Герцен Александр: Поиск по текстам произведений автора и критике. Cлово "1888". Классическая русская литература.

Примерный текст на первых найденных страницах

Входимость: 6. Размер: 41кб.

Часть текста: 3. Н. X. КЕТЧЕРУ (для передачи П. Я. Чаадаеву?). 7 февраля 1839 г . Владимир. Упоминается в письме к Кетчеру от 7 февраля 1839 г. (стр. 10 наст. тома). 4. Н. X. КЕТЧЕРУ (для передачи П. Я. Чаадаеву?). 28 февраля 1839 г. Владимир. Упоминается в письме к Кетчеру от 28 февраля — 1 марта 1839 г. (стр. 12 наст. тома). 5. A. Е. СКВОРЦОВУ. 20 марта 1839 г. Владимир . В ответном письме от 25 марта 1839 г. Скворцов писал: «Получил письмо твое, разделенное на части, именно: pais philosophica, pars subjective и pars branistica ‒ <часть философская, часть субъективная и часть бранная>. Последняя часть развита преимущественно пред другими, с силою, обличающею мастера». «Ну, не грешно ли говорить, например, такие вещи: „Есть, наконец, вещи, о которых говорить больно, и потому лучше не говорить"... Дальше следует предлинная черта, как будто стена, разделяющая зачумленного от здорового, потом приписка к Аркадию, где тоже нашелся случай так, между прочим , кольнуть нашего брата... „но что всего дороже, что этот привет не был мимолетный порыв, очень живой в настоящем и вялый потом , ваш привет пережил разлуку в полтора года" и проч.»; «... меня призывает прекраснейшая часть твоего письма. Сбылось, наконец, твое желание — Огарев и она были у тебя». «Ты спрашиваешь, хочу ли я перейти из...

Входимость: 4. Размер: 21кб.

Часть текста: и как-то так ясно анализировал, как-то совершенно объективно понял вас и себя яснее оттого. Середь этого анализа вдруг письмо от тебя, в котором ты, как на блюдечке, любящий, поэтический и ленивый. Благодарю тебя за грусть при вести о Наташиной болезни, этой-то грусти и хотелось мне тогда как врачеванья. Но к делу. Ни я, ни ты, ни Сатин, ни Кетчер, ни Сазонов (которого вы уже как-то совсем отчуждили) не достигли совершеннолетия, мы вечноюные, не достигли того гармонического развития, тех верований и убеждений, в которых бы мы могли основаться на всю жизнь и которые бы осталось развивать, доказывать, проповедовать. Оттого-то все, что мы пишем (или почти все), неполно, неразвито, шатко, оттого и самые предначертания наши не сбываются, — как иначе может быть? Сколько раз, например, я и ты шатались между мистицизмом и философией, между артистическим, ученым, политическим не знаю каким призванием. Нет, друг, не таков путь творчества, успеха. Причина всему ясная: мы все скверно учились, доучиваемся кой-как и готовы действовать прежде, нежели закалили булат и выучились владеть им. А ты, caro, пишешь я отвык читать , в то время как одно из мощнейших средств для нас теперь чтение. — Я не отвык, я и иду вперед, решительно иду. А ты часто стоишь с твоими теургически-философскими мечтами. Грех нам схоронить талант, грех не отдать в рост, иначе мы ничего не сделаем, а можем сделать, право, можем. Ты говоришь, что много пишешь ; во-первых, я этому не верю, во-вторых, еще меньше верю, что ты допишешь это многое. А я так намерен много жечь. Одна моя биография хороша, одушевленна, она и останется. Подумай об этом и пойдем в школьники опять, я учусь, учусь истории, буду изучать Гегеля, я многое еще хочу уяснить во взгляде моем и имею залоги, что это не останется без успеха. Мы ничего...

Входимость: 3. Размер: 11кб.

Часть текста: Друг мой, друг мой! Крик вырвался из груди моей, когда я прочел твое письмо (июля 29). Какая глубина поэзии, это поэма, поэма высокая, целая! Ради бога, поддерживай это расположение, à bas[13] чувственность — и я тебе, я, твой друг Герцен, ручаюсь, что твое имя будет греметь; тебе это, может, мало льстит, но ты знаешь, это моя слабость. Да, ты поэт, поэт истинный. И я не в бездействии, я много размышляю, много думаю, но писать не стану много, более при свидании. Предмет мой — христианская религия; Носков говорил, что это его поэзия — мы не умели понимать Носкова. Вот очерк: развитие гражданственности в древности было односторон<не>. Греки и римляне не знали частной жизни, а общая жизнь была не гармония, но искусственный синтезис. Платонова республика вполне показывает даль тогдашней философии от истины. Аристотель хвалит рабство. В формах нет развиваемости, не было мысли вперед, может, оттого, что каждое государство жило тогда отдельно, должно было раз блеснуть, раз служить ступенью роду человеческому — и потухнуть. Римлянин, как скоро вселенная пала к его ногам, стал рабом в республиканском платье; просто Рим начал гнить; в это время являются кимвры и тевтоны, — девственные народы Севера начинали выливаться в...

Входимость: 2. Размер: 16кб.

Часть текста: в комиссии, я нашел только три письма от Ог<арева> того времени. Ну, слушай, он пишет июля 24-го 1833 года: «Друг! Твое письмо оживило меня, я теперь опять возвысился на точку, с которой почти не замечаю ничего, что вокруг меня, с которой не вижу пошлых частностей, но только одно общее, великое. Одно идеальное могло меня извлечь из этой пропасти, мне оставалось или сравняться с этими людьми или укрыться в недоступный для них мир идей — мог ли я с ними сравняться? Так мир идей, в нем моя жизнь...» Прислушайся, Наташа, к этим звукам, к этому бегству от земли, к этому мощному действию моего письма... и ты увидишь себя тут; переставь одно слово, и можно думать, что это из твоего письма, слово «идея» замени небом, молитвой. — Слушай, я долго не писал к нему, он болен, его душа томится, и он пишет: «Герцен, сжалься надо мною, напиши что-нибудь... Нет ни дум, ни мечтаний, ни вдохновений, все убито морозом, самые лучшие цветки сшибены. От тебя письма не было, в первую минуту восторга искренно желаю умереть. Скучно мучительно. Да ради бога пиши, я схожу с ума! Сжалься, Герцен, боже, боже!..» Наташа — это ты, оставленная две, три недели без моего письма. О, вы...

Входимость: 2. Размер: 32кб.

Часть текста: да и то на несколько дней, при воцарении Анны Иоанновны, а конечно не теперь. Если же всякому народу, развивающемуся на западный манер, надо пройти дворянской конституцией, хорошо, что мы так скоро отделались от нее. Остается поберечься несколько дней, как после коровьей оспы, да и в путь по своим делам. Тип нашей цивилизации вообще — прививная оспа. Мы проделываем понемногу и в тесно очерченной сфере воспаленья те великие лихорадки истории, те страшные болезни ее роста, от которых государства обливались кровью, делались уродами, дробились, останавливались, умирали. У нас после петровской прививки шла собственно не история, а какой-то особенный курс ее в лицах; форсированным маршем догоняя Запад, мы проделывали маневры цивилизаций и революций. ... Потешные войска, образцовые полки, учебные батальоны, учреждения, вводимые «в виде опыта», опыты, вводимые «в виде учреждений», так же натуральны петербургскому управлению, как быстрое усвоенье себе наук и идей, воззрений в систем, Вольтеров и Гегелей, Гёте и Байронов натурально нашему всеедному обществу. Все это как-то и в самом деле и не в самом деле, все это «еще не служба, а службишка, служба, мол, еще впереди». Мы от всего сердца и от всего помышления верим этому. Да, это не служба, а ученье, и долею прескверное и претяжелое, так что поневоле вспоминаешь,» думая о дидактической империи нашей, известные стихи солдатской песни: Нам ученье ничего, Впрочем, очень тяжело. С самого начала петербургской эпохи правительство, видя, что с такой огромной массой, как Русь, не сорудуешь, начало отделять от живого великана небольшой кусок филейного мяса и его приняло за государство деятельное, учебное, экспериментальное, за образцовую ферму и военно-гражданский экзерциргауз. Эта вырезанная среда, это «очищенное» государство было неразрывно связано с правительством, долею находилось у него на...

Входимость: 2. Размер: 80кб.

Часть текста: рассказчику, неспособному устоять перед длинными отступлениями, которые сами собой уносят его в водоворот сталкивающихся потоков воспоминаний и размышлений, но всегда возвращающемуся в главное русло своей истории или аргументации. Но прежде всего его проза обладает живостью разговорной речи - кажется, что она ничем не обязана ни безупречным по форме сентенциям французских философских систем, которыми он восхищался, ни ужасному философскому стилю немцев, у которых он учился; как в его статьях, памфлетах и автобиографии, так и в его письмах и отрывочных заметках о друзьях почти одинаково слышится его живой голос. Будучи всесторонне образованным человеком, наделенным богатым воображением и самокритичностью, Герцен был на редкость одаренным социальным наблюдателем; описание того, что довелось ему увидеть, уникально даже для велеречивого XIX века. Он обладал проницательным, живым и ироничным умом, неукротимым и поэтическим темпераментом, способностью создавать яркие и зачастую лиричные описания, - в череде блестящих литературных портретов людей, событий, идей, в рассказах о личных отношениях, политических коллизиях и многочисленных проявлениях жизни, которыми изобилуют его произведения, все эти качества сочетались и усиливали друг друга. Он был человеком чрезвычайно тонким и чувствительным, обладающим огромной интеллектуальной энергией и язвительным остроумием, легкоранимым чувством собственного достоинства и полемическим задором; он был склонен к анализу, исследованию и разоблачительству, считая себя "срывателем масок" с личин и условностей и разыгрывая из себя беспощадного разоблачителя их социальной и нравственной сути. Лев Толстой, не разделявший взглядов Герцена и не склонный к чрезмерным похвалам в адрес современных ему писателей, особенно если это были его соотечественники из того же круга, что и он сам, признавался под конец жизни, что он никогда и ни у кого не встречал...

Входимость: 1. Размер: 4кб.

Часть текста: от 16-го, — прелестное письмо, как все; и Ог<арев> дивно хорош, я не мог удержать слезы, читая выписки из его письма. Я не видал его еще — сегодня увижу... Странно располагается наша жизнь, надобно идти по воле сильного начала, распределяющего людьми. Этот ужасный и решительный вопрос — Москва или Петерб<ург> — так страшно явился, и требовал, как в военном суде, решенья в 24 часа, — я думал, думал и подал просьбу министру. А видит бог, легко ли мне оставить еще на два года (по крайней мере) Москву и Николая. Но дело решено. И мы весною в Петерб<урге>, а Петерб<ург> весною хорош, и у него есть майские ночи, лунные, приморские. Ты, должно быть, вместе с этим письмом получишь посланное из Петерб<урга> 23 и, может, побранишь меня за краткость моих писем вообще — и дурно сделаешь. Ежели б ты знала, как я метался в Петерб<урге>, как был занят. Вспомни, я в 9 дней успел все привести к концу, — итак, насколько короче письма, настолько короче разлука. Кат<ерине> Алекс<андровне> поклон, везу ей на платье кимри от себя да серьги от Орловой. Засим благословляю вас и поручаю покрову божию. Твой Александр. Вероятно, в субботу напишу последнее письмо. Юлии Федоровне я не приписываю почтения — скажу на словах его. Примечания Печатается по автографу ( ЛБ ). Впервые опубликовано: Братская помощь , 99—100. На автографе помета Герцена:...

Входимость: 1. Размер: 2кб.

Часть текста: А. И. - Стасову В. В., 10 июля (28 июня) 1862 г. 278. В. В. СТАСОВУ 10 июля (28 июня) 1862 г. Лондон. Я был у вас, чтоб сказать, что я еще здесь и еду, вероятно, в воскрес<енье> утром — на неделю. Примечания Печатается по автографу (ГПБ). Впервые опубликовано: Ветринский, стр. 12. Автограф записки на обороте визитной карточки Герцена: «Alexandre Herzen (Iskander)». Датируется по карандашпой помете «10 July 62», сделанной рукой В. В. Стасова. В июле 1862 г. В. В. Стасов приехал в Лондон на всемирную выставку, где впервые экспонировались произведения русского изобразительного искусства. Целью поездки Стасова в Лондон было также желание побывать у Герцена, издания которого, особенно «Полярную звезду» и «Колокол», он регулярно читал. Вспоминая о пребывании в Лондоне летом 1862 г., Стасов писал В. Д. Комаровой 9 августа 1888 г., что он, «вечера все проводил — у Герцена. Я был тогда в него все равно что влюблен <...> Герцен тоже меня очень любил и, говорил он, ценил высоко» (В. В. Стасов. Письма к родным, т. II, М., 1958, стр. 229). Кроме комментируемой записки, известны еще...

Входимость: 1. Размер: 46кб.

Часть текста: с Мих. Сем. Щепкиным. -- Художник Иванов. -- Бахметев на пути к Маркизским островам и его приношение. "Колокол" продолжал издаваться, успех его все возрастал. Иногда приезжали русские студенты, ехавшие учиться в Германию. Не зная ни слова по-английски, они ехали в Лондон дня на два нарочно, чтобы пожать руки издателям "Колокола". Они привозили рукописи, которые, впрочем, начинали доходить до Герцена и путем почты из Германии. Вероятно, русские путешественники сдавали их на почту в разных германских городах. Содержанием рукописей были иногда жалобы на несправедливые решения суда, или разоблачение каких-нибудь вопиющих злоупотреблений, или желание какой-нибудь необходимой реформы,--обсуждались чисто русские вопросы. Герцен и Огарев часто читали вслух присланные статьи, и когда они, по выраженным в них взглядам, не могли быть напечатаны в "Колоколе",-- издавались отдельно маленькими брошюрками под названием; "Голоса из России" [129]. В это время русские стали приезжать все чаще в Лондон для свидания с Герценом. Тут были и люди, сочувствовавшие убеждениям двух друзей хоть отчасти, как <барон Андрей Иванович Дельвиг> [130], князь Долгоруков, Черкасский и много других, всех не вспомнишь; но были и такие, которые приезжали только из подражания другим. Вообще, в наступившее царствование все, что силой удерживалось при Николае I, ринулось за границу, как неудержимый поток. Ехали учиться в Германию или Швейцарию, ехали советоваться с докторами в Вену, Париж и Лондон, и наконец ехали потому, что это было теперь дозволено каждому. Помню один странный случай, который нас очень поразил. Один приезжий русский офицер, по имени Раупах, рассказывал, как он бежал из Крыма, потому что там страшные злоупотребления. Через неделю он поселился недалеко от нас и пришел с француженкой, которую рекомендовал как свою жену. Они были...

Входимость: 1. Размер: 7кб.

Часть текста: он сохранил — и это черта, общая декабристам, — необыкновенную молодость и свежесть убеждений. «Несмотря на свои седые волосы, — пишут нам, — он остался юношей между благоразумной молодежью, которая не хочет гибнуть даром. На просьбу родственников, чтоб он остерегался шпионов, Цебриков отвечал всегда, что смешно в шестьдесят лет щадить остаток жизни, когда он не щадил ее в двадцать пять. Примечания Печатается по тексту К, л. 147 от 15 октября 1862 г., стр. 1215— 1216, где опубликовано впервые, без подписи. Автограф неизвестен. Некролог декабриста Н. Р. Цебрикова написан от имени редакции «Колокола» («Мы недавно узнали о кончине Николая Романовича Цебрикова...», «пишут нам»). Герцен обычно сам писал в «Колоколе» некрологи (см. в т. XIII—«Кончина И. Д. Якушкина», «А. А. Иванов», в т. XIV— «Кончина Пущина», в т. XV — «Кончина Басаргина», «Кончина Добролюбова» и т. д.). Содержащиеся в заметке высказывания о декабристах свидетельствуют о том, что она была написана Герценом. Ср. в настоящей заметке: «Цебриков не принадлежал к главным деятелям между декабристами, но и в нем, как в них во всех, какая-то античная простота преданности была главным характером» со следующим высказыванием о М. Ф. Орлове и П. Я. Чаадаеве: «В тридцатых годах меня поразили две личности, две уцелевшие античные колонны...» (см. «Письма к будущему другу» — 1864 г., т. XVIII наст. изд.). В заметке говорится, что Цебриков сохранил «необыкновенную молодость и свежесть убеждений», при этом отмечается, что «это черта, Общая декабристам». Рассказывая о декабристах, возвратившихся из...

Поиск по творчеству и критикеCлово "1888"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "1888"