Поиск по творчеству и критике
Cлово "NOW"
Входимость: 4. Размер: 61кб.
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 131кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 138кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 61кб.
Часть текста: because it has not been defended with the fierce tenacity of Transatlantic slaveholders. For it is to be remarked, that although many of the rich landholders in Russia passionately desire the maintenance of serfdom, no one is found to justify the institution ‒ no one to undertake its defence: not even the government. It is nevertheless a question of capital importance. Indeed, the whole Russian Question, for the present at least, may be said to be included in that of serfdom. Russia cannot make a step in advance until she has abolished slavery. The serfdom of the Russian peasant is the servitude of the Russian empire. The political and social existence of Western Europe formerly was concentrated in châteaux and in cities. It was essentially an aristocratic, or municipal existence. The peasant remained outside of the movement. The revolution took little thought of him. The sale of national property had no effect upon his condition, except to create a limited provincial bourgeoisie. The serf knew well enough that the land did not belong to him: he only looked for a personal and negative emancipation: an emancipation of the labourer. In Russia the reverse is the case. The original organization of that agricultural and communistic people was essentially democratic. There were no châteaux, very few towns, and those few nothing but large villages. No distinction existed between the peasant and the citizen. The rural commune, as it still exists, is the exact image of the great communes of Novgorod, Pskow, Kiev. Moscovite centralization, indeed, destroyed the autonomy of the towns: but the humble word commune preserved its self-government, its trial by jury, its justices of the ...
Входимость: 2. Размер: 12кб.
Часть текста: 368». Dans ce fragment lui-même se trouve le passage que voici: «But thèse noisy philantropists, such as Herzen and even Tourgueneff illustrate their character by selling their serfs, which they could have individually emancipated, and now they are abroad preaching emancipation — and living on the money derived from the sale». (Traduction: «Mais ces bruyants philantropistes, tels que Herzen et même Tourguéneff[171] illustrent leur caractère en vendant leurs serfs, qu’ils auraient pu émanciper individuellement, et maintenant ils sont à l’étranger prêchant l’émancipation — tout en vivant sur l’argent tiré de la vente». ) Je déclare formellement que tout ceci est une calomnie; que je n’ai jamais, ni avant mon départ de la Russie, ni depuis, vendu une terre quelconque, habitée ou non habitée, un serf quelconque de quelque dénomination que ce soit. Bien plus, non seulement je n’ai jamais vendu de propriété seigneuriale, mais je n’en ai jamais rien hypothéqué, rien transmis, rien cédé et je n’ai fait ni vente simulée, ni acte détourné quelconque, ayant pour but la vente d’un serf ou d’une terre habitée. Cela n’est pas tout. En 1846 — après la mort de mon père, — j’entrai en possession de deux maisons, situées à Moscou, d’un capital déposé à la Banque Impériale, et d’une...
Входимость: 1. Размер: 131кб.
Часть текста: наша была неловка. Слишком много черного было со мною с тех пор, как мы не видались. Если человек не хвастает своими бедствиями, то он их стыдится, и это чувство стыда всплывает при всякой встрече с прежними знакомыми. Не легко было и ей. Она подала мне руку и повела меня в парк. Это был первый старинный английский парк, который я видел, и один из великолепнейших. До него со времен Елисаветы не дотрогивалась рука человеческая; тенистый, мрачный, он рос без помехи и разрастался в своем аристократически-монастырском удалении от мира. Старинный и чисто елисаветинской архитектуры дворец был пуст; несмотря на то, что в нем жила одинокая старуха-барыня, никого не было видно; только седой привратник, сидевший у ворот, с некоторой важностью замечал входящим в парк, чтоб в обеденное время не ходить мимо замка. В парке было так тихо, что лани гурьбой перебегали большие аллеи, спокойно приостанавливались и беспечно нюхали воздух, приподнявши морду. Нигде не раздавался никакой посторонний звук, и вороны каркали, точно как в старом саду у нас в Васильевском. Так бы, кажется, лег где-нибудь под дерево и представил бы себе тринадцатилетний возраст… мы вчера только что из Москвы, тут где-нибудь неподалеку...
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: 5 декабря (23 ноября) 1864 г. Париж. Рукой Н. А. Тучковой-Огаревой: 15, Rue du Colisee, Champs Elysées. Милая моя Тата, вот неделя, как Леля занемогла. Ты знаешь, что в суб<боту> на воскресенье она оставила нас. Что это была за неделя, от старой Натали камня на камне не осталось. К счастью, Г<ерцен> был с нами — что он вынес, это сверх человеческих сил. С первого дня болезни мы стояли у постели этого изумительного ребенка и были оба подавлены величием болезни и кончины. Я вижу ее, кроткую, терпеливую, великую в самом деле, я слышу ее голос, потом ее шепот, в последний день я прикладывала ухо к ее ротику, чтоб расслышать ее слова без звуков — о Тата, Тата, это великое испытание присутствовать при таких страданиях — и ни одной жалобы, ни одного крика — а агония была недосягаемая, она стала дышать так часто и все меняла место, то ложилась ко мне на руки на постели, то я ходила с ней по комнате, то ей хотелось взглянуть на народ в окно, то она шепотом просила шляпу, пальто, судорожно прижимала их и спешила куда-то. Иногда она куда<-то> далеко смотрела и глаза ее выражали неимоверное страдание, она прижималась ко мне и шептала: «I am afraid, I am afraid»[174]. Я говорила, что я с ней, что я хочу тоже идти, и она успокоивалась. Когда стало невыносимо тошно, она только повторяла «мама» тысячу раз, звучало это слово мукой невыносимой, мольбой — и звучала ее вечная непонятная любовь ко мне. Если я здорова телом после этого, так это потому, что я деревянная или смерть сама отпрянула от меня. Наконец она перестала так двигаться, легла тихо на свою ручку головой на мое плечо и спокойно сказала: «I am going to sleep now»[175], тогда я ей сказала проститься с Г<ерценом>, который тут стоял, — она протянула ему ручку и кротко повторила много раз: «Good-bay, good-bay»[176]. Тут пришла безумная мысль спасти ее операцией — и это она вынесла,...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: le gouvernement va en arrière maintenant. Le droit du paysan à la terre cultivée par lui est incontestable — en cela je pense que nous différerons beaucoup. N’oubliez pas que nous acceptons la commune avec les champs en commun — comme une nouvelle phase de propriété et non comme une transition. Je cède la plume à Ogareff, qui veut aussi vous communiquer quelques observations. Encore un mot. Les étudiants (× ×) des paysans peuvent être nourris et habillés aux frais du gouvernement — mais cela n’est pas général. Les étudiants aux frais de la couronne peuvent appartenir également aux classes aristocratiques, au clergé. Рукой H. П. Огарева: And I take the реn for a few words on the NB 2: I consider — not as a socialist, but simply as a Russian, the system of dividing the fields between the members of the commune, as a transitory state to a communal cultivation of all the ground and sharing the profits, as it is...
Входимость: 1. Размер: 138кб.
Часть текста: жертву, которую человек может принести, – добровольную нищету, составляют небольшую кучку праведников. С другой – эти худо прикрытые, затаенные самолюбия, для которых революция была служба, position sociale [26] и которые сорвались в эмиграцию, не достигнув места; потом всякие фанатики, мономаны всех мономаний, сумасшедшие всех сумасшествий; в силу этого нервного, натянутого, раздраженного состояния верчение столов наделало в эмиграции страшное количество жертв. Кто не вертел столов, от Виктора Гюго и Ледрю-Роллена до Квирика Филопанти, который пошел дальше… и узнавал все, что человек делал лет тысячу тому назад! Притом ни шагу вперед. Они, как придворные версальские часы, показывают один час – час, в который умер король… и их, как версальские часы, забыли перевести со времени смерти Людовика XV. Они показывают одно событие, одну кончину какого-нибудь события. Об нем они говорят, об нем думают, к нему возвращаются. Встречая тех же людей, те же группы месяцев через пять-шесть, года через два-три, становится страшно: те же споры продолжаются, те же личности и упреки, только морщин, нарезанных нищетою, лишениями, больше; сертуки, пальто вытерлись, больше седых волос, и все вместе старее, костлявее, сумрачнее… А речи все те же и те же! Революция у них остается, как в девяностых годах, метафизикой общественного быта, но тогдашней наивной страсти к борьбе, которая давала резкий колорит самым тощим всеобщностям и тело сухим линиям их политического...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: We hope you will not refuse to insert in your esteemed columns a few words in behalf of the Russian youths imprisoned in St. -Petersburg, Cronstadt, and Moscow, for an attempt to present an address to the emperor Alexander II, asking him to discontinue his persecutions of instruction in Russia. We are, indeed, quite edified by the tender friendship between Mr. George Williams (of King's College, Cambridge) and admiral Putiatin; but when friendship becomes a passion it may dim the mind as well as love or ambition. Mr. G. Williams, in the letter inserted in your esteemed journal (November 15), tries to smooth the bad impression produced on public opinion by your very truthful and beautiful correspondence concerning the Russian Universities. He says,—«The two main grievances, of which the students, had to complain at the outset were the abolition of their uniforms, and the imposition of certain tuition fees». The first assertion proves that Mr. Williams did not attentively read your correspondence; the second, that he does not understand the state of things in Russia, in spite of his having travelled in that country. The uniforms were worn by order of the government, and. during the reign of Nicholas the rules regarding them were so stringent that the uniform was for the students rather a subject of hatred than of love. Certainly, they did not much trouble themselves about the abolition of it, though they knew that in the present time it was abolished in order to excuse any aggression of the police against the students, who had the right to claim the protection of the authorities of the University. The tuition fees, however small they may seem to Mr. Williams, are too heavy for poor men in Russia; and, as the instruction in our country was a gratuitous one ever since the establishment of colleges — as the government maintains them with the State's revenues — it had no right at all ...
Входимость: 1. Размер: 12кб.
Часть текста: я с ужасом видел, что ни один человек, кроме меня, не знает ее и что с моей смертью умрет и истина. Я решился писать; но одно воспоминание вызывало сотни других, все старое, полузабытое воскресало – отроческие мечты, юношеские надежды, удаль молодости, тюрьма и ссылка [217] – эти ранние несчастия, не оставившие никакой горечи на душе, пронесшиеся, как вешние грозы, освежая и укрепляя своими ударами молодую жизнь. Я не имел сил отогнать эти тени, – пусть они светлыми сенями, думалось мне, встречают в книге, как было на самом деле. Ия стал писать с начала; пока я писал две первые части, прошли несколько месяцев поспокойнее… Цепкая живучесть человека всего более видна в невероятной силе рассеяния и себяоглушения. Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично; человек рассеивается, перебирая давно прошедшее, играя на собственном кладбище… Лондон, 1 мая 1854 г. <Предисловие к английскому изданию> Preface In order to write down one’s own recollections, it is by no means necessary to be a great man, or an extraordinary villain; a celebrated artist, or a statesman; it is enough to be merely a man, to have something to tell, and to be able and willing to tell it. Every existence is interesting; if not on account of the person, yet on account of the country, the epoch in which he lives. Man likes to penetrate into the inward life of another; he likes to touch the most delicate chord of another heart, to watch its beatings and penetrate its secrets, in order to compare,...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: were scattered throughout Russia have now united into one association, which has organised itself under the direction of a central committee, and has adopted the name of «Land and Liberty», expressing the desideratum of the Russian people — the right of every one to land, and an elective and federal government. The central committee requests us to make the following advertisement known to Russian travellers in Europe. You will greatly oblige us by inserting it in your widely-circulated journal. — We are, sir, respectfully yours, Alexander Herzen, N. Ogareff. Editors of the Kolokol. Orsett-house, Westbourne-terrace, W., Feb. 28. ПEPЕВОД ИЗДАТЕЛЮ «THE STAR» Сэр, многочисленные, но незначительные и слабые тайные кружки, распыленные ранее по всей России, теперь объединились, под руководством центрального комитета, в одно общество, которое приняло название «Земля и воля», выражающее настоятельные нужды русского народа — право каждого на землю и выборное федеральное правительство. Центральный комитет поручил нам обнародовать следующее обращение ко всем русским путешественникам в Европе. Вы нас очень обяжете, поместив его в вашей газете, имеющей широкое распространение. Мы...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: М., 11 октября (29 сентября) 1868 г. 428. О. А. ГЕРЦЕН и М. МЕЙЗЕНБУГ 11 октября (29 сентября) 1868 г. Виши. 11 oct . Vichy. Hotel d’Amérique. Carissima Olga, Je m’empresse de te donner une tres bonne nouvelle sur ma santé. D’après l’analyse chimique que l’on a faite hier — le progrès est immense, le sucre a presque disparu — je continue encore quelques jours, par ex jusqu’au 15 — et ensuite nous nous préparerons pour Lyon. Was weiter, daß ist noch nicht bekannt. Salue Domengé et prie-le de saluer Gai. Le temps est très beau chez nous... Je t’embrasse. Regardez, chère Malvida, cet organisme hyperborean — 20 bains et une centaine de verres d’eau de la Grande Grille ont presque suffi pour me remettre. Dites a Schiff que la proportion allait de cette manière approximativement: Juin…………….. 2-4%. Juillet…………….. 4 1 / 2 (lorsque j’avais les furoncles). 20 sept …. l 1 / 2 . 10 oct …….. 0,3. Sans sucre ou avec — mais, cara del Arno, Florence ne me tente nullement, plutôt Gênes — au reste, la Suisse, la Suisse nous appelle. Je vous ai envoyé hier les mémoires qui naissent de m-me Quinet. Je ne les aurais pas imprimés. Votre devotissime A. H. En cas de difficulté ou de doute écrivez à l’adresse de Tkhorzevsky. Nous partirons dans 7, 8 jours d’ici. C’est dommage — tranquillité parfaite et jardins, jardins. L’automne correspond mieux aux vieillards que l’été. Рукой H. А. Герцен: 11 th of October 1868. Hôtel d’Amérique, Vichy, dép Allier. Many, many thanks, dear, kind old Mali, for your amusing and long letter. You must have understood, that mine was written before I had...