Поиск по творчеству и критике
Cлово "JARGON"
Входимость: 3. Размер: 134кб.
Входимость: 2. Размер: 48кб.
Входимость: 1. Размер: 88кб.
Входимость: 1. Размер: 94кб.
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Входимость: 1. Размер: 138кб.
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Входимость: 1. Размер: 72кб.
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Входимость: 1. Размер: 150кб.
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 3. Размер: 134кб.
Часть текста: gouvernement, après l'émancipation des serfs, a eu peur de s'être trop avancé. Aux malentendus que les nouvelles ordonnances ont fait naître parmi les paysans, il répond par la mitraille; aux refus des étudiants d'obtempérer à de puériles exigences — par les casemates et l'exil: les condamnations pour délits politiques recommencent. Le 14 décembre 1861, le poète Mikhaïlov est condamné aux travaux forcés, pour avoir adressé à la jeunesse un appel qui n'a eu aucune suite. La société, ce qui est peut-être plus étonnant, commence aussi à murmurer. Elle semble fatiguée de la liberté, avant même de l'avoir obtenue. Elle en craint les excès, avant d'en avoir eu la jouissance. La première effervescence passée, tout tend au calme plat. Il ne fallait qu'un prétexte pour entrer en pleine réaction, La police le fournit. Pour sortir de l'impasse, elle frappe un grand coup, à l'antique et rejette sur les «rouges», les «socialistes» et la jeunesse en général, l'incendie d'un quartier de Saint-Pétersbourg qu'elle n'a pas su éteindre, et auquel peut-être ont aidé quelques voleurs de rue. Ceci se passait au mois de mai 1862. A cette accusation, comme si on l'eût attendue, s'élève dans les journaux une clameur contre les incendiaires. On...
Входимость: 2. Размер: 48кб.
Часть текста: Fragment La monarchie et l'église ont une base commune. Cette base, c'est le dualisme, un antagonisme consolidé, arrêté, éternel. C'est l'esprit vivifiant et la matière brute; c'est le prêtre bénissant et le laïque recevant la bénédiction; c'est le juge condamnant et l'accusé subissant son sort... Le gouvernement ne doit jamais coïncider avec le peuple ou s'en est fait de lui. Le gouvernement, c'est la providence, c'est le bon pasteur — le peuple, c'est la masse inerte, c'est le troupeau docile. La monarchie est, à vrai dire, une théocratie. La notion la plus monarchique, c'est la notion de Jéhovah; sans Jéhovah, il peut encore exister des despotes, mais non des monarques, non des rois. Le roi des cieux suppose le roi terrestre et le soutient. Pourquoi, en effet, les hommes n'obéiraient-ils pas à un seul, lorsque toute la nature, tout l'univers, obéissent servilement à un seul. De là, il résulte clairement que le premier besoin d'une organisation sociale libre — c'est d'effacer complètement toute démarcation entre prêtre et laïque, entre peuple et gouvernement. La monarchie aima toujours à se comparer à l'ordre céleste — la république, plus humble, et tout-à-fait terrestre, doit ressembler à la nature. La nature, c'est l'harmonie et l'anarchie, c'est l'individualisme de chaque être et l'ensemble le plus grand, le plus complet de tous. Le principe de la nature est tout le contraire du dualisme — c'est l'immanence. L'immanence réunit ce que le dualisme sépare; elle n'est ni...
Входимость: 1. Размер: 88кб.
Часть текста: reculait devant son propre principe-et reniait la civilisation occidentale, au nom de laquelle Pierre Ier avait foulé aux pieds la nationalité, mais encore pour les hommes que le gouvernement avait détachés du peuple, sous prétexte de civilisation, et qu'il commença à pendre lorsqu'ils furent civilisés. Le retour aux idées nationales conduisait naturellement à une question dont le simple énoncé contenait déjà la réaction contre la période de Pétersbourg. Ne faut-il pas ohercher une issue à la déplorable situation dans laquelle nous nous voyons, en nous rapprochant du peuple que nous méprisons sans le connaître? Ne fallait-il pas revenir à un ordre de choses plus conforme au caractère slave et quitter la voie de la civilisation exotique et forcée? Question grave et d'un intérêt actuel. Mais à peine fut-elle posée, qu'il se trouva un groupe d'hommes, qui, donnant de suite une solution positive, formèrent un système exclusif dont ils firent, non seulement une doctrine, mais une religion. La logique de la réaction est rapide comme celle des révolutions. La plus grande erreur des Slavophiles fut d'avoir vu une réponse dans la question même, et d'avoir confondu la possibilité avec la réalité. Ils pressentaient qu'ils étaient sur le chemin qui mène à de grandes vérités et qui doit changer notre manière d'envisager les...
Входимость: 1. Размер: 94кб.
Часть текста: я предвидел, что той простой, глубокой внутренней жизни не будет больше и что придется подвязать много парусов. Не повторятся больше наши долгие одинокие прогулки за городом, где, потерянные между лугов, мы так ясно чувствовали и весну природы и нашу весну… Не повторятся зимние вечера, в которые, сидя близко друг к другу, мы закрывали книгу и слушали скрып пошевней и звон бубенчиков, напоминавший нам то 3 марта 1838, то нашу поездку 9 мая… Не повторятся! …На сколько ладов и как давно люди знают и твердят, что «жизни май цветет один раз и не больше», а все же июнь совершеннолетия, с своей страдной работой, с своим щебнем на дороге, берет человека врасплох. Юность невнимательно несется в какой-то алгебре идей, чувств и стремлений, частное мало занимает, мало бьет – а тут любовь, найдено неизвестное, все свелось на одно лицо, прошло через него, им становится всеобщее дорого, им изящное красиво; постороннее и тут не бьет: они даны друг другу – кругом хоть трава не расти! А она растет себе с крапивой и репейником и рано или поздно начинает жечь и цепляться. Мы знали, что Владимира с собой не увезем, а все же думали, что май еще не прошел. Мне казалось даже, что, возвращаясь в Москву, я снова возвращаюсь в университетский период. Вся обстановка поддерживала меня в этом. Тот же дом, та же мебель – вот комната, где, запершись с Огаревым, мы конспирировали в двух шагах от Сенатора и моего отца, да вот и он сам, мой отец, состаревшиися и сгорбившийся, но так же готовый меня журить за то, что поздно...
Входимость: 1. Размер: 26кб.
Часть текста: coulent ailleurs; allons chercher un autre terrain et d'autres veines. Tu sais avec quelle persistance je tenais, depuis 1864, à la continuation du Kolokol — mais enfin arrivé à la conviction que son existence devient factice, artificielle, je n'en peux plus, — l'esprit du travail s'est envolé et je me sens totalement incapable de mettre platoniquement en mouvement notre Cloche pour le seul plaisir de l'entendre sonner. Notre journal ne fut jamais un but, mais un moyen, un ustensile. Nous ne l'abandonnons pas de gaieté de cœur aux premiers mécomptes, par fatigue et légèreté; mais je ne vois pas de raison pour lui donner une existence factice de moribond — par obstination. Tout a son temps, a dit le sage, il y a un temps pour amasser les pierres et un autre pour les jeter. Nous avons trop longtemps suivi notre chemin pour le rebrousser; mais nous n'avons aucun besoin d'aller par le même sentier, lorsqu'il devient impraticable, lorsqu'il manque du pain quotidien. Sans correspondances suivies du pays, une feuille qui se rédige à l'étranger est impossible, sort de l'actualité, devient un bréviaire des émigrés, une récapitulation des griefs, une lamentation chronique. La plus grande partie de nos convictions les plus chères, nous les avons dites et répétées cent fois; il y a un noyau inaltérable qui s'est formé autour d'elles. Il y a une jeunesse si profondément si irrévocablement socialiste, si pleine d'audace logique, si forte de réalisme dans la science et de négation dans tous les domaines du fétichisme...
Входимость: 1. Размер: 138кб.
Часть текста: какая бедность умственных сил, запасов, понимания, какое упорство в раздоре и мелкость в самолюбии… С одной стороны, люди простые, инстинктом и сердцем понявшие дело революции и приносящие ему наибольшую жертву, которую человек может принести, – добровольную нищету, составляют небольшую кучку праведников. С другой – эти худо прикрытые, затаенные самолюбия, для которых революция была служба, position sociale [26] и которые сорвались в эмиграцию, не достигнув места; потом всякие фанатики, мономаны всех мономаний, сумасшедшие всех сумасшествий; в силу этого нервного, натянутого, раздраженного состояния верчение столов наделало в эмиграции страшное количество жертв. Кто не вертел столов, от Виктора Гюго и Ледрю-Роллена до Квирика Филопанти, который пошел дальше… и узнавал все, что человек делал лет тысячу тому назад! Притом ни шагу вперед. Они, как придворные версальские часы, показывают один час – час, в который умер король… и их, как версальские часы, забыли перевести со времени смерти Людовика XV. Они показывают одно событие, одну кончину какого-нибудь события. Об нем они говорят, об нем думают, к нему возвращаются. Встречая тех же людей, те же группы месяцев через пять-шесть, года через два-три, становится страшно: те же споры продолжаются, те же личности и упреки, только морщин, нарезанных нищетою, лишениями, больше; сертуки, пальто вытерлись, больше седых волос, и все вместе старее, костлявее, сумрачнее… А речи все те же и те же! Революция у них остается, как в девяностых годах, метафизикой общественного быта, но тогдашней наивной страсти к борьбе, которая...
Входимость: 1. Размер: 23кб.
Часть текста: с Воробьевых гор, бросился в воду, исчез и через минуту явился с тщедушным человеком, у которого голова и руки болтались, как платье, вывешенное на ветер; он положил его на берег, говоря: «Еще отходится, стоит покачать». Люди, бывшие около, собрали рублей пятьдесят и предложили казаку. Казак без ужимок очень простодушно сказал: «Грешно за эдакое дело деньги брать, и труда, почитай, никакого не было, ишь какой, словно кошка. А впрочем, – прибавил он, – мы люди бедные, просить не просим, ну, а коли дают, отчего не взять, покорнейше благодарим». Потом, завязавши деньги в платок, он пошел пасти лошадей на гору. Мой отец спросил его имя и написал на другой день о бывшем Эссену. Эссен произвел его в урядники. Через несколько месяцев явился к нам казак и с ним надушенный, рябой, лысый, в завитой белокурой накладке немец; он приехал благодарить за казака, – это был утопленник. С тех пор он стал бывать у нас. Карл Иванович Зонненберг оканчивал тогда немецкую часть воспитания каких-то двух повес, от них он перешел к одному симбирскому помещику, от него – к дальнему родственнику моего отца. Мальчик, которого физическое здоровье и германское произношение было ему вверено и которого Зонненберг называл Ником, мне нравился, в нем было что-то доброе, кроткое и задумчивое; он вовсе не походил на других мальчиков, которых мне случалось видеть; тем не менее сближались мы туго. Он был молчалив, задумчив; я резов, но боялся его тормошить. Около того...
Входимость: 1. Размер: 22кб.
Часть текста: évidence la rédaction insuffisante de la Gazette française de Saint-Pétersbourg, qu'il appelle, non sans raison, feuille sans tête ni cœur. Le nouveau journal, au contraire, aura comme l'aigle russe deux têtes, au moins deux buts. D'un côté, celui de faire connaître les bonnes intentions de la Russie et tranquilliser par cela les autres peuples; de l'autre, celui d'écraser et anéantir le Kolokol français. Le moyen le plus sûr, et peut-être unique, de nous mater, suppose la Gazette, serait la création d'un organe international rédigé en français par des Russes pur sang, et tout à fait libre de tout soupçon d'influence officielle ou de quelques rapports avec le gouvernement ou l'administration. Le Kolokol russe, continue l'article, n'avait de l'influence en Russie qu'autant que les journaux russes manquaient de liberté de discussion. Le Kolokol français cessera d'être lu en Europe dès qu'un organe international élèvera sa voix libre et indépendante, «fera connaître les perfections et les imperfections de la vie russe, ses nobles élans, ses erreurs et ses fautes». «Aux calomnies et aux agressions du journalisme libre de l'Occident, il faut opposer la libre défense d'une feuille absolument...
Входимость: 1. Размер: 72кб.
Часть текста: узнавали друг друга, узнавали даже степень свою в таинствах и силу в ордене при первой встрече – это кажется странно, удивительно. Но пусть разберет каждый человек (в самом деле!), не случалось ли ему в продолжение жизни встретиться с незнакомцем, которого он никогда не видал, которого никогда не увидит и в котором с первого взгляда открывается близкий родственник души, человек, которого он хочет иметь другом, с которым ему жаль расстаться, – какая-то симпатия, какой-то магнетизм влечет к нему, и эта встреча остается навсегда в памяти, ибо существования их пересеклись, опять раздвоились, но слились в точке пересечения. Чем бурнее была жизнь человека, чем более страсти пережигали его душу, – тем более таких встреч. Итак, мы все храмовые рыцари. Посторонние не знали знаков ордена. Так и теперь толпа, это постороннее всего одушевленного, не понимает людей, глубоко чувствующих. Помнится, Дидротова кухарка очень удивилась, услышав, что ее господин – великий человек. – Сколько Дидротовых кухарок! Первая встреча (Посвящено другу Сазонову) Was die französische Revolution Gutes oder Böses stiftet, kann ich nicht beurteilen; so viel weiβ ich, daβ sie mir diesen Winter einige Paar Strümpfe mehr einbringt. Goethe, «Die Aufgeregten», 1 Ac. 1 Sc. [97] …Взошедши в гостиную, я увидел незнакомого человека, которого тотчас почел за иностранца, ибо несколько молодых людей беспрестанно выказывали ему себя, беспрестанно тормошили его. У нас свой манер принимать иностранцев, нечто в том роде, как слепни принимают лошадь в летний день. Он был пожилой человек, среднего роста, худой и плешивый; молочный свет лампы, покрытой тусклым колпаком, придавал что-то восковое его бледному лицу, которое, несмотря на лета, было так нежно, так бело, как видим на хороших бюстах из каррарского мрамора; серые глаза его блистали, как у молодого...
Входимость: 1. Размер: 20кб.
Часть текста: mois de mai de l’année 1857. Par un ordre du jour daté de Zurich, tu mis une défense complète à faire des suppositions, hypothèses, probabilités et autres opérations, par lesquelles l’esprit humain cherche à savoir ce qu’il ne sait pas — concernant ton absence. Mais tu sais la faiblesse de l’homme; après avoir longtemps pensé, nous nous sommes arrêtés à cette supposition: «Ma mère a écrit il y a deux mois que tu avais coupé tes cheveux — or donc tu attends qu’ils repoussent pour repousser du littoral Suisse la barque qui doit te rendre à Nice». — C’était la dernière hypothèse lorsque ta lettre a dit que tu étais malade. Pourquoi ne m’as-tu pas écrit avant? je t’aurais ménagé beaucoup de reproches de la part d’Emma, et j’aurais trouvé les moyens de la consoler, mais comme j’étais moi-même tanto poco arrabiato — j’ai aussi pesté, vociféré, julesfavrisé tes retards. Au reste — Dieu et Löwe aidant — cela doit passer et tu viendras — et cela sera fini. Il y a ici à...