мне надобно море. Я поезжу и опять приеду, а теперь довольно. Я сделал опыт остановить его, дня три он подождал и во второй раз объявил, что это сверх сил его, что он должен уйти, что теперь довольно. Это было весной. Осенью он явился ко мне снова тропически раздетый; я опять его одел, но он вскоре наделал разных пакостей, даже грозил меня убить, и я был вынужден его прогнать. ...
Входимость: 1. Размер: 6кб.
Часть текста: «Вот что пишут в „National Zeitung" о причине исключения принца Евгения Лейхтенбергского из гвардии. Молодой человек имел здесь с начала зимы любовную связь (unterhielt seit Beginn des Winters hier eine Liebschaft) с французской актрисой namens Летисье. Незадолго до отъезда в. княгини Марии (графини Строгоновой) в апреле месяце во Флоренцию молодой человек, за которого мать заплатила все долги, обещал ей от Летисье отстать (von der Letissier zu lassen)» — но родительский подкуп не удался, и молодой человек «слова не сдержал, за то и был, под каким-то военным предлогом, содержим под домашним арестом. Мать, вероятно, его здесь (в СПб.) оставила, уезжая сама, в уверенности, что надзор за ним будет строже». Арест за любовь, арест по фальшивой причине, за это следует отдать под суд начальников нежного герцога. «Indes[160] два дня после смерти наследника, когда весь свет здесь был занят этим событием», — это не так-то глупо, разумеется, тогда и следует бежать, когда сторожа другим заняты, — «принц обманул чиновников железной дороги и уехал за границу в сопровождении актрисы». Et vogue la galère[161] — на душе легче, пусть молодые люди пожуируют. Но на беду у нас, как у Ноздрева, и по эту сторону границы Россия и по ту Россия и та же полиция. «На одной прусской станции (Магдебург, думаю я, т. е. не я, а немец “Национ. газеты") принц был приглашен королевским адъютантом выйти на минуту из вагона» — герцог опростоволосился и забыл, что на минуту выходят люди из вагона по собственному желанию, а не по высочайшему королевскому приглашению [162] . — «Герцог только что из вагона — свисток», и полетела моя Летисье одна в Париж. Каковы шалуны! «Одна — jedoch mit der ihr anvertrauten...
Входимость: 1. Размер: 109кб.
Часть текста: de la Russie officielle, «de l'empire des façades», on ne voyait que des pertes, une réaction féroce, des persécutions inhumaines, un redoublement de despotisme. On voyait Nicolas entouré de médiocrités, de soldats de parades, d'Allemands de la Baltique et de conservateurs sauvages, lui-même méfiant, froid, obstiné, sans pitié, sans hauteur d'âme, médiocre comme son entourage. Immédiatement au-dessous de lui se rangeait la haute société qui, au premier coup de tonnerre qui éclata sur sa tête après le 14 décembre, avait perdu les notions à peine acquises d'honneur et de dignité. L'aristocratie russe ne se releva plus sous le règne de Nicolas, sa fleuraison était passée; tout ce qu'il y avait de noble et de généreux dans son sein était aux mi-Qes ou en Sibérie. Ce qui restait ou se maintint dans les bonnes grâces du maître, tomba à ce degré d'abjection ou dе servilisme qu'on connaît par le tableau qu'en a tracé M. de Custine. Venaient ensuite les officiers de la garde; de brillants et civilisés ils devinrent de plus en plus des sergents encroûtés. Jusqu'à l'année 1825, tout ce qui portait l'habit civil reconnaissait la supériorité des epaulettes. Pour être comme il faut, il fallait avoir servi une couple d'années à la garde, ou au moins dans la cavalerie. Les officiers étaient l'âme des réunions, les héros des fêtes et des bals, et, pour dire la vérité,...
Входимость: 1. Размер: 102кб.
Часть текста: [685] V. Hugo. Я всегда с каким-то трепетом, с каким-то болезненным наслаждением, нервным, грустным и, может, близким к страху, смотрел на письма людей, которых видал в молодости, которых любил не зная, по рассказам, по их сочинениям – и которых больше нет. Недавно я испытал это еще раз, читая письма Карамзина в «Атенее» и Пушкина в «Библиографических записках». Дни целые они были у меня перед глазами, и не только они, но тогдашнее время, вся их обстановка, как я ее помнил, как я ее читал, воскресла с ними – вместе с 1812 г. и 1825 – император Александр, книги, костюмы. Как сухие листы, перезимовавшие под снегом, письма напоминают другое лето, его зной, его теплые ночи, и то, что оно ушло на веки веков, по ним догадываешься о ветвистом дубе, с которого их сорвал ветер, но он не шумит над головой и не давит всей своей силой, как давит в книге. Случайное содержание писем, их легкая непринужденность, их будничные заботы сближают нас с писавшим. Жаль, что не много писем уцелело у меня. Моя жизнь прибивала меня к разным берегам, к разным слоям, я с многими входил в сношения, но три полицейских нашествия: одно в Москве и два в Париже, отучили меня от хранения всякого рода писем. Уезжая в 1852 из Италии и думая пробраться через смирительную империю, я сжег много дорогого мне и как бы в вознаграждение получил в Лондоне несколько пачек писем, оставленных мною в Москве. С 1825 года события несущейся истории начинают зацеплять больше и больше и наконец совсем увлекают в широкий поток общих интересов. С тем вместе прозелитизм, страстная дружба, вызывает на переписку; она растет и делается какой-то движущейся, раскрытой исповедью… все закреплено, все помечено в письмах и притом наскоро, т. е. без румян и прикрас, и все остается, оседает и сохраняется, как моллюск, залитый кремнем, как бы для того, чтоб когда-нибудь свидетельствовать на...
Входимость: 1. Размер: 11кб.
Часть текста: je n’ai rien à dire contre Tata — elle ne sera pas une Rose Bonheur — mais elle aura «Les bonheurs et les roses» d’un développement humain. Quant à Lise — c’est un enfant prodigieux — elle corrige par sa capacité — l’éducation fiévreuse à bâtons rompus, elle a une intelligence si forte et une mémoire si facile que c’est étonnant. Si on pouvait avoir une influence salutaire — on pourrait beaucoup faire. Au mois d’avril arrivent les Sat à Berlin. N y va. Ensuite rien de positif. Nous — c’est à dire vous et moi — nous nous verrons dans tous les cas à Como ou ailleurs. La grande cause qui met encore un obstacle dans les roues c’est Ogareff. Décidément l’organisme est trop cassé. Depuis votre dernier départ (et il était bien mauvais) il a fait un progrès désolant dans le mal. Parfois — tout son génie spontané, profond, toute sa poésie — sont là. Mais il travaille peu, le sent et se désole. C’est un spectacle si navrant... si noir. Le laisser longtemps seul serait pour moi impossible. Maintenant un mot concernant Alex . Moi, je suis tout à fait pour la spécialisation — mais pour être spécialiste il faut deux choses — la science en général, et des...
Входимость: 1. Размер: 85кб.
Часть текста: – были там [же] и несколько [славных] русских офицеров [они делали Крымскую кампанию и были большие энтузиасты], больших энтузиастов. Один из них – наиболее горячий [красноречивый], прощаясь, вывел меня в сад и сказал мне, обнимая меня: «Если вам занадобится когда-нибудь – зачем-нибудь человек безусловно преданный вам, не забудьте меня. Иду на все – лишь бы вы указывали путь – помните это…» «Сохраните себя и в своей груди те мысли, те чувства, которыми вы теперь полны». [– Если, говорил он,] – «Об этом не заботьтесь, – отвечал он [несколько трагически], – эти чувства проводят меня до гроба, и если вы услышите когда-нибудь что-нибудь такое обо мне… [такое, – вы понимаете, – что вас заставит усомниться во мне] – пишите ко мне и напомните [только] наш разговор» – и он [растроганный] сжал меня в объятиях своих. Пять лет спустя – Сераковский был давно повешен, часть [офицеров] молодых людей вышли в отставку, другую отставили. [Россия была под темным террором. Двое из офицеров] Один из моих приятелей, бывших тогда у меня, встретил в [Михайловском] театре [одного, именно того, который так] безусловно отдававшегося мне энтузиаста. Энтузиаст был...