Поиск по творчеству и критике
Cлово "ORA"
Входимость: 4. Размер: 24кб.
Входимость: 3. Размер: 43кб.
Входимость: 2. Размер: 72кб.
Входимость: 2. Размер: 2кб.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 4. Размер: 24кб.
Часть текста: nella quale si veggono muraglie nude, ossature, frontiere, designazioni di luoghi, lavori forzati. L’opéra dell‘organizzazione esotica s’arresta ad un tratto, sotto il regno di Nicolô. La sua morte et la guerra diedero una scossa terribile al Leviathan moscovita, trascinando nell’impulso paesani e Tzar, la letteratura e l’esercito. Alessandro II si presentò con una serie di tentativi di riforme e col progetto dell’emancipazione dei paesani; tuttavia niente è fatto sin’ora; e noi guardiamo inquieti ed afflitti, chiedendoci: si moverà egli o no il Leviathan del Settentrione? correra a dritta o a sinistra? Alessandro II, sebbene Tzar, è appunto l’uomo dell’età nostra; l’uomo d’un programma, d’una prefazione; somiglia esattamente a que’rivoluzionari d’un tempo non molto lontano, i quali si soddisfacevano di grandi parole, di discorsi da banchetti, e si davano beatamente ad intendere che, sol che annunciasero l’inaugurazione delia Repubblica universale, nѐ seguirebbe in un istante la solidarietà delle nazioni. Il figlio dell’uomo più prosaico del secolo, è un sognatore, e non sa bene ciò che si voglia. Fu educato da un poeta romantico; possiede aspirazioni e velleità; ma è privo di carattere e piange sovente; il che nulla vale pel posto che occupa. Indi i programmi splendidi e...
Входимость: 3. Размер: 43кб.
Часть текста: si agita e si commuove per entrare in una nuova vita. Dopo il 1849 la questione russa fu variamente agitata. Dalla condizione di paese quasi ignoto, la Russia passò a quella di paese mal noto. L'odio — quell'odio latente e ostinato che resulta dal timore, era tale che ogni uomo che osasse (e fra quelli era io) dire una parola a favore di quel Golia del Nord, trovava un David inesorabile fra gl'inglesi o fra i tedeschi, colla fionda in pugno. Si sapeva che la libertà e la civiltà erano naturalmente colà ove era il Bonaparte, e che quella crociata islamico-cattolico-protestante contro la czarodoxia cominciava l'èra della fratellanza dei popoli, della Germania libera, di Waterloo cancellato coll'opera degli stessi inglesi. Cosi pensava il volgo; ma è d'uopo dire che gli uomini gravi guardavano con occhio triste quella leggerezza di vecchio rimbambito, e cercavano di conoscere meglio quell'ignoto potere che vigoroso combatteva contro i suoi nemici collegati. La miglior prova ch'io possa produrre di tale asserzione, è la mia stessa esperienza. Non dimenticherò mai la premura affettuosa con cui voi, ed alrti uomini illustri come Victor Hugo, Michelet. Proudhon, Louis-Blanc mi deste la mano nel 1855 e m'incoraggiaste quando io cominciai la mia Rivista russa, «La Stella Polare» a Londra. A voi tutti pareva affatto...
Входимость: 2. Размер: 72кб.
Часть текста: странно, удивительно. Но пусть разберет каждый человек (в самом деле!), не случалось ли ему в продолжение жизни встретиться с незнакомцем, которого он никогда не видал, которого никогда не увидит и в котором с первого взгляда открывается близкий родственник души, человек, которого он хочет иметь другом, с которым ему жаль расстаться, – какая-то симпатия, какой-то магнетизм влечет к нему, и эта встреча остается навсегда в памяти, ибо существования их пересеклись, опять раздвоились, но слились в точке пересечения. Чем бурнее была жизнь человека, чем более страсти пережигали его душу, – тем более таких встреч. Итак, мы все храмовые рыцари. Посторонние не знали знаков ордена. Так и теперь толпа, это постороннее всего одушевленного, не понимает людей, глубоко чувствующих. Помнится, Дидротова кухарка очень удивилась, услышав, что ее господин – великий человек. – Сколько Дидротовых кухарок! Первая встреча (Посвящено другу Сазонову) Was die französische Revolution Gutes oder Böses stiftet, kann ich nicht beurteilen; so viel weiβ ich, daβ sie mir diesen Winter einige Paar Strümpfe mehr einbringt. Goethe, «Die Aufgeregten», 1 Ac. 1 Sc. [97] …Взошедши в гостиную, я увидел незнакомого человека, которого тотчас почел за иностранца, ибо несколько молодых людей беспрестанно выказывали ему себя, беспрестанно тормошили его. У нас свой манер принимать иностранцев, нечто в том роде, как...
Входимость: 2. Размер: 2кб.
Часть текста: Герцен А. И. - Пьянчани Л., 15 (3) июня 1857 г. 84. Л. ПЬЯНЧАНИ 15 (3) июня 1857 г. Путней. Cher Pianciani, J'ai endossé immédiatement votre lettre de change, — je connais votre exactitude et ensuite si les Fratelli Cabasi n'acceptent pas — vous devez leur écrire. Tout à vous ora e sempre A. Herzen. l5 juin 1857. Putney. Перевод Дорогой Пьянчани, я немедленно сделал передаточную надпись на вашем векселе, — я знаю вашу аккуратность. Теперь, если Fratelli[65] Кабази не примут вексель, вы должны им написать. Весь ваш ora e sempre[66] А. Герцен. 15 июня 1857. Путней. Примечания Печатается по фотокопии с автографа (ASR). Впервые опубликовано: ЛН, т. 64, стр. 416. [65] братья (итал.) — Ред. [66] теперь и всегда (итал.). — Ред.
Входимость: 1. Размер: 4кб.
Часть текста: Герцен А. И. - Герцен Н. А. и О. А., 24 (12) декабря 1862 г. 309. Н. А. и О. А. ГЕРЦЕН 24 (12) декабря 1862 г. Лондон. Я всегда буду писать №. № 3. Милая Тата, я душевно рад, что вы видели Ниццу — и могилу в блеске солнца, моря и пр. Твое письмо оттуда меня глубоко тронуло — будьте же вы счастливы в этой богатой природе. У нас есть и невеселые новости — из польских знакомых, которые бывали с Мих<аилом> Ал<ександровичем>, несколько арестованы в Париже — и в том числе тот с длинной бородой черной, который был при кн. Грузинском. Да и в Варшаве — взято много. Завтра твое рождение — 18 лет. Это второй раз, что ты его проведешь без меня. (Первый было 25 дек<абря> 1852.) Поздравляю... прибавить мне нечего — разве, как Иоанн Евангелист, повторить: Любите друг друга. Посоветуйся с скулптором насчет деревьев на могиле. Конечно, их следует оставить. — Ну, прощай на этот раз. Надеюсь, что твой клу, как ты называешь, совсем прошел. Целую тебя много. Дополнение для Ольги. Latest Intelligence[226]. Сегодня на Christmas[227] получают: Жюль — 5 ф. 1 — от меня Жак — шинель от Ог<арева> Девис — платье и 10 ш. от Ог<арева> Германка — idem Сарра — брошка и 10 шилл. Ольгу всех больше помнит Лиза — она ужасно скучает по ней. Напиши ей. О получении письма тотчас известите. Рукой А. А. Герцена: The enclosed letter for Mali has not been read by anybody — only its great coat has been taken off for economic sake! Hon ry Sec ry A. Herzen[228]. Примечания Печатается по фотокопии автографа (BN). Впервые опубликовано: Л XV, 579—580. Датируется по упоминанию о том, что «завтра» день рождения Н. А. Герцен (родилась 25 (13) декабря 1844 г.). ... из польских знакомых, которые бывали с Мих<аилом> Ал<ександровичем>, несколько арестованы в Париже... — Речь идет об И. Цверцякевиче, И. Хмеленьском, Ф. Годлевском и В. Миловиче. Об их аресте Герцен рассказал в «Былом и думах» (XI, 378—379). ... клу — чирей (франц. clou). [226] Последняя новость (англ.); [227] рождество (англ.). — Ред. [228] Запечатанное письмо для Мали еще никто не читал — только его большой конверт был сорван для более экономной упаковки. Почетный секретарь А. Герцен (англ.). — Ред.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: узнать, можно ли тебе съездить в Россию; говорят, т. е. Карл Фогт мне говорил, что русский посол (кажется, Убри или что-то такое) в Берлине — порядочный человек. Поди к нему просто и скажи, кто ты, скажи, что политикой не занимаешься и хотел бы взглянуть на Россию, даже поискать там кафедры или занятья. Если ты сделаешь это быстро и если тебя обнадежили бы в легости визы, приезжай ко мне для изустных переговоров и советов. Химик — Алекс<ей> Алекс<андрович> — умер. Егор Ив<анович> спрашивает с участием о тебе и желает писем от меня и Таты. Твой приезд был бы очень важен — да, сверх того, ты мог бы узнать о положении костромского именья — все это я тебе расскажу изустно. Приехать в cas échéant[117] — прошу одного, а Терез<ину> оставить в Берлине. Денег на дорогу — особо от всех счетов — я дам, ну, и рассуждай. Леченье шло превосходно, сегодня последний день — 20 я еду — т. е. мы едем, в Лион. Я чувствую себя свежее и лучше. Майор решительно думает, что операция...
Входимость: 1. Размер: 17кб.
Часть текста: с нами поделиться своими четьи-минеями, они нам нужны для примера и поучения сыновей наших. Да, Ворцель был святой человек, я избираю именно это слово, потому что оно ближе всех выражает главный характер его. Вся жизнь его была одним подвигом беспредельного самоотвержения, безграничной преданности. Все, что нас поражает в жизни святых, мы встречаем в нем, только человечественнее, т. е. с большей любовью. Родившись в роскоши и блеске высшей польской аристократии, он умер в крайности и демократом. Выходя из своего отечества, когда оно сломилось под железной лапой Николая, он на пороге его стряхнул свои титла и пошел на чужбину, оставив казне все достояние свое. О последнем упоминаю мимоходом, потому что нет в мире народа, который бы легче славян терял богатства свои; поляки, кажется, довольно это доказали. Ворцель не для того оставил Польшу, чтоб искать спокойной гавани и сложить руки, как те римляне первых веков, которые, отказываясь от мирских благ, удалялись куда-нибудь в Фиваидские степи, только чтоб не видать разрушающегося мира, и из своего far niente[122] делали религию отчаяния. На чужбине-то именно и начался его неусыпный продолжительный труд ‒ образования и развития демократической партии...
Входимость: 1. Размер: 62кб.
Часть текста: росли быстро, быстро и снова скрывались за дымом. На сию минуту он рассеялся, и на сердце легче, все дорогие головы целы! А еще дальше за этим дымом, в тени, без шума битв, без ликований торжества, без лавровых венков, одна личность достигла колоссальных размеров. Осыпаемый проклятиями всех партий: обманутым плебеем, диким попом, трусом-буржуа и пиэмонтской дрянью, оклеветанный всеми органами всех реакций, от папского и императорского «Монитера» до либеральных кастратов Кавура и великого евнуха лондонских менял «Теймса» (который не может назвать имени Маццини, не прибавив площадной брани), – он остался не только… «неколебим пред общим заблужденьем»… но благословляющим с радостью и восторгом врагов и друзей, исполнявших его мысль, его план. Указывая на него, как на какого-то Абадонну – Народ, таинственно спасаемый тобою, Ругался над твоей священной сединою… …Но возле него стоял не Кутузов, а Гарибальди. В лице своего героя, своего освободителя Италия не разрывалась с Маццини. Как же Гарибальди не отдал ему полвенка своего? Зачем не признался, что идет с ним рука в руку? Зачем оставленный триумвир римский не предъявил своих прав? Зачем он сам просил не поминать его, и зачем народный вождь, чистый, как отрок, молчал и лгал разрыв? Обоим было что-то дороже их личностей, их имени, их славы – Италия! И пошлая современность их не поняла. У ней не хватило емкости на столько величия; бухгалтерской книги их недостало до того, чтоб подвести итог таких credit и debet! Гарибальди сделался еще больше «лицом из Корнелия Непота» [2] ; он так антично велик в своем хуторе, так простодушно, так чисто велик, как описание Гомера, как греческая статуя. Нигде ни риторики, ни декораций, ни дипломаций – в эпопее они были не нужны; когда она кончилась и началось продолжение календаря,...
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Часть текста: la péninsule… Je ne pensai qu’à m’arracher au plus vite de Nice pour aller à Rome. C’était vers la fin de 1847… Maintenant je reviens à Nice, la tête baissée comme le pigeon voyageur de la fable, ne cherchant qu’un peu de repos. Maintenant je m’éloigne des grandes cités, je fuis leur activité incessante, qui ne produit rien de plus en Occident que le désœuvrement nonchalant en Orient. Après avoir cherché longtemps où m’abriter, j’ai choisi Nice, non seulement pour son air si doux, pour sa mer si bleue, mais aussi parce qu’elle n’a aucune signification politique, scientifique… ou autre. Je répugnais moins à aller à Nice que partout ailleurs. C’était comme un couvent tranquille dans lequel je pensais me retirer du monde – tant que nous serions inutiles l’un à l’autre. Il m’a beaucoup tourmenté, je ne m’en fâche pas,je sais que ce n’est pas sa faute… mais je n’ai plus ni force, ni désir de partager ni ses jeux féroces, ni ses récréations banales. Cela ne veut pas dire que je me sois fait moine à tout jamais, que je me suis lié par un vœu indissoluble. Le genre humain et moi nous avons quitté l’âge où de pareilles plaisanteries étaient en vogue. J’ai agi beaucoup plus simplement, je me suis écarté prévoyant un long hiver et ne voyant aucun moyen d’empêcher cette morte saison. Et c’est un bien grand bonheur...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: прося одного покоя в ее безмятежной пустоте, удаляясь от трескучей деятельности больших городов, так же ни к чему не ведущей на Западе, как беспечная праздность на Востоке. Долго думая, куда укрыться, где найти отдых, я избрал Ниццу не только за ее кроткий воздух, за ее море – а за то, что она не имеет никакого значения – ни политического, ни ученого, ни даже художественного. Мне менее не хотелось ехать в Ниццу, нежели всюду, и я доволен ею. Это мирная обитель, в которую я отхожу от мира сего, пока мы не нужны друг другу. Счастливый ему путь. Он довольно меня мучил, я не сержусь на него, он не виноват, но не имею больше ни сил, ни охоты делить его свирепые игры, его пошлый отдых. Это вовсе не значит, что я совсем посхимился, дал обет, заклятие, – я вышел из тех лет, да и род человеческий вышел из них, когда такие шутки были в ходу, я не считаю себя в праве кабалить мое будущее… Нет, я поступил гораздо проще, я отошел в сторону от непогоды и долгого ненастья, не видя средств остановить его. И было от чего уйти в лес, без распоряжений Бароша и Карлье. Когда я подумаю, что за жизнь влачил я в Париже в последнее время, мной овладевает тоскливое беспокойство и страх. Я вспоминаю об ней, как об недавней хирургической операции, и мне кажется, что снова чувствую приближение кривых ножниц и зонда к наболевшему месту. С утра до ночи все стороны души были оскорбляемы, грубо, нагло, дерзко. Один взгляд на журналы и прения в Собрании отравляли целый день. Нет, это не роялизм и не консерватизм довел этих людей до такого растления всякого нравственного чувства, всякого человеческого достоинства. Совсем напротив, эти люди довели роялизм и консерватизм до такого...