Часть текста: бледности и по голосу Natalie поняла, что эти слова были и вызов, и свидетельство сильной внутренней бури. Она взглянула на меня, слезы были у нее на глазах. – Возьми ее себе! – сказала она. – Ни под каким видом, что за шалости. Больше мы не говорили. Новый, 1851, год мы праздновали у моей матери. Я был в сильно раздраженном состоянии, сел возле Фогта и, наливая ему и себе стакан вина за стаканом, сыпал остротами и колкостями; Фогт катался со смеху, Г<ервег> печально смотрел исподлобья. Наконец-то он понял. После тоста за Новый год он поднял свой бокал и сказал, что он одного желает: чтоб наступающий год был не хуже прошедшего , что он желает этого всем сердцем, но не надеется, напротив, чует, что все , все распадается и гибнет. Я промолчал. На другое утро я взял свою старую повесть «Кто виноват?» и перечитал журнал Любеньки и последние главы. Неужели это было пророчество моей судьбы – так, как дуэль Онегина была предвещанием судьбы Пушкина?.. Но внутренний голос говорил мне: «Какой ты Круциферский – да и он что за Бельтов – где в нем благородная искренность, где во мне слезливое самоотвержение?» И середь уверенности в минутном увлечении Natalie я был еще больше уверен, что мы померимся с ним, что он меня не вытеснит из ее сердца. …Случилось то, чего я ожидал: Natalie сама вызвала объяснение. После истории с акварелью и праздника у моей матери откладывать его было невозможно. Разговор был тяжел. Мы оба не стояли на той высоте, на которой были год тому назад . Она была смущена, боялась моего отъезда, ...

2. Былое и думы. Часть пятая. Париж – Италия – Париж (1847–1852). Рассказ о семейной драме. Глава VIII

Входимость: 12. Размер: 21кб.

Часть текста: разобрать свои волосы, не чесанные в продолжение болезни, наконец, без утомления могла слушать, когда я ей читал вслух. Мы собирались, как только ей будет еще получше, ехать в Севилью или Кадикс. Ей хотелось выздороветь, хотелось жить, хотелось в Испанию. После возвращения письма все замолкло, точно будто совесть жены и мужа почувствовала, что они дошли до той границы, до которой редко ходит человек, перешли ее и устали. Вниз Natalie еще не сходила и не торопилась, она собиралась сойти в первый раз 25 марта, в мое рождение. Для этого дня она приготовила себе белую мериносовую блузу, а я выписал из Парижа горностаевую мантилью. Дня за два Natalie сама написала или продиктовала мне, кого она хочет звать – сверх Энгельсонов – Орсини, Фогта, Мордини и Пачелли с женой. За два дня до дня моего рождения у Ольги сделался насморк с кашлем. В городе была influenza. Ночью Natalie два раза вставала и ходила через комнату в детскую. Ночь была теплая, но бурная. Утром она проснулась сама с сильнейшей influenza, – сделался мучительный кашель, а к вечеру лихорадка. О том, чтоб встать на другой день, нечего было и думать: после лихорадочной ночи ужасная прострация, болезнь росла. Все вновь ожившие, бледные, но цепкие надежды были прибиты. Неестественный звук кашля грозил чем-то зловещим. Natalie слышать не хотела, чтоб гостям отказали. Печально и тревожно сели мы часа в два за стол без нее. Пачелли привезла с собой какую-то арию, сочиненную мужем для меня. М-mе Пачелли была печальная, молчалива и очень добрая женщина. Словно горе какое-нибудь лежало на ней; проклятье ли бедности тяготило ее или, быть может жизнь сулила ей что-нибудь больше, чем вечные уроки музыки и преданность человека слабого, бледного и чувствовавшего свое подчинение ей. В нашем доме она встречала больше простоты и теплого привета, чем у других практик [345] , и полюбила Natalie с южной экзальтацией. После...

3. Былое и думы. Часть четвертая. Москва, Петербург и Новгород (1840–1847). Глава XXVIII

Входимость: 10. Размер: 48кб.

Часть текста: себя буравящей тоске. Она долго останавливалась на мучительных мыслях, легко пропуская все светлое и радостное. Жизнь становилась сложнее, струн было больше, а с ними и больше тревоги. Вслед за болезнью Саши – испуг III отделения, несчастные роды, смерть младенца. Смерть младенца едва чувствуется отцом, забота о родильнице заставляет почти забывать промелькнувшее существо, едва успевшее проплакать и взять грудь. Но для матери новорожденный – старый знакомый, она давно чувствовала его, между ними была физическая, химическая, нервная связь; сверх того, младенец для матери – выкуп за тяжесть беременности, за страдания родов; без него мучения, лишенные цели, оскорбляют, без него ненужное молоко бросается в мозг. После кончины Natalie я нашел между ее бумагами записочку, о которой я совсем забыл. Это были несколько строк, написанных мною за час или за два до рождения Саши. Это была молитва, благословение, посвящение неродившегося существа на «службу человечества», обречение его на «трудный путь». С другой стороны было написано рукой Natalie: «1 января 1841. Вчера Александр дал мне этот листок; лучшего подарка он не мог сделать, этот листок разом вызвал всю картину трехлетнего счастья, беспрерывного, беспредельного, основанного на одной любви. Так перешли мы в новый год; что бы ни ждало нас в нем, я склоняю голову и говорю за нас обоих: да будет твоя воля! Мы встречали новый...

4. Былое и думы. Часть третья. Владимир-на-Клязьме (1838–1839). Глава XXII. В Москве без меня

Входимость: 9. Размер: 26кб.

Часть текста: съехалось несколько человек родных, вдруг является мой двоюродный брат и рассказывает со всеми подробностями историю моего ареста. Новость эта, совершенно неожиданная, поразила ее, она встала, чтоб выйти в другую комнату, и, сделав два шага, упала без чувств на пол. Княгиня все видела и все поняла, она решилась противудействовать всеми средствами возникающей любви. Для чего? Не знаю. В последнее время, т. е. после окончания моего курса, она была очень хорошо расположена ко мне; но мой арест, слухи о нашем вольном образе мыслей, об измене православной церкве при вступлении в сен-симонскую «секту» разгневали ее; она с тех пор меня иначе не называла, как «государственным преступником» или «несчастным сыном брата Ивана». Весь авторитет Сенатора был нужен, чтоб она решилась отпустить Natalie в Крутицы проститься со мной. По счастию, меня ссылали, времени перед княгиней было много. «Да и где это Пермь, Вятка, – верно, он там себе свернет шею или ему свернут ее, а главное – там он ее забудет». Но, как назло княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила людям и горничным доставлять письма молодой девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго думать да откладывать, – мы ее выдадим замуж и спасем от государственного преступника, человека без религии и правил». Прежде княгиня,...

5. Былое и думы. Часть пятая. Париж – Италия – Париж (1847–1852). Рассказ о семейной драме. Глава VII. 1852

Входимость: 8. Размер: 29кб.

Часть текста: было – приходилось ждать тупо, страдательно, когда все сорвавшееся с рельсов полетит в тьму. Подали обычный бокал в двенадцать часов – мы улыбнулись натянуто, внутри была смерть и ужас, всем было совестно прибавить к Новому году какое-нибудь желание. Заглянуть вперед было страшнее, чем обернуться. Болезнь определилась – сделалась плерези [337] в левой стороне. Пятнадцать страшных дней провела она между жизнию и смертью, но на этот раз жизнь победила. В одну из самых тяжких минут я спросил доктора Бонфиса: переживет ли больная ночь? – Наверное, – сказал Бонфис. – Вы правду говорите? Пожалуйста, не обманывайте! – Даю вам честное слово – я ручаюсь… – Он приостановился. – Я ручаюсь за три дня , спросите Фогта, если мне не верите. Хорошо было это обратное on en plantera [338] Гудсон Лова. Наступило медленное выздоровление, и с ним последний луч надежды бледно осветил тревожную жизнь нашу. Силы ее духа возвратились прежде… Были минуты удивительные – последние аккорды навеки умолкающей музыки… Несколько дней после перелома болезни я как-то утром рано пришел к себе в кабинет и заснул на диване. Вероятно, я крепко спал, потому что не слыхал, как входил человек. Проснувшись, я нашел на столе письмо. Почерк Гервега. С какой стати он пишет, и как после всего, что было, осмеливается он писать ко мне? Повода я не подавал никакого. Я взял письмо с тем, чтоб его отправить назад, но, увидавши на обороте надпись: «Дело честного вызова», я открыл письмо. Письмо было отвратительно, гнусно. Он говорил, что я моими клеветами на него сбил Natalie с толку, что я воспользовался ее слабостью и моим влиянием на нее, что она...

6. Былое и думы. Часть пятая. Париж – Италия – Париж (1847–1852). Рассказ о семейной драме. Глава VI. Oceanо nox (1851)

Входимость: 8. Размер: 31кб.

Часть текста: в тот мартовский день 1838, когда я, завернувшись в плащ, ждал Кетчера у фонарного столба, на Поварской. Я и теперь ждал свиданья, – свиданья с той же женщиной, и ждал, может, еще с большей любовью, хотя к ней и примешивались грустные, черные ноты; но в эту ночь их было мало слышно. После безумного кризиса горести, отчаяния, набегавшего на меня при моем проезде через Женеву, мне стало лучше. Кроткие письма Natalie, исполненные грусти, слез, боли, любви, довершили мое выздоровление. Она писала, что едет из Ниццы в Турин мне навстречу, что ей хотелось бы пробыть несколько дней в Турине. Она была права: нам надобно было еще раз одним всмотреться друг в друга, выжать друг другу кровь из ран, утереть слезы и, наконец, узнать окончательно, есть ли для нас общее счастие – и все это наедине, даже без детей, и притом в другом месте , не при той обстановке, где мебель, стены могли не во-время что-нибудь напомнить, шепнуть какое-нибудь полузабытое слово… Почтовая карета должна была во втором часу прийти со стороны Col di Tenda; ее-то я и ждал у сумрачного Кариньянского дворца: недалеко от него она должна была заворачивать. Я приехал в этот же день утром из Парижа, через Mont-Cenis; в hôtel Feder мне дали большую, высокую, довольно красиво убранную комнату и спальню. Мне нравился этот праздничный вид, он был кстати. Я велел приготовить небольшой ужин и пошел бродить, ожидая ночи. Когда карета подъезжала к почтовому дому, Natalie узнала меня. – Ты тут! – сказала она, кланяясь в окно. Я отворил дверцы, и она бросилась ко мне на шею с такой восторженной радостью, с таким выражением любви и благодарности, что у меня в памяти мелькнули, как молния, слова из ее письма: «Я возвращаюсь, как корабль, в свою родную гавань после бурь, кораблекрушений и несчастий...

7. Былое и думы. Часть четвертая. Москва, Петербург и Новгород (1840–1847). Н. X. Кетчер (1842–1847)

Входимость: 8. Размер: 77кб.

Часть текста: был и новый круг, т. е. круг Белинского, Бакунина; но хотя он их и поучал денно и нощно, но душою и сердцем все же держался нас. Ему было тогда лет под сорок, но он решительно остался старым студентом. Как это случилось? Это-то и надобно проследить. Кетчер по всему принадлежит к тем странным личностям, которые развились на закраине петровской России, особенно после 1812 года, как ее последствие, как ее жертвы и косвенно как ее выход. Люди эти сорвались с общего пути-тяжелого и безобразного – и никогда не попадали на свой собственный, искали его и на этом искании останавливались. В этой пожертвованной шеренге черты очень розны: не все похожи на Онегина или на Печорина, не все – лишние и праздные люди, а есть люди трудившиеся и ни в чем не успевшие – люди неудавшиеся. Мне тысячу раз хотелось передать ряд своеобразных фигур, резких портретов, снятых с натуры, и я невольно останавливался, подавленный материалом. В них ничего нет стадного, рядского, чекан розный, одна общая связь связует их, или,...

8. Былое и думы. Часть пятая. Париж – Италия – Париж (1847–1852). Рассказ о семейной драме. Глава III

Входимость: 7. Размер: 15кб.

Часть текста: неровный нрав сделался еще больше неровным. На него находили припадки невыносимой грусти и бессилия. Отец его жены окончательно потерял состояние; спасенные остатки были нужны другим членам семейства – бедность грубее стучалась в двери поэта… он не мог думать о ней, не содрогаясь и не теряя всякого мужества. Эмма выбивалась из сил – занимала направо и налево, забирала в долг, продавала вещи… и все это для того, чтоб он не заметил настоящего положения дел. Она отказывала не только себе в вещах необходимых – но не шила детям белья – для того чтоб он обедал у «Провансальских братий» и покупал себе вздор. Он брал у нее деньги, не зная, откуда они, и не желая знать. Я с ней бранился за это, я говорил, что она губит его, намекал ему – он упорно не понимал, а она сердилась, и все шло по-старому. Хоть он и боялся бедности до смешного, тем не меньше причина его тоски была не тут. В его плаче о себе постоянно возвращалась одна нота, которая наконец стала мне надоедать; я с досадой слушал вечное повторение жалоб Г<ервега> на свою слабость, сопровождаемое упреками в том, что мне не нужен ни привет, ни ласка, а что он вянет и гибнет без близкой руки, что он так одинок и несчастен, что хотел бы умереть; что он глубоко уважает Эмму, но что его нежная, иначе настроенная душа сжимается от ее крутых, резких прикосновений и «даже от ее громкого голоса». Затем следовали страстные уверения в дружбе ко мне… В этом лихорадочном и нервном состоянии я стал разглядывать чувство, испугавшее меня – за него столько же, сколько за меня. Мне казалось, что его дружба к Natalie принимает больше страстный характер… Мне было нечего делать, я молчал и с грустью начинал предвидеть, что этим путем мы быстро дойдем до больших бед и что в нашей жизни что-нибудь...

9. Герцен А. И. - Герцену А. А., 5 декабря (23 ноября) 1860 г.

Входимость: 7. Размер: 6кб.

Часть текста: здесь, что мои сомнения — вздор. Пиши сейчас ответ. Сегодня наши именины. У нас никого, и не будет шампанс<кого> в первый раз, я думаю, с 1825 года. Огар<ев> тоже не празднует рожденья. Мы ждем — и праздники откладываем. Посылаю вексель в 40 фу<нтов>. Итого теперь 2000 фр., как ты хотел. Ты смотри, чтоб на дорогу никак не меньше было — за уплатой всего здесь — 700 фр. Прощай. Таты нет дома — мне очень и очень скучно. Рукой Н. П. Огарева: Если ты вырос настолько, что в жизнь вдумываешься серьезно, то докончи свой подвиг и покажи Натали, что непонимание, доводящее до безумия, — грешно, и во имя нас высылай ее сюда, пока время не опасно для Лизы. Слово истины я не продам ни за какие блага на свете, но пора же и Натали увидать, что непонимание не есть искренность, итак, ее последнее письмо пусть забудется, как пустой бред, и я имею к ней то уважение, которое не сомневается в ее приезде. Вмешательство Сер<но>-С<оловьевича> для меня тем более странно, что он не принадлежит, кажется, к разряду Рудиных и должен понять, что нельзя из серьезного вопроса делать пошлую сплетню, что будет необходимым результатом постороннего вмешательства. Ольга ждет Лизу в Париже. Тата ждет Натали и Лизу здесь; готовит Лизе разные картинки, Натали посылает план дома. Мы распорядились комнатами так, чтоб разместиться удобно, и комната Натали готова и ждет. Обними за меня мать и дочь и себя самого. Письмо к Natalie от нас послано на ее адрес. Я начинаю думать, что Сер<но>-Сол<овьевич> дурак, умный не осмелится замешаться в такое глубоко личное дело. Если я так ...

10. Былое и думы. Часть третья. Владимир-на-Клязьме (1838–1839). Глава XXIII. Третье марта и девятое мая 1838 года

Входимость: 6. Размер: 41кб.

Часть текста: марта и девятое мая 1838 года Утром я писал письма; когда я кончил, мы сели обедать. Я не ел, мы молчали, мне было невыносимо тяжело, – это было часу в пятом, в семь должны были прийти лошади. – Завтра после обеда он будет в Москве, а я… – и с каждой минутой пульс у меня бился сильнее. – Послушайте, – сказал я наконец брату, глядя в тарелку, – довезите меня до Москвы? Брат мой опустил вилку и смотрел на меня не уверенный, послышалось ему или нет. – Провезите меня через заставу как вашего слугу, больше мне ничего не нужно, согласны? – Да я – пожалуй; только знаешь, чтоб тебе потом… Это уж было поздно, его «пожалуй» было у меня в крови, в мозгу. Мысль, едва мелькнувшая за минуту, была теперь неисторгаема. – Что тут толковать, мало ли что может случиться – итак, вы берете меня? – Отчего же – я, право, готов – только… Я вскочил из-за стола. – Вы едете? – спросил Матвей, желая что-то сказать. – Еду! – отвечал я так, что он ничего не прибавил. – Я послезавтра возвращусь, коли кто придет, скажи, что у меня болит голова и что я сплю, вечером зажги свечи и засим дай мне...

Поиск по творчеству и критикеCлово "NATALIE"

Поиск по творчеству и критике
Cлово "NATALIE"